– Уберите его, – распорядился Макдоналд, и Дир, по-прежнему держа Эдди сзади за джинсы, вытолкнул его на трап в объятия двух офицеров таможни. Те взяли его под руки.

– Эй! – возмутился Эдди. – Отдайте мне сумку! И куртку!

– Да уж, лучше тебе прихватить все манатки, – сказал один из офицеров, дохнув Эдди в лицо кислым запахом маалокса и больного желудка. – Твои манатки нас очень даже интересуют. А теперь пойдем, приятель.

Эдди не прекращал им твердить, что не надо так психовать, что надо с людьми помягче, что он и сам в состоянии идти, но, когда он потом вспоминал об этом, ему показалось, что по дороге от трапа до входа в аэропорт ноги его только три или четыре раза коснулись пола «кишки». У входа их встретили еще трое офицеров таможни и полдюжины полицейских из службы безопасности аэропорта: таможенники дожидались Эдди, фараоны сдерживали небольшую толпу зевак, которые наблюдали с тревожным и жадным любопытством, как его уводят под белы ручки.

Глава 4

Башня

1

Эдди Дин сидел на стуле. Стул стоял в маленькой комнатушке с белыми стенами. Единственный стул в маленькой комнатушке с белыми стенами. В маленькой комнате с белыми стенами было полно народу. В маленькой комнате с белыми стенами было накурено. Эдди сидел в одних трусах. Эдди хотелось курить. Остальные шестеро – нет, семеро – человек в маленькой комнате с белыми стенами были одеты. Они стояли вокруг него плотным кольцом. Трое – нет, четверо – курили.

Эдди хотелось трястись и дрыгаться. Эдди хотелось скакать и прыгать.

Эдди сидел спокойно, расслабившись, с интересом, словно бы забавляясь, рассматривал окружавших его мужчин, как будто его ни капельки не волновало то, что его замели. Его, кажется, не тяготило и замкнутое пространство.

Это все из-за того, другого, поселившегося у него в сознании. Поначалу он испугался другого. Теперь возносил благодарственные молитвы за то, что другой сейчас с ним.

Вероятно, другой был болен, быть может, даже на грани смерти, но в хребте у него оставалось достаточно стали, чтобы поддержать перепуганного наркомана двадцати одного года от роду.

– Интересные у тебя на груди отметины, – сказал один из таможенников. Из уголка его рта свисала дымящаяся сигарета. В кармане рубашки лежала целая пачка. Эдди казалось, что он сейчас мог бы вынуть из этой пачки пять штук, сунуть все в рот, прикурить, глубоко-глубоко затянуться всеми пятью и прийти в себя. – Красные. Похоже на след от ленты. Видно, там у тебя, Эдди, было что-то примотано, а потом ты вдруг решил, что будет лучше снять это «что-то» и быстренько от него избавиться.

– Я был на Багамах и подхватил там аллергию, – ответил Эдди. – Я вам уже говорил. Мы все это с вами уже обсуждали не раз. Я пытаюсь еще сохранять чувство юмора, но с каждым разом мне это дается труднее.

– К такой-то матери твое чувство юмора, – свирепо прорычал другой таможенник, и Эдди узнал этот тон. Он сам говорил таким тоном, прождав на морозе ночью какого-нибудь засранца, который так и не появился. А все потому, что эти люди тоже наркоманы. Разница только в том, что их наркотики – это ребята вроде его самого или Генри.

– А как насчет этой дырки в пузе? Тебя где пырнули? В расчетной палате Центрального банка? – Третий таможенник указал на то место, где Эдди порезался. Ранка наконец прекратила кровоточить, но затянулась едва-едва: остался багровый пузырек, который мог бы открыться при малейшем давлении.

Эдди ткнул пальцем в красную полосу от ленты.

– Чешется, – сказал он и сказал правду. – Я заснул в самолете… если не верите, спросите у стюардесс…

– А почему ты решил, что мы не верим тебе, Эдди?

– Я не знаю, – отозвался Эдди. – И часто вы ловите крупных контрабандистов с большой партией наркоты, которые дрыхнут перед таможней? – Он помедлил, давая им время подумать об этом, и выставил руки перед собой. Ногти его были где сломаны, где обкусаны. Он давно обнаружил, что, когда «остываешь», тебя так и тянет грызть ногти. – Я вообще стараюсь не чесаться, но, наверное, пока спал, я себя все-таки расковырял.

