— Ничего, не хватит! — бормотал домовик, размахивая кулаками. — Это ему за Грачаницу, сейчас за остальное получит! — и постень так шваркнул пилота по лицу, что хруст раздался…
Ваня Житный заорал:
— Перестань, я сказал! Он — пленный…
— Он, курва, пленный?! — изумился домовик. — Да я его в расход сейчас пущу — враз перестанет быть пленным, — из Шишкова рукава показался черный ствол честной винтовки, но мальчик попытался выдернуть его, и… Росица Брегович пришла ему на помощь.
На пилота Ваня старался не смотреть, но все равно краем глаза видел: морда вся в крови и грязи, лежит в канаве, свернулся калачиком, как вроде в утробе своей катапульты. Жалко смотреть ведь на паскуду! А в бомбардировщике своем, в броне-то, над облаками — как ведь величался!.. Ох, понимал он Шишка! Но… но нельзя же так… Лучше б, конечно, пилот в небе погиб, чтоб не видеть перед собой этих жалко дрожащих губ…
— Судить его надо! — сказал мальчик, отворачиваясь.
А цыганка Гордана на сторону Шишка встала, дескать, расстрелять бы лучше — да и дело с концом! А Златыгорка поддакнула. Все поглядели на Березая. Тот шары — зеленые семафоры — вытаращил и объявил:
— Граждане, будьте бдительны! Обращайте внимание на пассажиров, проявляющих осторожность и беспокойство! О возникших подозрениях сразу сообщайте ближайшему сотруднику милиции или работнику железной дороги!
— Во! — обрадовался Ваня. — Лешак про милицию заговорил: значит, за то, чтоб судить!
— Три голоса против трех! — подытожил Шишок и повернулся к Яне Божич, которая цеплялась за руку Златыгорки.
— Детские голоса не считаются! — выскочила вперед Росица Брегович. — Она еще несовершеннолетняя, голосовать не может!
— А птичьи? — загомонили пернатые. — Мы, коршун побери, за то, чтоб расклевать этого ястреба, да и дело с концом! Птичьи должны считаться! Это ведь мы его нашли!
Вдруг голос раздался, откуда не ждали — из канавы:
— Пленных нельзя расстреливать… Это против всех правил! Запрещено Женевской конвенцией сорок девятого года! Напоминаю: Югославия подписала Женевскую конвенцию!
— А тебя не спрашивают — конве-енция! — плюнул в канаву домовик. — Лежи и молчи себе в тряпочку. — Тут лицо постеня вытянулось, потому что отвечал он американцу на его же языке. Шишок бросил в сторону Златыгорки укоризненный взгляд и попробовал прикусить себе язык…
А пилот сел на край канавы и, утирая юшку с лица, затараторил:
— Что я слышу — вы по-английски говорите?! Вы меня разыграли! Вы за мной прилетели, — вы рейнджеры, да? Я ведь сообщил по GPS, где нахожусь. Только зачем дрались, не понимаю… Не зря я молился! Не зря прятался в этой вонючей канаве! Конечно, вы американцы, я же вижу! Где вертолет?!
— Хрен тебе, а не вертолет! — совершенно спокойно сказал Шишок, выслушав белиберду, которую несет летчик, и добавил: — И мы такие же американцы, как ты, курва, — милосердный ангел!
А Росица похвалила домовика:
— Вы отлично говорите по-английски! Куда лучше, чем я!.. И знаете, что: однажды, когда я была… не в себе, вы пообещали исполнить мое желание, помните, в Обиличе, когда мы на почте ночевали? Вы тогда еще уточнили: только одно, мол, желание-то…
Домовик хмуро кивнул, пробормотав, что, наверно, это он был тогда не в себе, и с некоторой угрозой в голосе произнес:
— Ну-у и что ты хочешь этим сказать?!.
И все поглядели на Росицу: чего она пожелает… И Росица Брегович пожелала: дескать, предлагаю загадки загадывать, ежели летчик разгадает хотя бы одну — отпустим его на все четыре стороны, а нет…
— Тогда — к стенке! — закончил, потирая руки, домовик. И… девочка едва заметно кивнула.
— Только, чур, не больше трех загадок! — воскликнул Шишок. — А то больно жирно будет: еще загадки на паскуду тратить… Ну, сейчас я ему загадаю загадочку… Я ему сейчас такую загадку загадаю…
Яна Божич сказала, что тоже знает одну очень трудную загадку про лампочку:
— Висит груша…
Но Росица вмешалась, мол, поскольку это ее идея и… ее желание, то и загадки будет загадывать она сама. Домовик вынужден был согласиться, что это справедливо. А девочка продолжала: вернее, де, это не совсем даже загадки, а… такой своеобразный тест для…
— Как вас зовут?! — спросила Росица летчика, который переводил взгляд с одного на другого и бормотал, дескать, что за ерунда, так нельзя, это против правил… Какие еще загадки?! Что за русская рулетка?! Но имя свое (а может вымышленное) назвал: мол, я — лейтенант Джон Райн.
