Стефани вздохнула, вспомнив его разговор с Мелани, его хмурое выражение лица, непреклонный взгляд, холодный, как тысячелетние льды, непоколебимый, как молодые горы…

"Ключевое слово — заставить. Не уговорить, потому что все равно не получится, а именно заставить. Кто может его заставить? Кто-то, кто имеет на это право."

Она вспомнила раннее утро на пляже, в фургончике с гардеробом и гримеркой, где взбешенный Стивен в кожаных рукавах и цепях орал на все живое и грозился вообще отказаться от съемок… а потом ему позвонил режиссер и он сдался, немного повыделывался и сдался.

"Мне нужно перетащить на свою сторону режиссера. Кого? Мелани нельзя, после того, как она отчитала Стива как мальчика, чуть ли не прямым текстом угрожая угробить его карьеру, ей нельзя открывать всю подноготную этой истории с песнями, Стивен мне этого не простит.

А кого? Остаются только двое."

Она медленно подняла голову от колен и чуть-чуть улыбнулась. Она решила, кого.

"Сэма. Да, он сейчас никак к нам обоим не относится, но Тони я вообще не знаю толком, я никогда с ним не работала. А Сэм… пусть у нас с ним и были напряженные отношения, пусть мы плохо срабатывались, но одного у него не отнять — он умеет принимать решения, отличающиеся от первоначальной задумки, отступать от сценария просто потому, что он так решил и считает, что так будет лучше. Без страха, без оглядки на больших боссов, которых все так боятся, но с уверенностью и готовностью нести ответственность."

Стефани улыбнулась, вспоминая, как он приказал разбудить сценаристку, как охренела Бетти, когда Сэм отмел все ее возражения и решил переодеть Бренду для сцены с танцем.

"Сэм. Да, он меня спасет. Вот только мне придется разбудить его в пять утра, а он никогда так рано не встает, он вообще среди всех групп считается самым ленивым режиссером и предпочитает заработаться за полночь, но утром поспать лишний час. Представляю, что он мне скажет…"

Она обреченно зажмурилась и уткнулась в колени, позволив себе пострадать и поныть, жалея себя и пеняя на свою нелегкую судьбу. Десять секунд. А потом решительно выдохнула, собралась с силами и встала. Пошла в мужское крыло, к дальним комнатам, где еще ни разу не была, остановилась напротив самой последней двери и опять уселась на подоконник. Достала телефон, ужаснулась цифре на часах, и мысленно взмолившись великому всепрощающему миру об успехе, набрала Сэма.

Телефон звонил долго. Очень долго. Потом с той стороны двери раздался мрачный злой мат, закономерный вопрос, какой самоубийца звонит в такое время, и грохот чего-то тяжелого. Телефон пиликнул отменой вызова. Стефани вздохнула и мысленно извинившись, опять нажала на вызов.

В этот раз сбросили сразу же после второго гудка. Она встала и прижав уши, постучалась в дверь. Услышала, как с той стороны замерли, прикинувшись, что дома никого нет, тихо позвала:

— Сэм, это я, Стефани. Прости пожалуйста, но ты мне очень нужен.

Раздался тяжкий-претяжкий вздох и скрип кровати. Тяжелые шаги приблизились и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы он смог посмотреть в ее бесстыжие глаза. Она собрала все свое актерское мастерство и изобразила на лице эквивалент сотни котиков из Шрека, после чего режиссер фыркнул от смеха и буркнул:

— Ладно, сейчас.

Закрыл дверь, ушел, вернулся в халате и вышел в коридор, оперся о дверь спиной, сложив руки на груди и глядя на нее как тигр на мышку — вроде и непорядок, что какая-то мелочь тут шастает, но гоняться за ней тоже смысла нет, потому как мяса в ней кот наплакал. Стефани опять прикинулась котом из Шрека и тихо проблеяла:

— Сэм, ты бы, это… оделся, наверное. Это долгий разговор.

Мужчина с тяжким вздохом, колыхнувшим весь коридор, смерил ее взглядом и тихо сказал:

— У тебя ровно полминуты, чтобы обрисовать мне суть вопроса и убедить, что я не зря вылез из-под одеяла. Время пошло.

