Подождав секунды две, Пономарь приоткрыл дверь. В образовавшуюся щель хлынул яркий свет люминесцентных ламп и в нём он увидел чьи-то ноги. Ноги эти принадлежали лежащему на полу парню. Он, очевидно, заснул и опрокинулся вместе со стулом, на котором сидел.
Выскользнув из-за двери, Пономарь обнаружил ещё двоих. Эти тоже спали. Причём, как было видно, заснули они лишь несколько мгновений назад. Иначе, не чем было бы объяснить слегка напугавший беглеца грохот.
Но удивляться времени не было. Поняв, что удачей надо пользоваться немедленно, Пономарь, огляделся. В пределах видимости никого не было. Он автоматически посмотрел на дверь палаты. Триста четырнадцатый номер. Следовательно, он находится на третьем этаже.
Стараясь наступать на внешний край стопы, он побежал по коридору. При таком способе передвижения босые ноги не шлёпали, и была вероятность, что побег не заметят.
Миновав закуток, в котором стоял стол с телефоном, Пономарь остановился. На вешалке, рядом с умывальником, висели белые халаты. Решив, что камуфляж ему не повредит, он развернулся и снял один из них. Уже надев врачебную униформу, Пономарь понял, что пуговицы на халате застёгиваются на женскую сторону. Кое-как справившись с облачением, он обнаружил и несколько пар шлёпанцев. Все они оказались малы, но это было лучше, чем ничего.
И лишь взглянув в зеркало, Пономарь понял, что вся маскировка была совершенно бесполезной. Его щёки покрывала многодневная щетина. В таком виде не мог появиться ни один врач…
В его мозгу что-то щёлкнуло. Врач. Ведь он здесь вроде как на лечении. И, следовательно, именно тут, в сестринском “аппендиксе” должна храниться его карточка. А в ней – все сведения об его личности!
Несмотря на опасность обнаружения, Пономарь распахнул ближайший к умывальнику шкафчик. Ему повезло с первого захода. Пространство за дверцами занимали аккуратные ячейки с написанными на них номерами палат. Найдя свой, 314-й номер, он вытащил единственную находившуюся в ячейке карточку.
Несмотря на то, что следовало бы поспешить, Пономарь прочитал всё, что было написано и на титульном листе, и внутри. Выяснилось, что его зовут Харитоньевский Глеб Дмитриевич, что ему сорок четыре года. Там же был и его адрес и диагноз: сотрясение мозга.
А на последней странице, Пономарь обнаружил вклеенный листок, в котором говорилось, что его вещи хранятся на складе в той же триста четырнадцатой ячейке.
Глеб Дмитриевич знал, что на улице зима, а бегать по ночным морозным улицам в пижаме и тапочках на босу ногу – верный способ попасть в другое заведение аналогичного профиля.
Лестница начиналась через несколько метров от сестринского закутка. Пономарь, засунув на всякий случай карточку в карман пижамы, повесил на шею валявшийся на виду стетоскоп и нагло зашагал вниз.
Подвал встретил его сыростью, нагромождениями каких-то котлов и поломанных стульев. Преодолев его из конца в конец, Глеб Дмитриевич наконец нашёл необходимую ему дверь с крупной надписью “Склад личных вещей”. Дверь, естественно, оказалась заперта. Пономарь безнадёжно подёргал за ручку. Бронированное чудовище не шелохнулось. Нет. Не открыть… И не выбить…
И вдруг его глаза увидели внутренность замка. На глазах удивлённого беглеца, там зашевелились пружинки, что-то повернулось, щёлкнуло, двухсантиметровые штыри, удерживавшие преграду на месте покинули пазы, в которых покоились и втянулись в металл двери.
Глеб Дмитриевич двумя пальцами толкнул её и она бесшумно распахнулась.
И вдруг, опять каким-то шестым чувством, он понял, что тем самым вызвал тревогу. Что счёт идёт уже не на минуты, а на секунды. Влетев в помещение склада, Пономарь, не осознавая, что делает, в полнейшей темноте, повернул сперва направо, потом налево. Остановился у какого-то шкафчика и рванул на себя его дверцу. Он не глядя схватил вешалку с одеждой, прихватил ботинки и так же стремительно выскочил наружу, захлопнув за собой бронированную дверь склада. На бегу он как-то её запер и, завернув в какое-то помещение, притаился за ярусами стоявших там ящиков.
