ЛСД глянул на свою руку и практически приказал мне:

— Убери. Мне надо идти.

— Не уберу, — наотрез отказалась я, еще и головой для убедительности помотала. — До тех пор пока сам не спадет, не уберу. Подожди немного. Ограничим статистику обмороков на сегодня мной и Вадиком. И вообще, ты куда собрался-то? На какие подвиги?

— Разумеется, к Зое Вадимовне. У меня возникло к ней несколько вопросов, — с холодной надменностью процедил куратор, и, кабы не его полулежачее положение на ковре, я бы отступилась. Пускай идет куда хочет, выпустит пар, поскандалит с любовницей и возвращается более вменяемым. Он и так не самый приятный в общении тип, сейчас же вовсе стал невозможным. Что вылечил — благодарна, за вчерашнюю вспышку и оскорбительные извинения простила, в ответ вот латаю, но терпеливо сносить колкости — это уже по статье «полное всепрощение» проходит, и я на такие подвиги не подписывалась.

— А я? Я-то? По-хорошему разбежимся? Давай, Лед? Пойду я, мы ж разобрались как мужик с мужиком. Я не при делах, случайно все вышло. Ага-сь? Вы с Зойкой про порошочек перетрите, — встрял Вадик с заискивающим улыбоном на всю рожу. — А девочке твоей за проблемку я отступные сделаю. Договоримся, Гелечка?

— Ты останешься здесь, пока мы разбираемся, — вместо ЛСД уронил Конрад и так любезно посмотрел, что Вадик поперхнулся на половинке слова и заткнулся, будто ему в рот снова кляп вставили.

Вампир сместился к недоделанному отравителю и несколько мгновений смотрел тому в расширившиеся от испуга глаза. Болтун, не выдержав гляделок, сомлел и засопел, обмякнув.

— Ух ты! — восхитилась я и полюбопытствовала: — Это ты его гипнозом? А чего тогда не загипнотизировал, чтоб он сразу про порошок рассказал вместо истерики?

— А может, я люблю помучить? — совершенно по-хулигански ухмыльнулся Конрад, оскалив клыки.

Я тоже заулыбалась, поднимаясь с ковра. Сидеть подле кайста и трепетно следить за процедурой лечения смысла не видела.

— Ты? Не-а, — фыркнула я в ответ. — За века-то такие развлечения небось надоели хуже горькой редьки. Это поначалу интересно, наверное, когда в силу входишь и ее на других пробуешь, а потом быстро приедается.

— Правда твоя, — с задумчивой, почти ностальгической (эх, какие денечки далекой вампирской юности были!) согласился Конрад и уже серьезно прибавил: — Воздействию можно противиться и имитировать повиновение, в вашем мире я пока не могу ручаться за точность. Запугать порой проще, и сил меньше уходит.

Усыпленного Вадика вампир перетащил и небрежно сбросил в простенок сбоку от дивана, чтоб под ногами не мешался. Отряхнул руки, как испачканные незримой мерзостью, и предложил кайсту:

— Идем?

Ледников, успевший подняться на ноги с феноменальной скоростью, словно не он валялся пару минут назад на грани обморока, отрицательно покачал головой. Он передал мне браслет, резко отдернувшись, будто обжегся от соприкосновения пальцев, и промолвил:

— Я сам. Останься с Геленой.

И потом он просто исчез, ни здрасте, ни спасибо, ни до свидания не сказал. Вот народ пошел! Феномен на феномене сидит и феноменом погоняет! Все вокруг умеют телепортироваться, что совершенно сводит на нет мой якобы уникальный талант. Даже немножечко обидно! Но я подумаю об этом позже. Сейчас же стоит заняться совсем другим, более приземленным делом, если я хочу сохранить легальное место работы, то самое, где запись в трудовую делают, и зарплату, с которой отчисления в Пенсионный фонд капают. Вадик, завороженный вампиром, все равно дрыхнет, я даже к ЛСД не смогу мотнуться, потому как не видела места, куда он ушел на разборки со своей амантой.

Словно отвечая на мои мысли, в сумке на диване взорвался звонком сотовый. Я выгребла его наружу и включилась в разговор с Алинкой. Бросила взгляд на часы и не без удивления отметила, что прошло лишь пятнадцать минут от окончания обеденного перерыва, а столько событий случилось, что казалось — целую вечность назад я отправилась в сквер на разборки с Герасимовым.