– Или пока был в отключке, – заметил кто-то из таможенников. – Может быть, это след от иглы. – Эдди уже уяснил, что эти ребята вообще ничего не просекают. Стоит раз уколоться так близко от солнечного сплетения, которое управляет всей нервной системой, и больше колоться тебе никогда не придется. Это будет в последний раз.

– Дайте мне передохнуть, – взмолился Эдди. – Ты так близко ко мне наклонялся, чтобы проверить мои зрачки, что я уже, грешным делом, подумал, что ты собрался со мной целоваться. Ты же знаешь, что я не кололся.

Третий таможенник скривился.

– Для невинного ягненочка ты как-то слишком уж много знаешь об этой дряни, Эдди.

– Чего только не почерпнешь из сериалов и телешоу, скажем, «Тиски Майами», а уж про «Ридерз дайджест» я вообще молчу. А теперь давайте начистоту: сколько еще вы собираетесь меня здесь держать?

Четвертый таможенник показал ему маленький пластиковый мешочек с какими-то штуками типа ниток.

– Это волокна. Мы сейчас отправим их в лабораторию на анализ, но и без анализа ясно, что это такое. Волокна от клейкой ленты.

– Выезжая из отеля, я не успел принять душ, – в четвертый раз повторил Эдди. – Я сидел у бассейна, загорал. Пытался избавиться от этой сыпи. Аллергической сыпи. Заснул на солнышке. Мне еще повезло, что я успел на самолет. Мчался как проклятый. Был ветер. Откуда я знаю, что там ко мне прилипло.

Еще один из таможенников провел пальцем по коже у Эдди на сгибе локтя.

– А это, стало быть, не от уколов следы?

Эдди отдернул руку.

– Комары покусали. Я уже вам говорил. Уже проходит. Боже правый, вы что, сами не видите?!

Они видели. Сегодня его на этом не поймают. Вот уже месяц, как Эдди не кололся в руку. Генри бы так не сумел, и это одна из причин, почему Эдди заставил себя это сделать. Должен был заставить. Когда ему нужно было уколоться, он кололся в левое бедро изнутри, как можно выше, там, где левое яичко прилегало к коже ноги… как той ночью, когда желтушное существо приволокло ему годный товар. Обычно он просто нюхал, но для Генри этого уже было мало. А Эдди мог себя сдерживать, и это обстоятельство вызывало в нем чувство, которое Эдди не смог бы определить… гордость и стыд пополам. Если они заглянут туда, если они приподнимут мошонку, у него будут серьезные неприятности. А после анализа крови серьезные неприятности могли бы обернуться уже настоящей проблемой, но на это они не пойдут, не имея каких-либо доказательств, а доказательств у них как раз нет. Они знали все, но ничего не могли доказать. В этом и заключается разница между желаемым и возможным, как сказала бы его добрая старая матушка.

– Комары покусали?

– Да.

– А эта красная отметина – тоже аллергия?

– Да. Я подхватил ее на Багамах, только сейчас стало хуже.

– Он подхватил ее по дороге сюда, – сказал один таможенник другому.

– Ага, – отозвался тот. – Ты поверил ему?

– А как же!

– А в Санта-Клауса ты веришь?

– А как же! Однажды в детстве я с ним даже сфотографировался. У меня есть снимок. – Он посмотрел на Эдди. – А у тебя, Эдди, есть фотография этой красной отметины, сделанная до поездки?

Эдди молчал.

– Если ты чист, почему бы тебе не сдать кровь на анализ? – снова вступил первый таможенник с сигаретой в уголке рта. Она догорела почти до фильтра.

Эдди вдруг рассердился. До белого каления. Он прислушался к голосу изнутри.

О'кей, – немедленно отозвался голос, и Эдди почувствовал, что это не просто согласие: это полное одобрение. Точно так же он чувствовал себя, когда Генри его обнимал, ерошил волосы, хлопал его по плечу и говорил: «Молодец, малыш, слишком уж не зазнавайся, но все-таки ты молодец».

– Вы знаете, что я чист. – Эдди внезапно поднялся со стула. Они даже попятились от неожиданности. Он поглядел на ближайшего курильщика. – Знаешь, что, лапочка, я тебе скажу. Если ты сейчас же не уберешь от моего лица этот гвоздь в твой гроб, я его просто выбью.