— Я сплю, — убежденно побормотал шут.

— Я знаю, — отозвался лекарь, не опуская глаз. Он смотрел вдаль и, кажется, видел не только бездушный вереск.

Шельм тихо вздохнул и даже не подумал подняться, напротив, чуть-чуть перекатил голову по его бедру, устраиваясь удобнее. Лекарь тоже не спешил убирать руку из его волос, все так же осторожно и бережно расчесывая их пальцами и массируя затылок.

— Почему ты оттолкнул её? — тихо поинтересовался он.

Шельм не ответил, тогда Ставрас продолжил:

— Знаешь, она, конечно, немного крупновата для своего истинного возраста. Но уверяю тебя, все еще достаточно юна и неопытна.

— И что мне с того?

— Она не смогла бы распознать даже масочника, не смотря на всю хваленую проницательность драконов.

— Подозреваешь, что я масочник и есть?

— Подозреваю. Правда, с типом маски еще не определился.

— То есть, с видом моей магии ты уже разобрался.

— Конечно. Ты можешь быть только марионеточником.

— Почему им?

— Во-первых, по тем же причинам, которые ты назвал про меня.

— А кроме них?

— Слишком много ты знаешь о всегда скрытных и окутанных тайной масочниках, но это все косвенное.

— А что прямое?

— Например, то, что семь лет назад из одного знатного семейства пропал мальчик. Семейство-то знатное, но в столице его представители бывали очень редко. Опасно им, масочникам, появляться вблизи драконов.

— И что с того? Может, ребенка зверь какой в лесу задрал?

— Мальчика-марионеточника? Ты же сам понимаешь, как глупо звучит твое предположение. Хватило бы одной тончайшей нити, и зверь бы стал игривым и ласковым как обычный котенок.

— Может быть, его застали врасплох.

— Врожденные масочники, воспитываемые внутри клана, слишком хорошо контролируют свои сны, просто так к ним не подобраться и врасплох не застать.

— Но почему этим мальчишкой должен оказаться именно я?

— Не почему. Но должен же я как-то отреагировать на все эти твои бредовые предположения про Радужного Дракона, а? — неожиданно весело возвестил Ставрас и легко дернул его за волосы на затылке.

Шельм фыркнул и расслабился.

— Ну, знаешь, это еще не повод подозревать друга в такой мерзости.

— Друга? О, это что-то новенькое, любовничек, — окончательно развеселился Ставрас.

— Слушай, я вообще-то сплю, — напомнил шут, приподнимаясь и заглядывая в смеющиеся глаза лекаря, стараясь тем самым скрыть собственное смущение.

Друзей у него еще не было. Был кровный брат — Веровек, и все. Один раз, обжегшись с ним, он больше не рисковал хоть кого-то приблизить к себе.

— Я в курсе.

— И, по-моему, это просто наглость с твоей стороны, врываться в мой сон и мешать мне отдыхать! — возмущенно объявил Шельм, но его самого разбирал смех. Так легко и свободно он себя со Ставрасом еще никогда не чувствовал, словно камень с души упал. И с чего бы это вдруг?

— Ты, правда, считаешь дар масочника мерзким? — не поддался на провокацию Ставрас, посерьезнев, но в желтых глазах все еще оставалось тепло.

— Я здесь не причем! — отозвался шут, снова лег так, как лежал, и лишь через некоторое время добавил: — Если бы он не был мерзким и все такое прочее, масочников бы не ненавидели, нет?

— Их ненавидят, потому что боятся. Слишком много власти у них над людскими жизнями, это раздражает. Да, и не все они чисты на руку, были и те, кто подавлял волю и рвался к власти всеми силами.

— Вот видишь… — со вздохом пробормотал Шельм и прикрыл глаза. Однообразность пейзажа стала казаться унылой. — Где мы?

— В моем мире. Возможно, когда-нибудь я расскажу тебе о нем, но не сейчас.

— Тогда зачем ты притащил меня сюда? — из души Шельма улетучилось все благостное настроение.

— Хотел поговорить наедине, да и силой поделиться тоже.

— Так чего ты с Дирлин сам не делился?

— У тебя получается тоньше и естественнее, а мне бы пришлось слишком сильно проявить себя.

— От меня, что ли, конспирируешься?

— Шельм, — неожиданно строго произнес Ставрас.