— Гелька, ты где? — взяла быка за рога подруга.

Пришлось импровизировать:

— Э-э-э… Алин, дома, у меня так скрутило живот, что разогнуться не могу. Сижу в комнатке задумчивости и, боюсь, к вечеру только выберусь.

— Чего выпила?

Я перечислила стандартный набор лекарств и вздохнула. Причем вздохнула искренне. Врать подруге не хотелось, я вообще обманывать ненавижу, но правду сказать было не только нельзя, а и просто физически невозможно. Со Стаськой попробовала, урок аудирования усвоила. Хоть в бубен бей и в рупор ори — никто не услышит, никто не поймет.

— Все ясно, свиданка твоя обеденная медным тазом накрылась? — от души посочувствовала Алинка.

— Какая уж тут свиданка, не до жиру, быть бы живу, — посетовала я, вновь совершенно искренне. Считать таковой встречу с отравителем не смогла бы и записная мазохистка. — Аль, будь человеком, напиши мне на полдня отгул, пожалуйста!

— Ноу проблем, может, и на завтра в счет отпуска денек написать? — справилась заботливая коллега, я подумала-подумала и согласилась.

Пока ничего не ясно с этими неудачными покушениями, посижу сутки дома. А там, глядишь, или ишак, или эмир, или… ага, или все-таки я.[2] Но очень хочется надеяться, что кто-то другой, особо желательно — кто-то непосредственно виновный в происходящем, а не козел отпущения, вроде Вадика. Он, увы, просто жадный дурак, которым воспользовались как орудием или который сотворил глупость по собственной инициативе. Злости на него особенной не было. Хапуга и так получил по полной программе, сам пострадав от смертоносного чудо-порошочка с поэтичным названием.

В животе, вмешиваясь в размышления о жизни и смерти, предательски заурчало, намекая на то, что война войной, а обед должен быть по расписанию, которое уже нарушено самым злостным образом. Таль с моей коробочкой суши где-то там, а я здесь.

Конрад из злого гения возмездия мгновенно превратился в заботливую наседку, неодобрительно поцокал языком и потащил меня на кухню обедать. О трапезе уже позаботилась замечательная женщина, в чью стряпню я влюбилась с первого укуса и навечно. Даже гороховый супчик на мясном бульоне у нее вышел пальчики оближешь! Так же прекрасны оказались курица с макаронами и ягодный компот.

«Хорошо все-таки, что Вадика усыпили, а то пришлось бы делиться», — меркантильно решила я, обкусывая куриный хрящик, и улыбнулась умильному взгляду вампира, в котором, впрочем, до сих пор мерцали непогасшие искры тревоги.

— Ты чего так смотришь?

— Я едва не упустил сегодня нить твоей смертной жизни, — помолчав, недовольно признал Конрад и помассировал виски, словно от приступа мигрени избавлялся. — Был в двух шагах и все равно чуть не опоздал, расслабился из-за отсутствия постоянной угрозы или настолько отвык прикрывать кого-то еще…

— Раз мы с тобой сейчас болтаем за обедом, значит, успел вовремя. «Едва» не считается. История, как у нас говорят, не знает сослагательного наклонения. И вообще, ты чего переживаешь? Если бы я даже вдруг умерла, — это пока я говорила, меня осенила мысль, моментом скользнувшая на язык, — все равно, наверное, сделалась каким-нибудь вампиром, если я твоя родственница по крови? Не? Ты ж меня бы поднял, ЛСД что-то про обращение говорил. Я в полубреду слышала.

— Я не знаю, насколько здесь соблюдаются магические законы родства и сути, — задумчиво ответил Конрад, но, кажется, мучиться сомнениями перестал. — Будь мы там, где я рожден, или в тех мирах, где бывать доводилось, сказал бы наверняка. Ты не ушла бы насовсем, кровь якорем привязала бы душу и изменила тело. А ты хотела бы стать вампиром?

— Не особенно, если честно, — откровенно объявила я, прихлебывая компот и наслаждаясь ощущением легкой кислинки на языке. — Но умирать, не пожив хорошенько, годков эдак до девяноста, мне не хочется куда больше, чем становиться любительницей кровавых коктейлей. Тем более что в неуправляемого монстра с идефиксом «крови мне, крови!» я преобразиться не должна. Ты вон на людей через одного не бросаешься и композиций из гор осушенных трупов на перекрестках не оставляешь, если, конечно, кандидаты в трупы первые на тебя не лезут.