Человек не сомневался, что жить ему осталось всего несколько часов, а может, минут. И мрачная уверенность вынуждала его стремиться вперед, оставив в недрах преисподней женщину, которую он поклялся защищать до последнего вздоха. В ту ночь, когда лейтенант Пик плыл на борту утлого баркаса, совершая свое последнее путешествие в Калькутту, драгоценные секунды его жизни смывало дождем, зарядившим под покровом темноты.

Лейтенант спешил высадиться на сушу. Отчаянно налегая на весла, он слышал жалобный плач двоих детей, спрятанных в жалкой каюте. Оглянувшись через плечо, Пик убедился, что огни второго баркаса мерцали в какой-то сотне метров за кормой, и расстояние быстро сокращалось. Он представил, как улыбается неумолимый преследователь, предвкушая конец охоты.

Не обращая внимания на крики детей, мучающихся от голода и холода, Пик из последних сил погнал судно к берегу. Река сходила на нет на окраине бесконечного феерического лабиринта, который представляли собой улицы Калькутты. Двух сотен лет хватило, чтобы превратить густые джунгли, окружавшие храм Калигхат, [2]в город, куда не осмеливался ступить Бог.

Гроза налетела на город стремительно, с яростью гения разрушения. С середины апреля и до конца июня Калькутта обычно изнемогала в жестоких объятиях пресловутого индийского лета. В этот период город выживал в условиях сорокоградусной температуры и почти стопроцентной влажности. Однако в считанные минуты после неистовой грозы, озарявшей небо парчой фейерверков, столбик термометра мог упасть на тридцать градусов.

Стена проливного дождя скрывала от глаз шаткие причалы из прогнившего дерева, колыхавшиеся на поверхности реки. Пик продолжал энергично грести, пока не почувствовал, как корпус лодки стукнулся о пристань. И лишь тогда, воткнув шест в илистое дно, он бросился к детям, которые лежали рядышком, завернутые в одеяло. Как только он взял их на руки, детский плач наполнил темноту — так кровавый след указывает хищнику путь к добыче. Пик прижал детей к груди и спрыгнул на берег.

Сквозь плотную завесу воды, низвергавшейся с неба, Пик разглядел второй баркас. Он приближался к берегу, степенно рассекая волны словно погребальная ладья. Лейтенанта захлестнула паника. Пик побежал к улицам, примыкавшим к Майдану с юга, и скрылся под покровом тени в «белом городе», как называли эту часть Калькутты ее привилегированные жители — главным образом европейцы и британцы. [3]

У лейтенанта теплилась слабая надежда, что удастся спасти жизнь детей, но он все еще находился слишком далеко от сердца северной части Калькутты, где стоял дом Ариами Бозе. Только эта старуха могла ему сейчас помочь. Пик остановился и скользнул взглядом по окутанным мраком просторам Майдана, высматривая в дали мерцающие созвездия фонариков на севере города. Он подумал, что темные улицы, затянутые пеленой дождя, послужат ему наилучшим укрытием. Лейтенант крепче прижал к себе детей и продолжил путь, двинувшись на восток. Он старался держаться в тени больших зданий дворцовой архитектуры, возвышавшихся в историческом центре города.

Прошло не много времени, и черный баркас, гнавшийся за лейтенантом, причалил к пристани. Трое мужчин спрыгнули на берег и пришвартовали судно. Дверь каюты медленно открылась, и темная фигура в широком черном плаще прошествовала по трапу, перекинутому с пристани на борт командой. Человек как будто не замечал дождя. Ступив на твердую землю, он вытянул вперед руку в черной перчатке, указывая направление, в котором исчез Пик. Губы человека тронула недобрая улыбка, но его спутники не заметили ее в мороке дождя.

Темная извилистая дорога, пересекавшая Майдан и огибавшая крепость, под проливным дождем превратилась в топкое болото. Пик смутно припоминал, что давным-давно, когда кавалерия под командованием полковника Ллевелина наводила порядок на улицах, он бывал в этой части города — днем и верхом на лошади, в составе эскадрона, жаждущего крови. Судьбе было угодно посмеяться, поскольку теперь ему пришлось пересекать обширное открытое пространство, расчищенное по приказу лорда Клайва [4]в 1758 году, чтобы пушки Форт-Уильяма могли беспрепятственно стрелять во всех направлениях. Но на сей раз лейтенант сам стал мишенью.

