Затаив дыхание, Роза, которая засекла Эстер из «Maison de Beaute», выскочила за дверь, чтобы поделиться с той ошеломляющей новостью, мисс Джослин-Мария заворачивала отрез для Винни, а в это время сзади, в углу возле журнальных полок, возникло детское лицо: серые глаза сверкают из-под насупленных бровей, украденные китайские усы оттопыривают карман, затаился в углу тихо, как мышка.

Она исчезла.

Обнаружив, что вместо «Нагорной Проповеди» появилось «Брачное торжество в Кане», Нильс повернул свиток на доске Чаутаука и пошарил внутри. Жестянка «Принц Альберт» исчезла! Он искал везде: в одежде, за одеждой, под одеждой. Потом перетряс обе постели, выдвинул все ящики, посмотрел на полках за книгами. Под кроватями не было ничего, кроме пыли. В комодах — ничего. Ну-ка — держи это — вытащи это из секретного отделения Холланда — погоди минутку! Очки — с толстыми линзами, в железной оправе, — очки Рассела — пропавшие очки!

Он отошел к окну вдохнуть свежего воздуха. Странные вещи творятся в доме. Ада, ходившая мыть в соседнем доме после ужасного открытия мистера Претти, вернулась оттуда очень взволнованная, — гораздо больше, чем когда узнала о смерти миссис Роу. Что же случилось, что вывело Аду из равновесия? Почему она обшаривала кухню взглядом, кусая губы от волнения, будто пытаясь сложить воедино кусочки головоломки?

Это было очень странно.

А потом, когда Ада зачем-то снова пошла в дом миссис Роу, Винни, собираясь к сестре, подбросила свою бомбу. Мама, сказала она, что-то такое говорила, будто собирается зайти в комнату мальчиков, посмотреть на нее. Гадство! Нильс помчался, взбежал по задней лестнице и...

Она исчезла!

Напуганный, он смотрел на амбар, на луга, давая глазам привыкнуть к темноте. Воздух был теплый, Нильс чувствовал озноб, на лбу и затылке выступила испарина. Снаружи ни ветерка. Клубы тумана лежат за рекой. Лунная дорожка дрожит на воде. Прислоненный к каштану, блестит в лунном свете велосипед Холланда. За дорогой Фарниф и Тор протягивают к нему руки. Никакого движения, кроме...

Нильс лег грудью на подоконник, тараща глаза в темноту. Уловил легкое движение: там, под деревьями, чья-то фигура двигалась возле колодца... похоже было на то, что этот Кто-то сжимает кулаки, бьет ими по бетонной плите.

Он вдруг сразу догадался, где его табачная жестянка.

— Мама!

Она была почти без сознания, волосы упали на глаза, она смотрела на него через плечо, как на постороннего, пальцы безумно скребли поверхность бетона.

— Мама! — Испуганный, он бросился к ней. Схватил ее за руки, заставил встать. Она захныкала, и он увидел кровь на пальцах — она поранила их. Вырвав руку, она упала на колени и стала шарить в клевере у колодца.

— Мама, пойдем отсюда, — умолял он, и она, как ребенок, позволила ему вывести ее на дорогу. — Что с тобой, мама?

Она качала головой, мычала, как немая, вцепившись одной рукой в полу халата, подол шелестел по траве, когда он тащил ее через газон к наружной лестнице. Она прижала свободную руку к губам, будто хотела удержать невысказанные слова. Ее шатало, казалось, она была близка к обмороку. Поддерживая ее, он уловил знакомый запах. Она прислонилась спиной к нижнему столбу лестницы, тело ее дрожало, она не могла стоять на ногах без опоры.

— Пожалуйста, мама! — Он ждал ее, звал подняться наверх; рука ее мелькнула возле его лица, и он увидел, что она сломала ноготь возле самого основания. Наконец она стала подниматься, подметая подолом ступеньку за ступенькой, пальцы оставляли кровавые следы на перилах.

Когда они дошли до верхней площадки, она зашаталась и прислонилась к столбу, пока он открывал дверь.

— Нильс. — Звуки хрипели в ее горле, взгляд был как у дикого зверя, попавшего в капкан, которому стальные челюсти впились в самое болезненное место. — Нильс. — Она замолчала, бесконечно длинная пауза тянулась и тянулась, будто последнее слово было дверью, навсегда замкнувшей доступ в ее внутреннее пространство, в одиночную камеру ее мозга. Погруженная в немоту, она вынула руку из-за полы халата и разжала кулак: на ладони лежало золотое кольцо, перстень для Перри.

— О, — мягко сказал он, потянувшись за ним. — Ты нашла табачную жестянку. Я догадался, что это ты. — Легкое движение: она держала жестянку в другой руке. С трудом выговаривая слова, она заговорила.

— Нильс, откуда у тебя это кольцо?

— Это папино.

— Я знаю. И папа отдал его Холланду. Откуда оно у тебя?

— А где сверток, который лежал вместе с ним, мама?

Вещь... она развернула ее, она видела ее... Холланд...

Она легко и быстро вздохнула, так, будто более глубокий вдох повредил бы что-то у нее внутри, в самых деликатных недрах ее жизненного устройства. Покачала головой, с трудом выдавливая слова.

— Скажи мне, Нильс, — откуда у тебя это кольцо.

Его молчание сильнее возбуждает ее. Она крепче цепляется за столб, кровь обильно сочится из-под сорванных ногтей, суставы в лунном свете кажутся сделанными из слоновой кости.

— Откуда? Откуда оно у тебя? — Она изо всех сил старается понять: судорожные движения тела, широко раскрытые глаза выдают ее старания как-то осознать факты, которые никак не укладываются у нее в голове.

Против собственной воли он произносит:

— Холланд мне его дал.

Слова, кажется, бьют ее в лицо, каждое слово — отдельный удар. Она отворачивается.

Он пытается убедить ее:

— Он сам дал, мама, честно. Я не стащил его.

— Но ведь было решено... Холланд... Оно оставлено Холланду. Ада сказала, что это решено.

— Да, я знаю. Но потом в конце концов он сказал, что хочет отдать его мне. Он позволил мне взять его — честно, позволил. — Как же ему заставить ее поверить!

— Когда? Когда Холланд отдал его тебе?

— В марте. Он дал мне его в марте.

— Март. — Она молча шевелит губами, повторяя про себя это слово, изучая его, пробуя на вкус, пытаясь найти в этом рациональное зерно, но это лишь сводит ее с ума. — А когда — в марте?

— После нашего дня рождения.

— После дня рождения. Сколько дней спустя?

— Два дня.

Лицо ее выражает ужас — ужас, который до сих пор таился в задних коридорах ее разума.