Василий Карпов

Две родины капитана

Склонившись над самодеятельным неструганым столиком, Воронова тянула по голубоватой кальке длинную прерывистую линию. Дождь монотонно барабанил по палатке. Сухоруков, приоткрыв полог, мрачно глядел на стоящую стеной мокрую тайгу. Выкинув папироску, он подошел к Вороновой, некоторое время смотрел через ее плечо. Рита дотянула линию, ткнула рейсфедером в угол карты:

- Уверяю, тут тоже будут аномалии, они все ложатся вдоль этого тектонического шва.

- Возможно. Березовый Солдат еще не захожен. Кончится дождь, организуем на этот участок "выброс". Правда, все маршрутные пары заняты. - Николай нахмурился, вспомнив о простаивающих из-за непогоды маршрутниках.

- А я? Давай мне в операторы Смагина. А бить шурфы будет Федоров, ну, которого все Капитаном зовут...

- Твое дело по профилям ходить, а не гонять стотысячную съемку. На ней все маршруты двух-трехдневные... - Николай задумался. - А идею ты хорошую подала. Работы там не так уж много, недели на две.

Накинув плащ, Сухоруков нырнул в серую пелену дождя, побежал к большой шатровой палатке. Сапоги скользили по раскисшей земле. Из палатки доносилось: "Я б в Москве с киркой уран нашел при такой повышенной зарплате..."

Смагин лежал на, раскладушке в грязных сапогах курил толстую самокрутку. Скосив на начальника выпуклые нагловатые глаза, опустил ноги на пол.

- Ну и насвинячил ты тут, студент! - Сухоруков неодобрительно осмотрел пол, закиданный окурками, стол, заваленный вспоротыми консервными банками. - Кончится дождь, пойдешь на "выброс" оператором. С Вороновой.

- С вашей пассией? - Смагин осклабился. - С превеликим удовольствием! А проходчик кто, Капитан? - Смагин кивнул на раскладушку в углу. - Да он еще снарских чертей гоняет.

Федоров лежал не шевелясь. Три дня назад привезли его из Снарска в невменяемом состоянии. Отличный работник и бывалый таежник, он совершенно не контролировал себя, стоило ему попасть в "цивилизацию". Вот и сейчас на базе в Снарске сорвался, при переброске из другого отряда. А теперь болеет. Не ест ничего, ночами не спит, боится остаться один. Поэтому и перебрался в палатку к Смагину.

- Александр, ты как, ожил? - Сухоруков присел на раскладушку. Федоров повернулся, дрожащими руками потер опухшее, землистое лицо.

- Давай, Иваныч, отправляй. За работой быстрее в норму войду.

- Губишь ты себя водкой.

- Губил, когда пригубил, а теперь поздно об этом.

- И что за пьянка такая, - вмешался Смагин, - запершись и в одиночку... Как бирюк от всех прячется. И сам ничего не видит.

- Помолчи, Смагин, не тебе его судить, - зло прикрикнул Сухоруков. Он не первый сезон работал с Капитаном, знал его в работе и по-своему уважал этого опустившегося, но чем-то привлекательного человека.

Дождь кончился на следующий день. Сборы были недолгими. К обеду вышли из лагеря. Впереди Рита с компасом в руках, за ней с тяжелым рюкзаком за плечами шел Капитан. Сзади плелся Смагин.

Через три дня "выброс" Вороновой должен был выйти на связь по рации. Сухоруков в ожидании начала связи изучал геологические образцы. Погода установилась, было даже жарковато для осени. Завхоз Редозубов выволок кусок брезента и теперь лежал на нем, покряхтывая от удовольствия.

В лагере они остались одни. Редозубов, не умевший долго молчать, покосился на начальника и осторожно произнес:

- Лежу вот и думаю: повезло тебе с невесткой, хорошая баба...

Сухоруков не ответил, стремительно что-то писал в пикетажке, посматривая на разложенные образцы.

- У меня вот дочь растет, язви ее в душу, - продолжал завхоз, - нацепит сапожищи до колен, штаны американские натянет и прет по жизни гренадером. А попробуй укажи, так отбреет отца родного...

- Мы, Трифилич, к таким уже привыкли. - Сухоруков, с улыбкой слушавший завхоза, посмотрел, на часы. - Пора выходить на связь.