Пик бежал со всех ног к аллее, под сень деревьев, чувствуя, как за ним, растворившись в тени, тайком следят молчаливые наблюдатели — ночные обитатели Майдана.

Он догадывался, что никто не рискнет преградить ему путь и напасть, чтобы отнять плащ или детей, плакавших у него на руках. Невидимые обитатели квартала наверняка почуяли запах смерти, наступавшей ему на пятки, и ни одна живая душа не осмелится перейти дорогу его преследователю.

Пик перепрыгнул через изгородь, отделявшую Майдан от Чоуринги-роуд, и очутился на главной магистрали Калькутты. Роскошная улица была проложена поверх древней дороги, которая всего каких-то триста лет назад прорезала бенгальские джунгли в южном направлении и вела к Калигхату, храму богини Кали, давшему имя городу.

Ливень обратил в бегство праздную ночную толпу, обычно слонявшуюся с наступлением темноты по Калькутте, и город напоминал гигантский базар, заброшенный и грязный. Пик знал, что водяная завеса, которая значительно сокращала видимость и одновременно давала ему укрытие глубокой ночью, может в любую минуту развеяться так же стремительно, как и появилась. Грозы, приходившие с океана в дельту Ганга, быстро смещались к северу или на запад. Сбросив очищающий поток над Бенгальским полуостровом, они оставляли после себя туманную дымку и огромные лужи, испускавшие вредные испарения. Дети играли, сидя по пояс в воде, и колымаги дрейфовали, точно корабли на рейде.

Лейтенант бежал во весь дух к крайней северной точке Чоуринги-роуд, пока не почувствовал, что мышцы ног отказывают, и ему стало тяжело держать на руках детей. Огни северного сектора мерцали совсем близко за бархатистым занавесом дождя. Пик понял, что больше не в состоянии бежать так быстро, а до дома Ариами Бозе оставалось еще довольно далеко. Ему требовался отдых.

Он сделал привал, чтобы перевести дух, спрятавшись под лестницей древней текстильной лавки. Ее стены пестрели объявлениями, сообщавшими о скором сносе здания по распоряжению властей. Пику показалось, что несколько лет назад он обыскивал этот магазинчик, торговавший тканями, по доносу богатого купца, утверждавшего, будто в лавке притаилась курильня опиума.

Теперь дом выглядел разоренным и нежилым. Сквозь рассохшиеся ступени крыльца сочилась грязная вода, напоминая темную кровь, вытекающую из глубокой раны. Лейтенант поднял детей повыше и заглянул в ошеломленные глаза младенцев: они уже не плакали, только дрожали от холода. Одеяло, в которое малыши были завернуты, промокло насквозь. Пик взял в свои руки крошечные ладошки в надежде хоть немного согреть детей. Одновременно сквозь щели лестницы он внимательно наблюдал за улицами, тянувшимися от Майдана. Пик не помнил, скольких убийц нанял преследователь, однако знал точно, что в револьвере у него осталось всего две пули — последние, и он должен использовать их с величайшим благоразумием. Остальные патроны лейтенант расстрелял в туннелях на станции. Он снова закутал детей в одеяло, подвернув под малышей тот его конец, где ткань намокла меньше всего. Потом Пик опустил младенцев на пол, устроив на сухом пятачке, который обнаружил в небольшой нише в стене магазина.

Пик вытащил револьвер и осторожно высунулся из-под лестницы. На юге пустынная Чоуринги-роуд напоминала фантастическую сцену перед началом спектакля. Лейтенант напряг зрение и разглядел шлейф далеких огней на противоположном берегу реки Хугли. По булыжной мостовой, затопленной дождем, зазвучали шаги. Лейтенант вздрогнул и снова спрятался в тень.

Из темноты Майдана, мрачного подобия Гайд-парка, разбитого посреди тропических джунглей, появились трое. Языками каленого серебра блестели в сумраке лезвия длинных ножей. Пик поспешил взять детей на руки и тяжело вздохнул, прекрасно осознавая, что если он обратится в бегство теперь, преследователи тотчас набросятся на него, как свора голодных собак.