Случайные находки. Вы ищете какую-нибудь вещь и вдруг обнаруживаете что-то совсем другое, но еще более ценное. Как-то раз я рылся в ящике, набитом всяким обычным комодным барахлом, в поисках какой-то хрени, не помню уже, какой точно, и нечаянно наткнулся там на свой старый перочинный нож с рисунком киношного ковбоя Хопалонга Кэссиди на рукоятке. И он оказался идеально подходящим орудием для вскрытия этих чертовых пленок, в которые упакованы компакт-диски.

Или вот еще случай: я собирал материалы для документального фильма о награжденных Медалью Почета [высшая военная награда США] и наткнулся на историю о Мэри Уокер, единственной женщине, получившей эту награду. Это привело меня к размышлениям о судьбах женщины на войне, а затем к очень успешному сценарию и к фильму.

Думаю, здесь можно говорить об удаче, любопытстве и способности отличить золото от железного колчедана, в буквальном смысле слова.

Если вам когда-либо приходилось разыскивать какой-нибудь документ из числа правительственных, вы не можете не вспомнить последние кадры первого фильма об Индиане Джонсе — там, где ковчег, засунутый в коробку, прячут на каком-то бесконечном по виду складе, набитом бескрайними штабелями ящиков, тянущихся вдаль. Я был на таких складах. Они действительно существуют, они разбросаны вокруг Вашингтона, на окраинах его, а также и в других частях США. Это единственное в мире место, где сливаются воедино реальность и кинофантазии. И вообще-то говоря, кинокартинка весьма уступает реальности и кажется по сравнению с нею слабой и бледной.

Существуют склады длиной в несколько километров. Бесконечные коридоры и полки, набитые всяким правительственным хламом. В основном это бумаги. Документы с момента создания нашего государства и даже до этого. Журналы, письма, всякие описи, списки, бланки. Документы всех ветвей власти: президентские бумаги, извергающих тонны документов Палаты Представителей и Сената, различных агентств и ведомств, изрыгающих бумагу, как младенцы, наполняющие подгузники. Военные буквально погрязли в собственной документации, так как она в трех экземплярах, в ней тонет военный флот, армия спихивает ее в Пентагон, а ВВС выбрасывает ее тоннами. А Налоговая служба? Можно не продолжать.

И все это хранится. Каждая страница. На складах, подобных тем, что вокруг Вашингтона, все эти документы хранятся под землей, в старых соляных копях, гипсовых штольнях и рудниках, разбросанных по всей стране. Километры дел и бумаг. Горы записок. Кипы бумаги. Неисчислимые стопки отчетов. Накопившиеся за столетия бланки, письма, текущие справки и данные, прожившие один день, а теперь никому не нужные.

И, как и следовало ожидать, многое из погребенного там интересного теряется.

Я, например, точно там потерялся. В лабиринте металлических полок высотой в три этажа, каждая из которых была набита коробками. Они пахли плесенью, и моя аллергия сразу же дала о себе знать. Я занимался проектом о женщинах-шпионах в Европе в годы Второй Мировой Войны для телеканала «HBO». Я искал старые, военного времени документы Управления стратегических служб (УСС) — предшественницы ЦРУ — касавшиеся использования женщин в этой тайной, «неджентльменской войне», и прежде всего меня интересовали дела этих женщин-агентов, которые шпионили в нашу пользу в оккупированной нацистами Франции: Ивонн Рюделла, секретарши, ставшей шпионкой, чилийской актрисы Хилианы Бальмаседы и Вирджинии Холл, хромой американской журналистки с деревянной ногой, которую она называла Катбертом.

Как обычно, документ, который мне был нужен, отсутствовал. Ну, точнее, его не оказалось там, где он должен был по идее быть. Но, по словам правительственного чудика, сидевшего в своем крошечном офисе в нескольких километрах папок у меня за спиной, он определенно находится «где-то тут».

Я порылся в коробках, сложенных на полках в указанном им месте, сверху, снизу, рядом. И все равно ничего не нашел. А затем я увидел что-то застрявшее за покосившейся коричневой коробкой для бумаг.

