— Наташа! — рявкнула девушка.

— Оля и Наташа? Чудесно... Не возражаете, если мы с другом угостим вас кофе?

Оглядев блондина, сидящего за столом, брюнетка хищно прищурилась.

— А давайте, — задорно объявила она. И пара усмиренных «заек» в объятиях хитроумного мальчишки направилась к столику с блондином.

«Ну ничего себе!»

Этому темноволосому хлыщу на вид было лет двадцать пять, мне — уже двадцать семь, и я никогда — слышите? — никогда не оказывалась в той нелепой ситуации, когда тебя вот так, легко и просто, проигнорировали. Потому что и в моём детстве, и в более позднем отрочестве, и в институте, и даже в бюро переводов, где я работала последние три года, я всегда была первой, на кого обращали внимание, и единственной, кем всегда восхищались. Правда, люди, хорошо меня знавшие, добавляли ещё одно: «Дуа — это редкостное сочетание красоты и стервозности». А теперь я со всеми своими активами шла на дно, оказавшись в унизительном положении тех из своих подруг, которым на выпускном не хватило пары. Оценив, как я выгляжу со стороны, с этим своим уязвлённым лицом и раздражённым взглядом, я фыркнула. «Господи, кого я ревную? К кому? И зачем? Это же просто смешно...»

Стараясь не оглядываться на щебет и голоса, доносившиеся ко мне со стороны кафе, я затолкала в шелковые недра сумки свой мобильный и бодро зашагала в сторону эскалаторов, ведущих в зону парковки. Спустилась вниз, нашла свой золотистый «Ауди», видевший и лучшие времена, и отправилась домой, к Димке.

Играя на дороге в пятнашки с другими автомобилями, я быстро двигалась в сторону Олимпийского проспекта и размышляла ни о чём — и обо всём сразу. О том, что «Дуа» — это моё школьное прозвище, образованное от моей грузинской фамилии Тодуа. Мама, редкая по красоте грузинка (а у настоящих грузин только светлые глаза и светлые волосы) назвала меня Катя — Екатерина, уверяя всех и каждого, что это имя носили только красавицы, королевы и святые.

«И ещё грешницы», — с некоторых пор мысленно добавляла я.

Впрочем, «грешить» я начала скорее поздно, чем рано. Мой первый «грех» случился со мной в шестнадцать лет, за полгода до того, как от рака сгорела мама. Отчаявшись от мрачного ожидания неизбежного конца любимого мной человека, я безвольно отдалась своему однокласснику, который был моей первой детской влюбленностью. Игорь стоял со мной на похоронах, когда в землю опускали обитый красным гроб, и преданно оставался рядом ещё год. Потом наши отношения сами собой сошли на нет, потому что дружба, увы, сломалась, а любовь, потоптавшись на обломках полудетской связи, замешанной на благодарности и тоске, ушла, так и не случившись.

Следующий «грех» произошёл у меня ровно через полтора года. Синеглазый Серёжа был братом моей институтской подруги. Из жарких, совсем не братских объятий родилась настоящая страсть — и такая же ревность, которая у мужчин обычно сопряжена с отчаянием, а у женщин — с предприимчивостью. Устав от ежедневных объяснений на тему: «Почему ты ему улыбалась? Кто тебе звонил? Где ты была?», я не придумала ничего лучше, как устроить дикий, злой и недостойный гордой фамилии моих предков скандал, и удалилась в будущее, уже манившее меня обложками глянцевых журналов. Нет, дело было не в поиске лучшей доли или больших денег — к тому моменту я начала сниматься в рекламе свадебных платьев, восхитительного белья и дорогих автомобилей А-класса, и даже связала свои дни и ночи с симпатичным шведом — фотографом престижного модельного агентства.

История профессиональных съёмок, подиума и новой любви закончилась через два года, когда агентство стало напоминать миниатюрное эскорт-бюро в стиле Листермана, а мой любимый — вести странные речи о том, что было бы неплохо снять хоум-видео: «Нужно всё попробовать, пока ты красива и молода. Хочешь, я покажу тебе некоторые наши с тобой сеты?»

