— Немногие доступные нам документальные свидетельства о халдеях, — сказал он, — относятся к 3600 году до нашей эры, когда царь Саргон владел Сиппаром, «городом книг». Но история халдеев уходит в гораздо более древние времена… Нам известно, что халдеи были хорошо образованы, что у них имелись таблицы для вычислений, основанные на шестидесятиричной системе, благодаря которым они могли с легкостью производить самые сложные расчеты. Вот почему соседние, а также пришедшие на смену халдеям народы называли их «математиками»…

Необычаен был этот курс древней истории, прочитанный в темнице, где мы все ждали смерти. В нем звучала такая спокойная и стоическая нота, что я поневоле сравнивал добряка Мартен-Дюпона с великим Сократом.

Голос филолога вдруг прервался от волнения:

— Древние халдеи сооружали свои строения именно из кирпичей, а на отдельных кирпичах делали надписи…

— В таком случае, — воскликнул я, — эта надпись может быть…

Ученый отрицательно покачал головой.

— Все халдейские надписи, какие мне довелось видеть, выдавлены или высечены в виде углублений, а здесь перед нами рельеф… С другой стороны, и по виду, и на ощупь легко убедиться, что надпись сделана недавно…

— А вы видели много халдейских надписей? — спросила Полетт, слушавшая рассказ филолога с большим интересом.

— В копях, находящихся в пятнадцати милях к юго-западу от Варки[4], я видел драгоценные каменные таблички возрастом в несколько тысяч лет. Халдеи, страшась какого-то катаклизма — возможно, потопа — закопали их там, чтобы сохранить о себе память. Вероятно, они верили, что люди все-таки переживут всеобщую катастрофу…

В этот миг на платформе показался Фортис.

— Все готово, — сказал он. — Двигатель работает прекрасно. Можем начинать…

Наступила торжественная минута. Мы едва сдерживали волнение.

Инженер, подготовив все к запуску, спустился к нам. Оставалось только нажать на рычаг, расположенный в задней части перфоратора — и машина атакует стену.

Но прежде, чем сделать этот решительный шаг, Фортис предупредил, что мы должны держаться в некотором отдалении от машины, так как иначе можем угодить под струю выброшенной породы.

Хорошо было бы, конечно, укрепить стены и потолок просверленного буром туннеля, добавил он. Но для этого у нас не было материалов; не имело смысла также думать о вывозе извлеченной породы…

— Правда, новый туннель вряд ли окажется слишком длинным, — заключил инженер. — Одно из двух: либо кирпичная стена отделяет нас от открытого пространства, где обитают строители, и наш бур быстро проделает отверстие, которое позволит нам проникнуть туда — либо наше воображение было обмануто рядом странных совпадений, и мы так же быстро поймем свою ошибку. А теперь — вперед!..

Он нажал на рычаг. Двигатель взревел. Инженер нажал сильнее, и могучая машина ринулась на стену. Она прошла ее без всякого усилия и скрылась в густом желтоватом облаке пыли, оставив позади груды каменных обломков.

Ослепленные, задыхаясь, мы прошли немного вперед, вслед за перфоратором…

Неожиданно в лицо нам ударил сильный порыв ветра, мы вдохнули чистый воздух. В ту же секунду машина, увлекаемая силой инерции, с грохотом покатилась в пропасть.

Предсказания Фортиса и Мартен-Дюпона сбылись: мы очутились в открытом пространстве, в своего рода громадной подземной пещере, атмосфера которой была насыщена кислородом.

Машина, проломив стену, только что упала в невообразимую бездну. Мы с содроганием слышали, как она, натыкаясь на скалы и издавая металлический лязг, летела вниз. Грохот удалялся, но, казалось, продолжался бесконечно, что навело нас на пугающие заключения о размерах пещеры.

