Когда-то давно Альсу казалось странным неуемное желание людских мужчин подмять под себя любую встречную женщину, оказавшуюся без должной защиты, невзирая на возраст и внешность. Та же Нили уж на что малопривлекательная особа, с кривоватым носом, тоненькими реденькими волосенками, тощая и с ног до головы покрытая веснушками, а все равно ведь польстились и на нее. Хотя почти все мужчины из обоза, что подручные Лотара, что сам купец, оставили дома жен – женщин гораздо красивей бедолажной приблуды.

На взгляд эльфа, пожившего среди людей достаточно времени, чтобы иметь свое собственное мнение, это просто сама людская природа требовала власти над каждым, кто окажется слабее, кто не может дать достойный отпор, а насилие над женщиной – самый простой способ проявить собственную силу даже самому худосочному убожеству в штанах.

Девчонка была готова сапоги лизать тому, кто хоть на пару ночей освободил ее от унижения и мучений. Она ни на шаг не отходила от Дэнзэла, подавала ему воды, поила лекарствами, укрывала тощим одеялом. А стоило только Альсу бросить на нее мимолетный взгляд, как Нили вся напрягалась, чтобы, упаси боги, не упустить ни единого слова, готовая исполнить любое приказание. И от этой ее готовности ему становилось тошно.

Вечером пошел дождь, и не просто дождь, а настоящий ливень, который хорош в разгар лета, а ранней весной превращается в издевательство. Вся Ореховая лощина моментально превратилась в хлюпающее болото, и ни о каком пристойном отдыхе речи идти не могло. Наемники, всякий на свой лад, изошли руганью, памятуя о том, что дежурить всю ночь под проливным дождем придется именно им. Людям легче, они пустили по кругу флягу с крепким ячменным самогоном и кое-как согрелись. На Альса, лишенного такой возможности, они смотрели со всем возможным сочувствием, и дежурить он остался первым.

Именно в такие ночи, темные и сырые, Альс мог как никогда по достоинству оценить качества, доставшиеся ему от предков. Чтобы разглядеть хоть что-нибудь в окружающей тьме, часовой-человек должен был отойти подальше от костра, повернуться к свету спиной и напряженно вглядываться в непроглядную черноту леса, оставаясь при этом удобнейшей мишенью и первым претендентом в покойники при нападении на спящую стоянку. Эльфу же не требовалось подобных подвигов самоотверженности, все заросли вокруг открывались ему, как на ладони, прямо с самого удобного места возле огня. А все, чего не хватало глазам, дополняли уши, даром, что ли, острый слух эльфов вошел в поговорки и присказки. Но Альс не был бы чистокровным сидхи, если бы не обошел для порядка весь лагерь, прежде чем умоститься на сырой коряге и подставить теплу скрюченные пальцы. За голыми ветками орешника светились глаза по-весеннему тощего зайца, хрустнул тонкий ледок под чьей-то лапой – это жил ночной жизнью лес, жизнью правильной и праведной, заповеданной Творцом.

Нили старалась подобраться незаметно и неслышно, но с Альсом подобный номер не прошел.

– Что-то с Дэнзэлом? – осведомился Альс, не поворачивая головы. – Жар начался?

Девчонка от неожиданности ойкнула.

– Не-а. Спит, и жара нету.

– Так чего ты тут забыла? Ложилась бы спать, как все остальные.

– Я, энто... ну... навроде, – пробормотала Нили. – Навроде спасибо сказать.

Она уселась рядом, одновременно стараясь заглянуть Альсу в глаза и не коснуться его плеча.

– Будь добра, отстань. Ничего хорошего я для тебя не сделал и делать не собираюсь.

– А вот и неправда ваша... – горячо зашептала девушка. – Нешто я не помню, как вы отказом ответили... ну, тогда... когда они... когда... в общем, сталось... со мной. Да еще парнишку вашего прогнали. Ну, того самого... Грином которого кличут.

Почувствовав, как к горлу подкатывается желчная горечь, Альс невнятно хмыкнул. Вот уж чего не делал, так это не насиловал женщин. Убивать убивал, и не раз, о чем никогда не сожалел. Некоторых из них, выдайся такая возможность, следовало умертвить еще раз пять подряд без всякой жалости.

– Я поспервоначалу-то думала, что побрезговали, а потом понятно стало, что вы не такой... ну, как эти.

