Это лучшее, что я могла сделать. Для любого грамотного человека мои пометки покажутся полной бессмыслицей. Но я могу писать или читать только буквы моего имени, а моя самодельная карта лучше, чем ничего. Если я остаюсь здесь, то мне необходимо знать, где я могу спрятаться, самые простые пути к выходу, если для меня ситуация ухудшится. Я не могу отказаться от инстинкта полностью.

Было слишком темно, чтобы любоваться картинами на стенах, а зажечь свечу я не рискнула. За прошедшие три дня, в коридорах было полно прислуги каждый раз, как я старалась набраться храбрости и рассмотреть картины. Часть меня, говорящая голосом Нэсты, смеялась над мыслью о необразованном человеке, пытающемся любоваться искусством фэйри. «Ну, в другой раз» — говорила я сама себе. Я найду другой день, тихий час, когда никого не будет рядом, и буду любоваться картинами. Теперь у меня достаточно часов — передо мной целая жизнь. Возможно… возможно, я выясню, как хочу провести её.

Я прокралась к главной лестнице, лунный свет заливал чёрно-белые плитки холла. Я спустилась вниз, мои босые ноги бесшумно ступили на холодные плитки. Я прислушалась. Ничего. Никого.

Я положила свою маленькую карту на столик и нарисовала несколько крестиков и кружков, обозначающих двери, окна, мраморную лестницу в холле. Я настолько хорошо изучу дом, что смогу ориентироваться в нём, даже если ослепну.

Лёгкий порыв ветра предупредил о его появлении — и я отвернулась от столика к длинному коридору, к открытым стеклянным дверям в сад.

Я и забыла, какой он огромный в этом облике — забыла о витых рогах, о волчьей морде, о теле, величиной с медведя, но с плавными кошачьими движениями. Он неотрывно смотрел на меня, его зелёные глаза пылали в темноте, а когда двери за ним захлопнулись, коридор наполнился стуком его когтей о мрамор. Я замерла на месте, не смея вздрогнуть или пошевелиться.

Он немного прихрамывал. За ним оставался след из тёмных, блестящих в лунном свете пятен.

Он шёл ко мне, вытесняя воздух из холла. Он был таким огромным, что пространство становилось тесным, словно клетка. Скрежет когтей, раздражённое неровное дыхание, капающая кровь.

На полушаге он изменил форму, я зажмурилась от ослепительной вспышки. Когда, наконец, мои глаза привыкли к вернувшейся темноте, он стоял передо мной.

Стоял, но — не совсем там. Ни перевязи, ни ножей. Его одежда разорвана в клочья — длинные, ужасные порезы, которые заставили меня задуматься — почему он не выпотрошен и не мёртв. Но мускулистое тело, виднеющееся под рубашкой, было гладким, целым и невредимым.

— Ты убил Богги? — мой голос был едва ли громче шёпота.

— Да, — скучный, пустой ответ. Так, будто он забыл побеспокоиться о вежливости. Так, будто я на самом дне длинного списка приоритетов.

— Ты ранен, — сказала я ещё тише.

В самом деле, его рука была вся в крови, пол около него был забрызган. Он безучастно посмотрел на руку — так, словно ему потребовалось приложить колоссальные усилия, чтобы вспомнить о её существовании и о том, что она ранена. Сколько усилий воли и силы ему понадобилось, чтобы убить Богги, чтобы встретиться лицом к лицу с той проклятой угрозой? Насколько глубоко ему пришлось уйти в себя — к бессмертному могуществу и живущему внутри зверю — чтобы убить его?

Он взглянул на карту на столе, и, когда он говорил, в его голосе не было ничего — ни эмоций, ни гнева, ни издёвки:

— Что это?

Я схватила карту.

— Я подумала, я должна изучить местность.

Кап, кап, кап.

Я открыла рот, чтобы снова указать на его руку, но он опередил меня:

— Ты не умеешь писать, не так ли?

Я не ответила. Я не знала, что сказать. Невежественный, незначительный человек.

— Неудивительно, что ты стала столь искусна в других вещах.

Думаю, он был так занят мыслями о столкновении с Богги, что сам не понял сказанного мне комплимента. Если это был комплимент.