Постепенно шум затих, но мы не могли знать, случилось ли это потому, что стальная масса достигла дна или же отдалилась на такое расстояние, что звуки до нас уже не долетали…

Как бы то ни было, мы могли теперь забыть об опасности умереть от удушья, одном из наших главных страхов. Не знаю, что чувствовали в этот знаменательный миг мои спутники, но меня охватило невероятное облегчение. Я испытывал чувство пылкого восторга и был глубоко благодарен инженеру и филологу, чье смелое предложение привело нас к этому колоссальному резервуару кислорода.

Мы подошли к отверстию. За ним лежал непроницаемый мрак.

Фортис взял у Этьена фару и осветил лучом скалистые стены пещеры.

Перед нами, под сравнительно небольшим углом, уходил в темноту широкий склон; многочисленные выбоины и неровности позволяли не бояться падения.

— Нужно спускаться, — сказал инженер.

Никто и словом не возразил, хотя после пережитого ужаса все мы начинали ощущать усталость.

Так начался наш долгий и тяжкий путь к неведомой и фантастической цели.

Каждый шаг приближал нас к центру земли, каждый пройденный метр уводил все дальше от прекрасного голубого неба и яркого солнца. Но мы шли вперед, зная, что движемся к месту, где человек может выжить и где уже обитают человеческие существа.

Свет ацетиленовой фары указывал нам этот путь и предупреждал о пропастях, которые открывались то тут, то там; на дне одной из них лежала изувеченная машина, созданная изобретательским гением Фортиса.

Все молчали. Мы слышали только тяжелое дыхание друг друга. Я чувствовал глубочайшую усталость и почти непреодолимую тягу ко сну. Если бы не страх отстать от товарищей и остаться в одиночестве, во мраке, я давно лег бы на каменистый склон и уснул…

Внезапно мы ощутили под ногами ровную поверхность. При свете фары мы увидели, что оказались на своеобразной дороге с эластичным покрытием; по краям ее высились странные растения, похожие на водоросли и такие же бесцветные, чуть сероватые, как само дорожное покрытие.

Фортис остановился и повернулся к нам.

К Полетт он обратился первой:

— Вы, вероятно, устали, мадмуазель?

— Да, — вздохнула девушка. — Очень устала.

— Думаю, нам всем неплохо будет немного отдохнуть, — но при условии, что все мы будем по очереди стоять на страже.

— Вашими устами говорит мудрость, — отозвался Мартен-Дюпон. — Судя по расшифрованной нами надписи, мы и есть те самые «нечестивые захватчики», которым она адресована. Похоже, будет по меньшей мере глупо рисковать и позволить авторам надписи захватить нас врасплох, во сне. Поэтому я предлагаю не только установить дежурства, но и попытаться спрятаться в этом удивительном лесу…

И он указал на сероватые кусты по краям дороги.

Вслед за его жестом обернулись и мы — и мгновенно обнаружили подходящее местечко для импровизированного бивуака. Это была округлая поляна, окаймленная густыми зарослями и покрытая мягкой травой, такой же сероватой, как и листва. Здесь, посреди мрачного окружения, словно царило равномерное нежное тепло, так располагавшее к сладкому сну…

— Если вы не возражаете, — сказал Риккарди, — я буду первым. Дежурить я могу, сколько угодно: в сон меня совсем не клонит.

К нашему стыду, никто и не подумал оспаривать у отца Полетт эту неприятную прерогативу — такова уж несовершенная человеческая природа. Этьен, растянувшись на траве, уже спал. Фортис сорвал несколько пучков травы и сделал подушку для Полетт; та положила на нее голову и закрыла глаза, не позабыв наградить инженера ласковой благодарной улыбкой. Мартен-Дюпон, спотыкавшийся и буквально падавший от усталости, лег на бок и тотчас ушел в страну снов. Что касается меня, то голова моя сильно кружилась. Засыпая, я еще успел услышать короткий диалог между Фортисом и Риккарди.

— Разбудите меня через два часа, — сказал инженер.

— Хорошо.

— Мне кажется, лучше потушить фару, — снова заговорил Фортис. — Свет нужно экономить…

— Хорошо, — так же лаконично ответил Риккарди. Затем наступила темнота и восхитительное забытье сна.