- Привыкли, а в жены других выбираете, вроде твоей Риты, - проворчал Редозубов. Неожиданно он привстал, глядя на восток. - Что это?!

Над тайгой поднималась черная пелена, надвигалась на них. В считанные минуты потемнело. Тайга смолкла. В звенящей тишине возник пронзительный звук. Темнота тут же отлетела, унеслась прочь, но свист неприятно стоял в ушах. Горизонт посветлел, но над сопкой Березовый Солдат, которую с лагеря хорошо было видно, стояла непонятная черная спираль, медленно раскручивающаяся вверх. Узким концом, словно иглой, спираль упиралась в сопку, широким - прорывала плотное, перечеркнувшее ее пополам облако и уходила в синеву неба, где терялась, размывалась в дымке.

Сухоруков бросился к стоящей наготове рации:

- "Кварцит-5", я - база, как слышите, прием. "Кварцит-5", "Кварцит-5"...

Спираль медленно растворялась в воздухе и вскоре исчезла. Стих свист. Сухоруков продолжал выкрикивать позывные группы Вороновой. Но связи не было. Не состоялась связь и на следующий день...

К Березовому Солдату шли напрямик, по компасу. Тут, южнее реки Дитур, тайга была смешанной - рядом с кедром и пихтой росли могучие дубы, липы. По такой тайге идти было легче: лишь изредка, прорубая дорогу, приходилось пускать в дело топорик. Сухоруков, привычный к длинным переходам, шел ровным размеренным шагом. Редозубов тяжело дышал, обливался потом, но не отставал. Часов через шесть сделали привал. Редозубов тут же сел на землю, с облегчением вытянул гудящие ноги. От тушенки, которую Сухоруков прямо в банках быстро разогрел на костре, он отказался. Николай сварил крепкий чай, заставил Редозубова с чаем выпить сгущенного молока:

- Иначе не дойдешь. И вот еще пожуй. Мы в маршрутах всегда ими подкрепляемся. - И протянул гроздь желто-красных ягод. Редозубов съел терпкие, отдающие хвоей ягоды лимонника, выпил еще банку чая, и усталость вскоре и вправду отошла.

К вечеру они вышли к пасеке старовера Ивана Попова. В небольшом распадке тянулись в несколько рядов ульи. Ниже, у ручья, стоял небольшой рубленый дом. На почерневшей стене сушилась "распятая" шкура муравьятника - небольшого белогрудого медведя. Из-под крыльца выскочил здоровенный пес, взъерошил шерсть на загривке, но увидел людей, лениво тявкнул, вызывая хозяина, и опять спрятался.

Попов вышел на крыльцо - лицо бледное, взгляд испуганный, поверх белой расшитой рубашки рыжая борода лопатой. Узнав Сухорукова, он почтительно поздоровался, перекрестил бороду двумя пальцами; что-то пробормотал, воздев глаза к небу, и лишь после этого пригласил гостей в дом.

В тесном, полутемном помещении крепко пахло медом. Усадив геологов за широкий стол из рубленых досок, Попов принес холодного вареного мяса, налил из стоящей за печкой фляги по большой кружке мутной медовухи, но сам пить не стал.

- У тебя что, Иван, великий пост? - спросил Сухоруков, с трудом разрывая зубами жесткое медвежье мясо.

- Пришла кара за грехи наши, - не сразу ответил Попов. Смиренно сложив руки лодочкой, он постоял, словно к чему-то прислушиваясь, потом кивнул в сторону Березового Солдата. - Встал под праздник великий крест над горой, вселил в голову чужие мысли.

- А ведь штуковина появилась перед церковным праздником, - шепнул Сухорукову завхоз, - воздвиженья, или вознесения креста господня.

- И Капиташка там, - задумчиво проговорил Попов, узнав о "выбросе" Вороновой, - хороший был мужик, Капиташка-то.

Странное поведение Попова встревожило геологов. Ночью они почти не спали. Вышли рано. Попов их даже не проводил.

Шедший впереди Сухоруков, подходя к сопке, стал часто останавливаться и прислушиваться: ему не нравилась звенящая тишина леса.

- Словно вымерло все вокруг, даже птиц не слышно, - сказал он.

Вскоре они вышли на магистральную просеку, прорубленную для геофизического профиля еще весной. За лето ее затянуло листвой, но она еще просматривалась далеко вперед.