— Вы его не узнаете, — ответил Блюмберг. — Пластическую операцию ему делал лучший специалист бывшего СССР. Я сам узнал его с очень большим трудом.

— Значит, и я узнаю.

Блюмберг лишь пожал плечами:

— Летите в Полярные Зори. Он сейчас там.

— Это не очень большой город?

— Это поселок. И каждый новый человек там на виду.

— Значит, появляться мне там не следует?

— Ну почему? — возразил Блюмберг. — Если вы хотите засветить Пилигрима — пожалуйста, лучшего способа не придумаешь.

— Он может прилететь в Грозный?

— Послушайте, Тернер! Хватит болтать! Вы прекрасно знаете, что он не прилетит в Грозный. Потому что у него там много дел. И потому что здесь слишком много любопытных глаз. Я не вправе указывать вам, что делать. Но я вправе немедленно выйти из игры и забыть о ней. А вспомню только тогда, когда всех вас переловят и пересажают. Только этим все и кончится, если даже вы намерены делать глупости. О чем вы хотите с ним говорить? О погоде? Все уже сто раз оговорено и просчитано.

И чем быстрей мы начнем операцию, тем лучше. Потому что тем меньше риска.

Поговорите лучше с Султаном Рузаевым. Это столь же бесполезно, но менее опасно.

— После всего, что я узнал о нем, я даже видеть его не хочу. Когда реально начало операции?

— По нашему графику — через шесть суток. Точную дату определит сам Пилигрим. Не знаю, из чего он будет исходить. Но ему видней. Итак, ваши планы?

Тернер задумался. Логика подсказывала: нужно остаться, нужно все-таки встретиться с Рузаевым, внимательно присмотреться к нему и к его окружению, прочувствовать атмосферу, в которой готовится это беспрецедентное дело. Так командующий армией приезжает на передовую перед наступлением. Формально — для проверки боеготовности, а на самом деле — чтобы понять и оценить внутреннее состояние солдат и офицеров, их душевный настрой.

Все так. Тернер умел мыслить логически, но сейчас логика вступала в противоречие с инстинктом самосохранения, глубоко сидевшим в его сознании и никогда его не подводившим. Этот инстинкт подсказывал: нужно убираться отсюда, и как можно быстрей. Здесь было опасно все. Неведомый мир. Джунгли. Блюмберг был здесь свой, а он, Тернер, — чужак, привыкший к благам цивилизации горожанин, неожиданно оказавшийся в дебрях какой-нибудь Амазонки.

— Решайте быстрей, мистер Тернер, — поторопил Блюмберг. — Через три часа рейс на Москву. А до аэропорта еще ехать. Иначе вы останетесь здесь еще на ночь.

— Что это? — вдруг спросил Тернер, показывая на какое-то насекомое, ползущее по столу.

— Обыкновенный таракан, — ответил Блюмберг и небрежным щелчком смахнул его на пол. Тернера передернуло от отвращения.

— Я улетаю, — решительно заявил он. — Вы остаетесь вместо меня. Под моим именем.

— О том, что я здесь под вашим именем, знают только Султан Рузаев и Азиз Садыков.

— И тем не менее, — буркнул Тернер. — Мое имя — это мое имя. Постарайтесь не запятнать его каким-нибудь публичным скандалом, — не без язвительности добавил он.

— Следует ли из ваших слов, что наша сделка заключена? — спросил Блюмберг.

— Да, черт возьми. Мои слова именно это и значат. О деталях поговорим в свое время. Когда вы увидите Пилигрима?

— Не знаю. Возможно, дня через три-четыре. Или позже.

— Передайте ему привет.

— Он будет очень тронут, сэр.

— Вы сукин сын, Блюмберг! Самый отъявленный сукин сын, каких я только видел!

— Ваши слова я расцениваю как комплимент. В Полярных Зорях я буду под именем Стэнли Крамера, журналиста из Лондона. Для связи с вами буду пользоваться кодом Рузаева. Так что если вы увидите подпись «Стэн», знайте, что это я. Стэн.

Запомнили?

— Да. Где мой охранник?

— В соседней комнате. Его накормили, но он по-прежнему в наручниках. Если вы скажете ему, что вам не угрожает никакая опасность, наручники снимут.

— Готовьте машину, мы выезжаем.

Джип «субару» с темными стеклами уже стоял у крыльца между «уазиками» с пулеметом и автоматчиками.

Блюмберг жестом подозвал к себе Азиза. Тот подошел и вытянулся в струнку, как перед большим начальством. Блюмберг показал на Тернера и Нгуена Ли. Сказал по-английски — чтобы те поняли:

— Отвезете этих джентльменов в аэропорт. Билеты купить до Москвы на любое чужое имя. За их безопасность отвечаете головой. Все ясно?

— Йес, мистер Тернер! — отрапортовал Азиз. Джон Тернер криво, усмехнулся и полез в раскаленную от солнца машину. Мельком подумал:

«Даже кондишена нет. И эти, тараканы! Как можно так жить?» Негромко сказал охраннику, показав взглядом на стоявшего в стороне Блюмберга:

— Запомни этого человека.

Нгуен Ли молча кивнул.

От жары и выпитого натощак виски у Тернера слегка побаливала голова. Но он был доволен. Несмотря ни на что, поездка оказалась полезной.

И даже очень.

Рузаев и его люди, как он и предполагал, полное барахло. Но Блюмберг и Пилигрим — это серьезно.

Он почти поверил в успех.

И лишь в самолете вспомнил, что не задал Блюмбергу вопроса, который все время вертелся в глубине его сознания: каким образом Пилигрим оказался в России?

IV

"ШИФРОГРАММА Доктор — Джефу.

Встреча прошла по сценарию. Объект Т. вылетел в Москву. Система финансирования акции переведена на «Фрахт Интернэшнл». Обеспечьте документирование расчетов".

"ШИФРОГРАММА

Турист — Доктору, Джефу, Лорду.

Грузовики с гуманитарной помощью, прибывшей на лесовозе Краузе, перехвачены.

Никакой взрывчатки не обнаружено. Под предлогом поисков наркотиков произведен самый тщательный досмотр лесовоза, а также обыск в кубриках команды и в каюте капитана-судовладельца Краузе, В носовой части судна найдена скрытая полость со следами недавнего переустройства. Полость оказалась пустой, ни малейших следов взрывчатки. На вопрос старшего инспектора таможенной службы, с какой целью на судне была устроена скрытая полость, Йоргенс Краузе сначала ответил, что судно принадлежит ему и он вправе делать с ним что угодно, если это не нарушает правил судоходства. На настойчивый повторный вопрос, заданный моим сотрудником, находившимся в составе таможенной бригады, Краузе с нескрываемой насмешкой пояснил, что из-за большой конкуренции он решил было заняться транспортировкой наркотиков, но Господь уберег его от этого не богоугодного дела, за что он, Краузе, будет благословлять Его в своих молитвах до конца жизни. А намерения, как известно, преступлением не являются.