Через мгновение прогремели шаги. Потом раздалось непонятное лязганье, а под конец грубый голос проворчал:
– Вот, сучья техника!..
После этого шаги удалились в обратном направлении.
А Пономарь вдруг обнаружил, что превосходно видит в темноте. Стараясь не шуметь, он снял с себя казённые одеяния, разобрался в брюках и рубашке, натянул на ноги тёплые носки, ботинки, облачился в длинное пальто. Не забыл переложить в один из карманов похищенную карточку со своим адресом.
Теперь надо было покинуть здание.
Поднявшись на первый этаж, Пономарь направился, было, к выходу, но едва он вышел в вестибюль, где, по стандартной схеме, должен был находиться вход в корпус, Харитоньевский замер на месте. Спинами к нему, в рядок, сидели четверо. Стоило одному из них случайно оглянуться – и беглого пациента отправили бы обратно в палату. От сидящих исходила такая угроза, что Глебу Дмитриевичу захотелось спрятаться, стать невидимкой…
И, опять неожиданно для себя самого, Пономарь понял, что он невидим!
Он неловко переступил с ноги на ногу, один из охранников моментально среагировал на шум и обернулся. Внимательно посмотрев на беглеца, он повернулся обратно и вполголоса продолжил беседу.
Понимая, что такое состояние не может продлиться вечно, да и от безвыходности положения, в которое он себя загнал, Пономарь смело прошёл мимо мужиков с автоматами. Приоткрыл входную дверь, вышел в тамбур и медленно притворил её за собой. Прислушался. Голоса продолжали бубнить, реакции на то, что мимо только что прошёл незнакомец не последовало.
Облегчённо вздохнув, Пономарь потуже натянул на голову ондатровую шапку и вышел на улицу. Но не успел он сделать первый вдох ледяного воздуха, как послышался скрип снега. Повернувшись на звук, Глеб Дмитриевич увидел несущуюся на него огромную собаку. Та бежала совершенно беззвучно. Лишь удары лап по снегу позволили беглецу обнаружить присутствие опасного животного.
Пар вырывался из пасти собаки, и с каждым мгновением она была всё ближе.
– Я же свой… – Пролепетал Пономарь. И опять что-то невидимое изменилось.
Собака прыгнула на беглеца, но не вцепилась зубами в его глотку, а стала, радостно поскуливая, вылизывать шершавым языком его щёки и нос.
– Хватит, хватит… – Взмолился Глеб Дмитриевич. – Хорошая собачка. Хорошая…
Пёс опустился на все четыре лапы, потом сел, преданно всматриваясь в лицо Пономаря.
– Где здесь выход? Ты мне покажешь?
Почти по человечески зевнув, овчар поднялся и потрусил куда-то вперед. Через три шага он повернул голову, чтобы убедиться, что беглец следует за ним.
Собака привела Харитоньевского к калитке в ограде из металлических прутьев. За ней виднелась утоптанная дорожка, которая вела к видневшимся за стволами деревьев воротам.
– Спасибо, псина. – Прошептал Пономарь и потрепал овчара по голове. Тот тихо тявкнул и беглый пациент ступил за ограду.
Внезапно Изотов почувствовал сильнейший выброс биоэнергии. На выработку такой мощности, среди знакомых Сергея Владимировича, был способен только один человек. Дарофеев.
И действительно, вскоре над воротами показалась голова Игоря Сергеевича. Она удивлённо озиралась. А через несколько секунд выплыло и всё тело целителя. Полы его светлого пальто раздувал ветер и издали они могли показаться спелёнутыми крыльями ангела, который никак не может их развернуть в полный размах.
Майор завёл двигатель и начал подъезжать к месту вероятного приземления друга. Оно, как на зло, оказалось непосредственно перед будкой охранника.
Дарофеев медленно опустился на заснеженный асфальт. Мужик в будке не заметил откуда появился этот человек и, высунувшись в дверь по пояс, сурово проговорил:
– Чего тут шляешься?! Проваливай! Не положено тут!..
Игорь Сергеевич заметил подъезжающую машину Изотова и отчаянно замахал рукой, “голосуя”. Сергей Владимирович, обескураженный таким поведением Пономаря, остановился и открыл дверцу.