Шут замер. Конечно, все еще можно было притвориться, что не понимает о чем это он, но, задумавшись, понял, что, назвав Ставраса другом, не лукавил, он действительно его таковым теперь считал, а друзьям не врут, правда?

— В Дабен-Дабене появился кукольник и, наверное, на таком расстоянии он смог бы тебя почувствовать, хотя я не уверен.

— Что знаешь об этом ты?

— То, что все, кто был хоть как-то связан с драконами, разлетелись вместе с ними кто куда. Но до столицы не смог добраться ни один.

— Первое ты знаешь от Дирлин и Роксоланы, а второе?

— Я был в Столице позавчера, забыл?

— Когда след продавцов драконьих яиц искал?

— Да. Так вот, там была тишь да гладь.

— Два дня прошло, даже чуть больше, может, уже кто-то и долетел. На драконе это всего несколько часов лета.

— Он отравил драконов.

— Что?! — шут резко приподнялся, чуть не врезавшись макушкой в подбородок лекаря, но тот вовремя увернулся.

— Крыло ей не порвали, а прыснули в воду какую-то гадость, которая проявила себя только после того, как девчонки взлетели, сбегая с подворья баронессы.

— Баронессы? Постой, Дабен-Дабеном, Цыганским Городом, правят баро, а не бароны. Это хоть и созвучно с нашим титулом "барон", но все же подразумевает скорее самого уважаемого человека в таборе, чем хозяина земель и прочей собственности.

— Да. Семь баро. И даже если им является женщина, её тоже называют мужским титулом, но среди семи старейшин вечно кочующего по землям Драконьей страны Цыганского Города всегда есть одна женщина. Поэтому я и назвал её баронессой.

— Надо же, а я не знал, — сидя напротив него, опершись ладонью о бедро лекаря, изумленно произнес шут.

— Теперь знаешь. Кстати, всего в Дабен-Дабене было пять драконов, все они живы, я чувствую, хоть и не могут лететь с поврежденными крыльями, но приземлились они относительно успешно.

— Мы будем их искать?

— Нет. Сначала наведаемся в город.

— А если кукольник попробует и на нас наложить свои матрицы?

— Я ему этого не позволю. Кстати, Дирлинлильтс единственный бронзовый дракон в этих краях. Так что, в человеческом виде она не вызовет подозрений. Плюс ко всему, как думаешь, можно наложить матрицы на всех жителей города?

— Нет, — убежденно отозвался Шельм.

— Вот и я так думаю. Поэтому, скорей всего захватили только правящую верхушку, и тех, кто был запечатлен драконами. Последних изжили и попытались уничтожить в полете как наиболее опасных для всего замысла личностей.

— Потому что драконы, пусть даже не бронзовые, смогли бы предупредить своих людей об опасности?

— И это тоже, но, думаю, в первую очередь потому, что нельзя наложить матрицу на тех, чье сознание соединено с сознанием дракона.

— Если я марионеточник, не боишься делиться со мной чем-то подобным?

— С тобой не боюсь, — просто ответил Ставрас. — Нам пора возвращаться. Роксолана с Веровеком уже приготовили нам ужин.

— Ужин? А обед?

— А обед ты благополучно проспал.

— Но мы же здесь с тобой совсем недавно… — растерянно пробормотал Шельм.

— Я просто дал тебе выспаться.

— А ночью что я делать буду?

— Спать.

— Ага. Как же. И так уже полдня проспал.

— Хорошо. Тогда вместе со мной пойдешь в Дабен-Дабен.

— Как ты ходил в столицу из замка? — загорелся шут.

— Да. Но при условии, что будешь себя хорошо вести.

— Конечно, буду. Но зачем тебе я в этом твоем разведывательном рейде?

— Я все еще думаю, что ты марионеточник, Шельм. Но даже если это и не так, ты достаточно знаешь о них, поэтому мне нужно твое мнение.

— Хорошо. Я постараюсь.

И они проснулись. Точнее, Шельм проснулся и, как и во сне, обнаружил, что его голова лежит на бедре бодрствующего Ставраса. Тот подмигнул ему и перевел взгляд в сторону костра, шут посмотрел туда же.

— Понимаешь, драконов нельзя принуждать, они друзья, равные нам, нет, даже лучше нас, они… — вещала Роксолана внимательно слушающему Веровеку, но стоило тому встретиться взглядом с Шельмом, как он чуть не подпрыгнул.