Кровь опять забрызгивает мрамор.

— Где мы можем привести твою руку в порядок?

Он поднял голову и снова посмотрел на меня. Неподвижно, безмолвно, устало. После он сказал:

— Здесь есть небольшой медпункт.

Я убеждала себя, что, вероятно, это была самая полезная вещь из того, что я узнала за ночь. Но, пока я шла за ним и обходила кровавый след, я думала о том, что Люсьен говорил мне о его обособленности, о том бремени, думала о том, как Тамлин упоминал, что не он должен был управлять этими землями, и я чувствовала… мне было жаль его.

***

Медпункт оказался хорошо укомплектован, но здесь были только шкафы с различными средствами и рабочий стол, а не реальное место для размещения больных фэйри. Полагаю, это и всё, что им нужно, раз они способны исцелять себя сами с помощью своих бессмертных сил. Но эта рана… эта рана не исцелялась.

Тамлин сел на край стола, сжимая запястье пострадавшей руки и наблюдая, как я перебираю средства на полках и в ящиках. Когда я собрала необходимое, я старалась не думать, что мне придётся его касаться, но… я не позволила себе поддаться ужасу, когда взяла его за руку. Жар его кожи казался адским по сравнению с моими прохладными пальцами.

Я очистила его руку от крови и грязи, готовая к внезапному появлению когтей. Но его когти не показывались и он хранил молчание, пока я перевязывала и бинтовала его руку — как ни странно, там было всего несколько зверских порезов, которые не требовалось зашивать.

Я закрепила повязку на месте и отошла с миской кровавой воды к глубокой раковине на другой стороне комнаты. Он не сводил с меня прожигающего взгляда, пока я заканчивала с уборкой, комната стала слишком маленькой, стало слишком жарко. Он убил Богги и остался практически невредимым. Если Тамлин настолько могущественен, то Высшие Лорды Прифиана должны быть едва ли не богами. Все смертные инстинкты моего тела впали в панику при этой мысли.

Я была уже почти у открытой двери, борясь с желанием броситься обратно в свою комнату, когда он сказал:

— Ты не умеешь писать, но ты научилась охотиться и выживать. Как?

Я замерла на пороге.

— Это то, что происходит, когда ты ответственен не только за свою жизнь, не так ли? Ты делаешь то, что должен.

Он всё ещё сидел на столе, всё ещё колебался на той внутренней линии, разграничивающей здесь и сейчас и то, кем он должен был быть, чтобы выдержать бой с Богги. Я встретилась с его диким, светящимся взглядом.

— Ты не то, чего я ожидал — как от человека, — сказал он.

Я не ответила. А он не попрощался, когда я уходила.

***

Наутро, спускаясь вниз по парадной лестнице, я старалась не задумываться о вымытых дочиста мраморных плитках пола — не осталось и следа крови Тамлина. Если честно, я вообще старалась не думать о нашей неожиданной встрече.

Когда я обнаружила, что холл пуст, я почти улыбнулась — почувствовала, как преследующая меня опустошённость подёрнулась рябью. Возможно сейчас, возможно в это мгновение тишины, я, наконец, смогу полюбоваться картинами на стенах, не торопясь разглядывать их, изучать и восхищаться.

С этими мыслями сердце забилось быстрее, я собиралась направиться в холл, заполненный картинами, когда услышала негромкие мужские голоса, доносившиеся из столовой.

Я остановилась. Голоса были достаточно напряжёнными, чтобы я бесшумно скользнула в тени за открытой дверью. Трусливый, жалкий поступок — но то, о чём они говорили, оттолкнуло в сторону всякую вину.

— Я только хочу знать, о чем ты думал, — знакомая ленивая злоба в каждом слове — Люсьен.

— О чем ты думал? — огрызнулся Тамлин.

Сквозь пространство между дверными петлями, я могла разглядеть их обоих, они стояли почти лицом к лицу. На неперевязанной руке Тамлина сверкали когти в утреннем свете.

— Я? — Люсьен положил руку себе на грудь. — К Котлу, Тэм — осталось не так много времени, а ты только дуешься и сердишься. Ты даже не пытаешься больше притворяться.