Увидев то, что наснимал Бьорн, я проплакала полночи. Как девушка не только красивая, но и умная, я утром собрала свои вещи, забрала все свои и его негативы и навсегда выкатилась из его студии, показав шведу на прощание средний палец и пообещав, в случае чего, нажаловаться своему папе.

Последним моим «грехом» стал Дима — Дмитрий Бергер, симпатичный тридцатилетний разведённый шатен с красивыми глазами, заглянувший в бюро переводов, где я подвизалась в качестве карманного полиглота. Диме был нужен мультиязычный переводчик на техническую литературу. Начальнику бюро переводов было проще предложить меня, знавшую три языка. К слову, иностранные языки я учила с лёту.  Правда, этот мой дар Бог ещё при моём рождении обменял на мою полную беспомощность в математике, о чём Димка тогда не догадывался. Как не знал он и о том, что моей единственной и безусловной любовью на все времена оставались лишь книги.

С раннего детства я очень любила читать. «Унесённые ветром», «Театр», «Гордость и предубеждение» стали моими первыми друзьями, а Скарлетт О’Хара, Джулия Ламберт и Элизабет Беннет — героинями на все времена. Правда, до того, как это случилось, я написала свой первый роман, который назывался «Любовь зла». За этим «творчеством» последовали «Любовь зла-2», «Любовь зла-3» и даже «Любовь зла-4». Те рукописи я под огромным секретом показывала только маме. Мама хвалила меня, и лишь спустя многие годы, уже будучи первокурсницей Литературного института имени Горького (выпускниками которого, к слову, являются Евтушенко, Симонов, Пелевин и поэт Николай Глазков) я смогла по-настоящему оценить скромную мамину улыбку и то, как она забавно покусывала внутреннюю сторону щеки, принимая мои «нетленки». После смерти мамы моими преданными читательницами были только подруги. Дима же оставался к моему творчеству совершенно равнодушен, что не мешало мне любить его — искренне и верно.

И вот теперь я, продираясь сквозь светофоры, двигалась к дому Димки, памятуя о том, что в моей сумке сюрприз: пара нарядных буклетов с образцами обручальных колец, выбранных мной в «Меге». А ещё я размышляла о том, что моя первая книга, которую я очень хотела издать к нашей с Димкой свадьбе, наконец, закончена. Осталось только передать рукопись корректору и подобрать издательство.

Но сначала мне предстояло решиться на довольно рискованный шаг, подсказанный мне Бергером. Вчера поздно вечером, когда я, устроившись рядом с ним, втолковывала ему, полусонному, какой хороший современный роман о любви я написала, Дима предложил мне сначала разместить книгу на самиздатовском сайте.

— Катя, прежде чем набивать шишки с крупным издательством, посмотри, что читатели скажут.

В любовной литературе Бергер, был, что называется, ни бум-бум, но в продвижении своего дела он съел собаку. Пока я колебалась, Дима, словно подслушав мои мысли, усмехнулся:

— Знаешь, Катя, откуда я этому научился? — Он прочертил ласковую дорожку на моём обнажённом плече.

— Нет. Ты никогда не рассказывал.

Я подперла голову рукой, следя за тем, как теплая ладонь Димы начала привычное, плавное скольжение к моей груди, укрытой за атласом пижамы.

— Я написал буклет о своей фирме и показал его не друзьям, а своей, теперь уже бывшей жене. А Алла посоветовала мне обкатать моё «сочинение» на заказчиках, потому что клиенты — это всегда критики. А твоими критиками, Кать, должны стать твои читатели. Вот поэтому я и рекомендую тебе разместить рукопись на каком-нибудь самиздатовском сайте. К примеру, на портале Германа Дьячкова. Я там пару раз интересные книги находил. И ещё, мой тебе совет: возьми себе псевдоним.

— Зачем? — удивилась я. — Я не стесняюсь того, что я написала.

— Это хорошо, — кивнул Димка. — Но, видишь ли, если твоя книга на портале Дьячкова читателям не понравится, то пробиться на другом самиздатовском сайте будет уже сложнее. Иногда имеет смысл прятать свою фамилию.

К слову, Димка свою фамилию не любил и на визитках фигурировал исключительно как «Дмитрий Гер — владелец сервисного центра Volkswagen».

— Как насчет Дуа? — подумав, спросила я.