Я расхохотался, вспомнив анекдот про первый советский мобильный телефон — с аккумуляторами в двух чемоданах.

— Вот видишь, — отреагировал на мой смех Захар, — тебе самому смешно. Что толку от всех этих наработок, если реализовать их будет негде?

— А вот для этого, Захар, нам понадобится десяток-другой «золотых мальчиков», — ответил я, сливая остатки из бутылки по стаканам.

— Что еще за «золотые мальчики»?

— Нужно найти несколько человек, которые за ближайшее десятилетие станут номинальными держателями наших капиталов. Они должны мелькать на страницах газет, они должны раздавать интервью, они должны производить впечатление потомков царя Мидаса, которые превращают в золото все, к чему прикоснутся. Они войдут своими капиталами в Россию, в производство тех наработок, что будут получены нашими умниками. Под фанфары и транспаранты. Остальные потянутся за ними — так всегда было, есть и будет. Стоит только упомянуть в газетных заголовках о необыкновенных доходах от «русских штучек». Мы через них сделаем так, что самые новые, технологичные и высокодоходные предприятия будут открываться под Москвой, Воронежем или Рязанью. А не в Шанхае и Гонконге. А традиционные сырьевые отрасли мы свернем. Лес, нефть и газ пригодятся нашим внукам и правнукам.

— Все, что ты здесь нарисовал — замечательно, но наука бывает не только прикладной, нацеленной на производство. Есть же еще фундаментальная наука? — вспомнил Захар. — Там исследования могут и десятилетия длиться. И кто станет платить за фундаментальные результаты? За астрофизику, квантовую механику, теорию общего поля, изучение каких-нибудь водорослей или каракатиц?

— Захар, я никогда тебе не говорил, что знаю вообще все ответы. И никогда не утверждал, что все сделается само собой. Нужно работать. Я не щука, и ты не Емеля. Чудес не будет. Будет только то, что можно сделать. Придумаем что-нибудь и с фундаментальной наукой. На самом деле есть более животрепещущая проблема: очень большая часть ученых мужей занята разработкой оружия. Совершенствованием старого и придумыванием нового. Но оружие не съешь и в него не оденешься. Так что и над этим еще нужно хорошо подумать.

— Тогда еще один вопрос: зачем ждать, когда разрушат Союз?

Я хлебнул последний глоток бурбона, с сожалением потряс пустую бутылку, но в ней больше ничего не было.

— Если бы, Захарыч, все случилось лет на пять-семь раньше, а мы бы с тобой были лет на десять постарше, был бы смысл попытаться, а сейчас я просто боюсь не успеть. Да я просто уверен, что уже не успеть. Мы ничего существенного не сможем предложить стране еще года три-четыре-пять, а потом станет поздно. Если войти в дело с недостаточными ресурсами — мы истратим ресурсы и не добьемся результата. Когда мы сидели в самолетах, нам с тобой зачитывали инструкцию по спасению в случае аварийной ситуации. Помнишь, что дыхательные маски следует надевать сначала на себя, а потом на детей — чтобы не упустить время, когда еще можно принять верное решение? А Союз соберется снова, если будет вокруг чего собираться — никто не хочет жить плохо и все хотят хорошо.

— Это точно, — усмехнулся Майцев, а я вдруг вспомнил еще кое-что.

— Но нужно будет обязательно, обязательно-обязательно, как-то хитро подставить одну рыжую ленинградскую сволочь, иначе он такого намутит, что все наши потуги будут бессмысленны.

— Кого это? — заинтересовался Захар.

— Да будет такой деятель от рыночной экономики, гениальный разрушитель всего и вся и очень посредственный созидатель чего-то путнего. Такого во власть пускать нельзя. А лезть он будет нагло и мощно. Поживем-увидим.

На этом и закончился наш программный разговор, после которого мы целый год к этой теме не возвращались, потому что были заняты по самое горло.

Пока мы занимались валютными спекуляциями, в Кентукки незаметно ворвалась весна, и Сэм потащился обрабатывать свои оттаявшие поля. Впряглись и мы — не смотреть же, как он корячится в грязи. Нам тоже показалось интересным это занятие. Тем более что разница с трудом наших колхозников, на которых мы успели достаточно насмотреться, бывая «на картошке» каждую осень, была разительной. Нам почти не приходилось скакать по грядкам на своих двоих, утопая в грязи — практически все делалось с использованием малой механизации: карликовые трактора, плуги, сеялки — все было в хозяйстве у американского коммуниста.