— Завтра утром… ну, то есть, уже сегодня, в семь, через два часа, — она глубоко вдохнула, пытаясь перестать запинаться и взять себя в руки, — Эванс должен сдать песню для Эшли, иначе будет полный капец. А он ее, скорее всего, еще не написал. Но он написал одну песню раньше, а сейчас ее можно будет отдать как ту, которую он должен был написать, но он не захочет ее у меня взять и… придет ему полный капец тогда. Но если ты его заставишь, тогда не придет. Ты мне поможешь? — Она замолчала и с надеждой уставилась на мятую физиономию Сэма, на которой шла напряженная работа мысли. Он медленно смерил ее тяжелым взглядом, покачал головой и пробурчал:

— Черт знает что… я пойду оденусь.

За ним закрылась дверь, Стефани еле сдержала желание прыгать до потолка от радости и опять проверила время.

"Надо отдать Стиву песню как можно скорее, потому что он, конечно же, захочет ее подправить и что-нибудь переделать. Чем раньше, тем лучше… Сэм, ну поторопись"

Сэм вышел через пять минут, такой сонный и унылый, что ей опять стало стыдно. Смерил ее взглядом и буркнул:

— Не знаю как тебе, а мне срочно нужен кофе и бутерброд. А потом ты мне все еще раз расскажешь.

Стефани закивала с максимальной готовностью сварить ему хоть ведро кофе, режиссер в который раз усмехнулся и пошел в сторону столовой по кривоватой траектории закоченевшего зомби. Едва войдя в столовую, Стеф отодвинула ему стульчик, включила чайник и полезла в холодильник, разыскивая контейнер со стикером "для Стефани". Нашла и с гордостью поставила перед Сэмом, вручив ему вилку. Он следил за ее беготней со снисходительным весельем, потом усмехнулся и тихо, словно в пространство, риторически вопросил:

— Неужели сплетники не врут?

— Сплетники всегда врут, — отмахнулась Стеф, наливая режиссеру кофе и плюхаясь на стул напротив, — на то они и сплетники. А ты о чем?

— О тебе и об Эвансе, — чуть улыбнулся он, запуская вилку в салат и осторожно пробуя. Задумчиво пожевал, уважительно кивнул и опять набрал полную вилку. — Да, не зря ты вес набрала под Дэновым руководством, я бы тоже не отказался.

Стефани улыбнулась, отметив себе, что надо обязательно сказать Дэну, желательно в присутствии Бетти.

— Уже можно рассказывать про песню? — нетерпеливо подпрыгнула на стуле она. Сэм усмехнулся, дожевал и кивнул. Стефани собралась с мыслями и попыталась изложить ему историю этой песни, умолчав о слишком личных деталях, но при этом объяснив свое нежелание идти к Эвансу лично. Получилось что-то вроде "он подарил мне песню в благодарность за тот раз, когда я помогла ему с текстом, а теперь я хочу помочь ему, в благодарность за все хорошее, все милые-пушистые-невинные, все друг другу благодарны, никакой любви нет, но бука-Эванс слишком гордый, чтобы принимать такие подарки, даже в благодарность".

Сэм выслушал, ни разу не перебив, но корча такие недвусмысленные физиономии, что было ясно и понятно, что из ее сказки о симфонии взаимной благодарности он понял гораздо больше, чем она хотела сказать. С сожалением осмотрев пустой контейнер из-под салата, режиссер вздохнул и взялся за кофе, с равнодушным видом спросив:

— Ну, про песню и ваши интересные отношения я, допустим, понял. Но никак не могу въехать, почему ты не пошла со всей этой санта-барбарой к Мелани, это же по ее части?

— Потому что Мелани… — Стеф замялась, с намеком приподняла брови и прошептала: — Миссис Рейган.

— Угу, — задумчиво протянул Сэм, — а мистер Рейган, как известно каждой собаке на километр вокруг, на твоего Эванса крепко зол… м-да. А сама почему к нему не сходишь? У вас же, эм… довольно теплые отношения?

— Мы поссорились, — нехотя ответила Стеф, рассматривая пальцы. — И он не возьмет назад музыку, которую сам мне подарил, а текст и подавно не возьмет, он, — она помялась, вздохнула, — гордый слишком. И не хочет признавать то, что он сейчас не в лучшей форме для творческой деятельности, Мелани его вчера вдоль и поперек прополоскала, что он безответственный и самоуверенный лентяй, который ничего не пишет, и как она расстроена, что ее муж за него поручился. Предлагала ему взять больничный и найти другого композитора, а он отказался. И она сказала, что в семь утра он должен сдать готовую песню, а это… через два часа. — Она бросила на тяжко вздыхающего Сэма виноватый взгляд и добавила: — А Эванс вчера толком не спал, я не думаю, что он сейчас в состоянии написать шедевр.