Альс неслышно рассмеялся, девчонка уже не раздражала.

– Я действительно «не такой». – Он, отодвинув прядь волос с виска, показал Нили классическое заостренное эльфье ухо. – Не великую же тайну ты открыла, человечек.

– Вам смешно, а мне горе, – обиженно заметила девушка.

– Надо было сидеть в своей деревне и не соваться на большой тракт. Здесь сыщется немало охотников до женской плоти. Да что я тебя учу, ты теперь сама ученая.

– А куда деваться-то прикажете, коли из дому гонят. В речке топиться?.. Ретегин обещался жениться... другую взял. У мачехи дите померло – опять я виновата. Ем много, толку мало. Нахлебница я, вот как говорят. Вот и подалась в Квилг. – Она потерла кулаком сухие глаза.

– Если ждешь, что жалеть стану, то не жди, не дождешься, – резко буркнул эльф, надеясь, что девчонка обидится и уйдет.

– Да вовсе я не жалуюсь. Я так, поговорить просто. Нешто я с кем тут поговорить могу? Вот в Долье, говорят, житье полегче, чем в том Квилге распроклятом. Город большой, работы много...

Вот чему Альс никогда не уставал удивляться, чем восхищался и чему даже порой завидовал, так это умению людей видеть надежду там, где оной и быть не может, верить и надеяться на лучшее. Всегда и везде. Вот так вот слепо верить, что за поворотом дороги поджидает удача и лучшая доля, разве это не лучший дар Творца? Долья, конечно, девчушку здорово разочарует. Разросшийся на военных поставках городишко являл собой неоглядное скопище грязных лачуг вперемешку с дешевыми кабаками и борделями, и любая жизнь не стоила там и погнутого медяка.

– А чем Квилг тебе не приглянулся? – поинтересовался Альс.

– Дык хозяин проходу не давал... хозяин лавки, значицца... Хозяйка била чем ни попадя, и скалкой, и метелкой, хозяйкина дочка чуть глаз железякой, ну, которой волосы скалуют, не выколупала. Разве ж это жизнь?

– А теперь, значит, лучше?

– Хуже, – согласилась Нили, погрустнев. – Я дурная была, сначала думала, хуже, чем в деревне, нету, затем думала, что в лавке удавиться можно, а теперь и не знаю.

«То ли еще будет», – мрачно подумал Альс.

– Сколько же тебе лет, человечек?

– Осьмнадцатый пошел, – гордо заявила девушка.

– Иди спать, до рассвета осталось не так много, – сказал Альс уже совершенно беззлобно. – Посмотри, как там Дэнзэл, и ложись.

Когда Нили шмыгнула назад к телеге, Альс только вздохнул. Они всегда так делали. Осторожно подкрадывались, давали повод себя пожалеть, безбоязненно забирались в сердце и оставались там навсегда, делая свои беды и заботы его бедами и заботами, а потом-потом они умирали, уходили, забирая с собой кусочек души. За это коварство Альс и не любил людей, за то, что они были ему небезразличны. И девчонка эта, на кой она ему сдалась?

До конца смены оставалось еще немного времени, и эльф, не доверяя свой мирный сон напарникам, почти слепым и глухим в ночи, сделал еще один круг по краю лощины. Он связал воедино невидимыми нитями все деревья и кусты, благо и те и другие полны были в эту пору свежими соками, струящимися под жесткой корой. Земля щедро отдавала детям своим силу, накопленную за время долгого зимнего сна под белыми-белыми снегами, новая жизнь уже стучалась в твердые почки, и тот, кто смыслил в природных превращениях, мог без труда извлечь волшебство жизни. Тут не требовалось ни особой одаренности мага, ни великих знаний, только умение видеть и чувствовать незримое. Кольцо защитной магии, построенное Альсом, на самом деле не смогло бы отразить даже брошенный камень, только предупредить об опасности, и то только самого эльфа.

Альс заснул сразу, едва только сдал смену Малуну. Он нуждался в сне точно так же, как и люди, и приходил в ярость, когда какой-нибудь умник заявлял, что эльфы, дескать, вовсе не спят, а погружаются в грезы между сном и явью, заодно любуясь лунами и звездным светом. Ему всегда хотелось отыскать того шутника, кто придумал эти враки, и отправить грезить... куда-нибудь подальше и навсегда.