Но все равно площади для обработки силами трех человек были огромными; к вечеру мы уставали так, что даже Сэм не предлагал своего традиционного «пивка на ночь». Едва успевали созвониться с Чарли, выяснить текущую ситуацию, и валились спать без мыслей о будущем.

В день космонавтики, который здесь тоже, разумеется, не отмечали, Чарли по моему требованию вывел деньги. После всех подсчетов, расчетов за его виртуальные офисы, агентские вознаграждения и прочие услуги в сухом остатке вышло чуть меньше двухсот тысяч — деньги невеликие, но двести процентов за три месяца — результат для начинающего трейдера не рядовой. И теперь появилась возможность размещать большие средства. Не только те, что нам уже удалось заработать.

Чарли, приехав в субботу двадцать седьмого, сообщил нам, старательно подмигивая, что его европейский партнер получил кредит от Международного инвестиционного банка в размере шести миллионов долларов и теперь просит добавить эти средства в наш портфель.

Название банка мне ни о чем не сказало: сейчас всех этих «международных инвестиционных» столько развелось, что куда ни плюнь — всюду попадешь в «международного инвестора». Я переспросил его, правильно ли я понял, что источник денег тот же самый, что и в первый раз?

— Сардж, ну как ты мог подумать, что я стану работать на кого-то еще? — обиделся Рассел. — Мало того что вкалываешь как проклятый, еще и не доверяет никто!

— Чарли, прости меня, глупого мальчишку, — попросил я. — Нервы, сам понимаешь.

— Таблеток попей, — посоветовал он.

И еще Рассел сказал, что вложил в предприятие свои пятнадцать тысяч и даже на том, что разместил свои деньги гораздо позже, сумел заработать почти сто процентов прибыли. У нас с Захаром тоже еще оставалось около полутора тысяч, да на днях мы получили почтовый перевод от неведомой тети Сары Берштейн из Ванкувера в три тысячи — и мы решили, что небольшие карманные деньги нам не повредят. Эта мелочь исчезла в бездонном кошельке Чарли, чтобы всплыть на какой-нибудь бирже в ближайшем будущем.

— Ну, парни, с вашей помощью закрутим историю — вздрогнет Америка! — Наш «технический консультант» был доволен до невозможности. — Что-то еще нужно?

— Да, Чарли, — вспомнил Захар наш разговор. — Сверху распорядились прикупить маленькую фирмочку где-нибудь в Кремниевой долине. Нужен коллектив программистов из трех-четырех человек, умеющих держать язык за зубами.

— Ок, парни, это вообще не проблема, только нужно зачем ехать в такую даль? Сейчас и в Луисвилле этого добра — как грязи. Ничем не хуже педиков из Сан-Франциско.

— Почему это педиков?

— Фриско — мировая столица педерастии, — выдал веселую рекомендацию Чарли. — Им там как медом намазано — со всей страны переселяются. Так что если вдруг почувствуете в себе что-то такое, позывы сменить полностью стиль жизни, — он похабно улыбнулся, — то лучше Фриско места не сыскать.

Захар сделал круглые глаза — для нас все эти вольности были странны. В Союзе за подобное запросто сажали в тюрьму.

— Не, нам педиков не надо, — отказался Майцев. — Пусть будут местные программисты из Кентукки.

— Ок, Зак, как скажешь, — подмигнул Рассел.

— Есть еще одно дело, Чарли, — вспомнил и я наш недавний с Захаром разговор. — Нужны несколько человек, из которых мы станем делать гениев инвестирования.

Я вкратце объяснил ему, зачем нам нужны эти люди и какие бонусы ждут подходящих парней.

— Только чтобы никто не мог связать этих людей вместе — нужно чтобы они все были разные, из разных мест, с разным образованием и начальным социальным статусом. И сами они друг о друге знать не должны. Пойдут и цветные и педики. Хотя, конечно, лучше обойтись без последних. Важна абсолютная преданность и умение держать язык за зубами.