Исключительно из любопытства я вытащил коробку, стоявшую за ней. На ее пыльной крышке остался след от моей руки. Сверху она была связана пожелтевшей веревкой, которая, когда я стал ее развязывать, распалась у меня в руках.

Внутри этой коробки лежал портфель, а на нем сверху — лист бумаги с ярко-красной надписью «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Когда я отложил его в сторону, края его рассыпались при моем прикосновении желтым конфетти на бетонный пол. Я осмотрел портфель. Коричневая кожа; выцветшая золоченая надпись, выбитая на клапане — литеры J.M.H. Латунная застежка и другие детали отделки потускнели зеленой патиной. Когда я, щелкнув застежкой, открыл портфель и поднял клапан, его высохшая кожа треснула, как дешевый пластик. Я не смог удержаться и оглянулся по сторонам, нет ли рядом свидетелей, видевших, как я уничтожаю, возможно, какую-то историческую реликвию. Но вокруг никого не было. Так что я продолжил осмотр портфеля.

Почему я продолжил? Я по профессии писатель. И любопытство заложено в самом определении этой профессии.

Внутри этого старинного портфеля, сохранившего запах дыма из трубки, оказалось немало документов:

Дневник в кожаном переплете, с истертой местами до сыромятной кожи обложкой, с теми же инициалами J.M.H., выбитыми в правом нижнем углу, где все признаки золота давно стерлись. Крысиным хвостиком с переплета свисал потрепанный остаток тесемки-закладки. Я пролистал измятые, с пятнами страницы; запах плесени был такой, что он заставил меня чихнуть. Страницы были исписаны какой-то стенографией, различными чернилами — черными, синими, выцветшими фиолетовыми и даже красными — а также карандашными пометками.

Отложив в сторону этот волюм, я вытащил крошившийся в руках конверт с русскими буквами, которые, как оказалось позже, после перевода, означали «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Внутри был еще один дневник, в толстой связке, написанный от руки на немецком языке, тоже разными чернилами, но видно было, что одной и той же рукой. Края страниц его почернели, как будто подпаленные огнем. Когда я открыл его, некоторые из них осыпались.

После этого я обнаружил там красновато-коричневую папку-гармошку, в которой находился другой документ, еще более толстый. Он был скреплен металлическими скрепками, оставившими на бумаге следы ржавчины. Толщиной он был в три или четыре дюйма [10 см] и напечатан на тонкой бумаге, все страницы представляли собой машинопись, и некоторые буквы настолько слабо пропечатались, что текст был почти неразборчивым. Проведя пальцами по бумаге сзади, я почувствовал углубления, оставленные клавишами пишущей машинки на почти прозрачном пергаменте. Оригинал. На первой странице стояло заглавие: «Ленора Ван Мюллер. Князь-Дракон и я. Современный роман».

Затем там еще оказалась манильская папка, некогда скрепленная резинкой, которая теперь сгнила и порвалась, но все же осталась прилипшей к картону. Внутри нее находилась стопка старой копировальной фотобумаги, вроде тех, что употреблялись в факсимильных аппаратах доксероксной эпохи. Печать была коричневато-расплывчатой, на жесткой, хрупкой и очень тонкой бумаге. Это были копии немецких документов, на многих из которых сверху имелись шапки с нацистской символикой — орлом со свастикой в лапах. Внимание мое приковали два слова, которые я узнал без перевода: первым было «Гитлер». Это имя неоднократно упоминалось рядом с другим столь же, если не более, печально известным — «Дракула».

Сочетания этих двух имен оказалось вполне достаточно, чтобы мое любопытство тут же зашкалило.

Самым последним элементом на дне этой коробки оказалась папка-регистратор из темно-коричневого картона, со скрипом раскрывшаяся надвое. Внутри нее, между половинками, находилось тринадцать листов, исписанных от руки мелким, сжатым почерком. Бумага по краям крошилась. Чернила настолько выцвели, что позже потребовалось прямо-таки какое-то научное волшебство, чтобы выделить из них текст, в инфракрасном и нескольких других цветах спектрографических сканирований.