— Тест для лейтенанта ВВС США Джона Райна, — отрапортовала Росица Брегович и, прищелкнув каблуками, поправила очки.
Березай откуда-то буреломную лесину приволок и разлапистый пень из земли выкорчевал (может, пенек остался как раз от того дуба, в дупле которого пряталась Яна Божич во время Косовской сечи?). Росица указала пилоту на пень, а сама устроилась против него, на бревнышке, под ракитой, остальные уселись с двух сторон от нее.
Девочка поглядела на пилота, который глаза прятал и нервно почесывался.
— Это… будет нетрудный книжный тест…
Шишок поджал губы. А Ваня подумал: этого следовало ожидать!
— Джон Райн, вы, конечно, читали повесть Сент-Экзюпери «Ночной полет»? — начала Росица.
Домовик хмыкнул: дескать, подходящее название: он ведь, небось, что ни ночь в полеты вылетал, чтоб рукотворное да нерукотворное рушить…
А Росица Брегович продолжала:
— В повести есть летчик Фабьен. Помните, он летел над Патагонией от города к городу — и как бы пас эти маленькие городишки… Там очень красиво сказано, я точно не помню, кажется, так: «города приходили на водопой к берегам рек или щипали траву на равнинах»…
Но Шишок опять тут вмешался: мол, а наш Джон не пасет города, а выбирает, какой отправить на заклание, как овечек…
Тут уж цыганка Гордана не выдержала: дескать, да отстань, Шишок! Дай вопрос-то задать, а то уж стемнеет скоро…
— Вопрос простой: какой груз вез на своем самолете Фабьен?
— Бомбы, — ляпнула Гордана.
— Не подсказывай! — осердился Шишок.
Ваня не читал этой книжки, но мог бы поклясться, что и Джон Райн не читал.
Но надо было отвечать. Летчик подумал и сказал: дескать, разные грузы вез — продукты, промтовары, холодильники, стиральные машины, радиоприемники, аудио— и видеотехнику мобильные телефоны…
Росица Брегович на каждый названый груз медленно качала головой.
— Ну, я не знаю! — воскликнул летчик. — Бомбы?!
Девочка исподлобья поглядела на пилота и сказала:
— Ответ неверный! Летчик Фабьен, который думал, что «сидит в небе прочно», но, поднявшись над циклоном, заблудился среди звезд, вез почту.
— Отлично! — потирал руки постень. — Не угадал!
— Сосредоточьтесь, Джон Райн! — говорила Росица. — Ведь от этого зависит ваша жизнь… Сейчас будет о-очень простой вопрос… — и почему-то посмотрела на Ваню Житного, а после вновь перевела взгляд на пилота. — Этот роман, я уверена, читал каждый… «Преступление и наказание» называется…
Шишок потер руки:
— Тоже подходящее название!
Уж эту-то книжку Ваня, слава богу, прочел на школьном чердаке — до того зачитался, что школу заперли, пришлось в окошко вылезать… А Росица Брегович спрашивала:
— Так вот… Кого, кроме старухи-процентщицы, убил топором Родион Раскольников?
— Топором? — воскликнула цыганка Гордана. — Томагавком?
— Нет, обычным топором, которым дрова колют, — сказала девочка и расправила на коленях складки своего косовского одеяния. И Ваня вдруг посмотрел на нее новым взглядом: Росица Брегович в длинном белом платье с разрезами на рукавах, в очках с треснутым стеклом показалась ему безжалостной Фемидой.
Судя по выражению лица Джона Райна, он и о первом-то убийстве впервые слышал, поэтому что он мог сказать про второе?!
Домовик усмехался: дескать, что ж, тоже подходящий вопросик! Как раз для нашего летчика, который «томагавки» не брезгует опускать на головы старух, да и молодух тоже, а также женщин среднего возраста, мужчин и детей! Еще и Богу молится, курва, Бога своего американского призывает — ну, зови, зови! Старуха-процентщица! Знаю я, как, дескать, звать эту старуху-процентщицу: Северная Америка, вот как! Только что-то Родионов Раскольниковых на нее нету! Топор-то есть — а Родионов нету, эх! А кровь у этой старухи — вся протухшая, зеленая!
