В военную пору здесь чаще регулярных армий промышляли разбойничьи шайки, не чтившие бога и озабоченные наживой, а в мирное время жизненный уклад определялся консервативными традициями, теми, что устойчивее любых общественных перемен. Практицизм здесь довлел над красотой архитектуры, поселения строились хаотично и исключительно “для пользы”, поскольку выполняли “прикладные” к реке функции. “Простые” пограничные посты и крепости (с античных времен – иногда “двойные”, с параллельными укреплениями на обоих берегах реки), сырьевые и товарные перевалочные базы, они не сохраняли свои богатства, но отдавали заработанное и накопленное столицам, почти ничего не оставляя Дунаю на развитие. В относительно редконаселенном и теперь болгарско-румынском Придунавье возникает соблазн сравнения с немецко-австрийскими верховьями реки, уж там-то культура больших и малых городов прописана невероятно подробно, в мельчайших деталях.

Болгария не такова. Не то чтобы в северном поясе этой страны самобытность была в дефиците, однако неполная дюжина более-менее значимых болгарских городов речной зоны с населением от без малого восьми (Тутракан) до почти 170 (Русе) тысяч человек отмечена печатью некоторой безликости. Сказался социализм, совершивший здесь быструю и позднюю урбанизацию, однако корни внешнего уныния, очевидно, скрыты в истории глубже. Так или иначе, “духовная революция” (воскрешение – если не сказать возникновение – национального сознания), промышленный переворот, становление буржуазных отношений в Болгарии происходили позже, чем у близких соседей, не говоря уж о далеких европейских лидерах.

Полтора столетия назад дунайская Болгария считалась на Западе во всех отношениях диким, неизведанным краем. В 1870 году немецкий историк Йозеф Гиртль не без оснований утверждал: “Мы имеем больше сведений об островах Южного океана, чем о народах европейской Турции”. Иноземные путешественники – что с Востока, вроде Эвлии Челеби, что редкие западные гости – и к самим болгарам, и к болгарским теперь городам османского прибрежья Дуная неизменно относились без всякого пиетета, не скрывая своего пренебрежения убожеством местных быта и бытия. Многие обращали внимание на безмерное терпение болгар и их неограниченную покорность турецкой власти: “Будь в них поменьше флегмы и хоть одна искра того мужества, которым отличаются их сербские братья, они давно бы распутали так называемый восточный вопрос”. Болгарская земля казалась чужестранцам малоинтересной и скучной. Вот что, например, писал в романе “Прекрасный желтый Дунай” Жюль Верн (который, напомню, своими глазами этих краев не видал): “Рущук… плохо построен, дурно содержится, телеги, запряженные волами, с трудом пробираются по узким улицам. Бoльшая часть домов выстроена из глины. Здесь много кофеен, торговых складов, базаров, где продаются ткани, шерсть, фрукты, трубки, табак и разного рода снадобья. Над городом возвышается крепость, там и сям виднеются заостренные минареты. Единственное здание, достойное тут внимания туриста, – дворец губернатора”. А вот отзыв о Силистрии: “Улички здесь кривые и узкие, дома приземистые, никаких памятников архитектуры”. Последний период османского господства оказался для северной провинции империи временем цивилизационного уныния. “Флорентинские турки, занимающиеся немного торговлей, немного рыболовством, а больше всего лежанием на боку или шатанием взад и вперед, жалуются на упадок своего благосостояния. И действительно, старые мечети, требующие немедленной реставрации, а иначе угрожающие падением, купальня, лежащая в развалинах, плохой хан?[94] и еще более плохая кофейня представляют очевидные доказательства полнейшего упадка благосостояния этого турецкого, самого северного на Дунае селения”, – делится впечатлениями Филипп Каниц.

Феликс Каниц. Сборщики роз в Болгарии. 1879 год.

Как раз этот австрийский этнограф, а вместе с ним чешский историк Константин Иречек, три года прослуживший министром образования в получившем независимость балканском княжестве, стали первыми пришельцами с Запада, попытавшимися развеять предрассудки о болгарах. Иречек написал фундаментальный труд “История болгар” (1876), вышедший в то время, когда никакой научной школы у болгар существовать не могло. В период становления государственной самостоятельности ключевые должности в правительстве молодого княжества, не имевшего управленческих кадров, занимали посланцы великих держав, прежде всего России. Выигранный в 1885–1886 годах Болгарией у Сербии вооруженный конфликт вошел в историю как “война капитанов против генералов”, потому что своих старших офицеров у Софии в ту пору еще не было, а русские ввиду конфликта с Петербургом были отозваны, остались лишь единицы. Первый болгарин на посту министра обороны, Константин Никифоров, получил майорский чин как раз за победу в этой войне. Когда князь Фердинанд в 1888 году предпринял парадную поездку по Болгарии для “узнавания” своей новой страны, приветственные речи в некоторых городах декламировали не градоначальники, а учителя, поскольку градоначальники не знали грамоты.