— А если с девушкой? — не унимался Виктор. — С кем-нибудь из наших сотрудниц?

— Тоже не подходит. Судя по тому, что нам известно, Зайцева знает всех подруг Наты, а тут — новый человек. Кто? С какой стати? Зачем? Главное, зачем? В такие дела, как история, случившаяся у Варламовых, посторонних не посвящают. Нет, если Нату посылать, так только одну. Без сопровождающих.

— Право, не знаю. Мы Нату все-таки мало знаем. Что ни говорите, а риск велик.

— Риск? — возразил Скворецкий. — Риск, конечно, есть. Только в нашем деле без риска нельзя, особенно если риск разумный, оправданный. Такая уж наша профессия. А Ната? Почему же ей не доверять? И уж кому-кому, а тебе надо бы защищать вашего брата, представителей комсомола, а ты…

— В общем-то, я не против. Попробуем, — согласился Виктор.

С одобрения комиссара Скворецкий с Горюновым отправились на квартиру Варламовых. Сначала Ната испугалась: ей разыгрывать какую-то роль, идти к Зайцевым якобы в поисках профессорской четы? Но, выслушав доводы Кирилла Петровича и Виктора, Ната увлеклась, ей уже хотелось поскорее побывать у Зайцевых, выяснить, что там и как.

После длительного обсуждения был избран такой план. Ната отправляется к Зайцевым и рассказывает Раисе Максимовне все, что произошло в доме Варламовых за минувшие дни: о Малявкине и Гитаеве, о последнем посещении Малявкина и испуге Евы Евгеньевны, о неприятностях на работе у дяди («НКВД заинтересовалось!») и, наконец, о бегстве Петра Андреевича и Евы Евгеньевны. Нельзя было исключать, что Раечка и так все знает, — значит, искажать истину нельзя.

Далее Ната сообщит, что, как только дядя и тетя исчезли, в квартиру действительно явились двое из института и спрашивали Петра Андреевича. Пожалели, что не застали профессора, и ушли. На следующий день из института снова звонили, но больше никто не приходил. Само собой разумеется, что о засаде Ната не говорит ни слова.

Главное: всем своим видом, поведением, каждым словом Ната должна показать, что она очень испугана, взволнована. И — сама не знает, что делать, как жить. Боится за дядю с тетей, понятия не имеет, что же теперь с ними будет, — ведь они покинули дом, даже не захватив продовольственных карточек! Ната думала день, думала другой, а потом решила идти к Раисе Максимовне — к кому же еще? Никого ближе Раечки у тети не было. Пришла просить совета: что делать и где искать дядю и тетю?

Если, паче чаяния, чета Варламовых окажется там, у Зайцевых, тогда и того проще: Нате будет легко объяснить, почему и зачем она их ищет. Как же, бросили одну, а что ей делать?.. Опять-таки и Варламовым ни о знакомстве с чекистами, ни о засаде ни слова.

Продовольственные карточки Ната с собой не берет. Если Раиса Максимовна вдруг выразит желание оказать посредничество в передаче карточек, тем лучше. Тогда сразу многое прояснится, а карточки Ната успеет передать и потом.

Во все время, пока обсуждали план «похода» к Зайцевым, Ната держалась бодро, даже с какой-то лихостью, но от опытного глаза Скворецкого не укрылось, как она на самом деле волнуется. Кирилл Петрович даже подумал: не отменить ли все? Но тут же решил: нет, не стоит. А если и будет Ната там, у Зайцевых, излишне волноваться, — не страшно. В ее нынешнем положении это естественно. И все же он решил проводить Нату, сколько позволяла осторожность, и отвлечь ее по дороге посторонними разговорами, успокоить.

За квартал от дома Раисы Максимовны майор остановил машину, легонько подтолкнул Нату в спину и весело сказал:

— Шагай, малышка. Ни пуха ни пера!

— К черту! — бодро ответила девушка, хотя голос ее и дрогнул.

Скворецкий с Горюновым, выбравшись следом за Натой из машины, перешли на другую сторону улицы. Они видели, как Ната вошла в подъезд, как закрылась за ней массивная дверь. Кирилл Петрович и Виктор растворились в толпе пешеходов, но ни тот, ни другой не выпускали из виду подъезд, где скрылась девушка.

Прошло десять минут, пятнадцать, двадцать, полчаса, час. Наконец появилась Ната. Она быстро сбежала по ступенькам, на мгновение задержалась на тротуаре, озираясь по сторонам, и поспешно зашагала к переулку, где стояла машина. Когда Скворецкий и Горюнов подошли к машине, Ната была уже там. Она сидела на заднем сиденье, откинувшись на спинку, спрятав лицо в ладони. Кирилл Петрович сел рядом с ней, Виктор — впереди, и машина тронулась.

Ната отняла руки от лица и внезапно рассмеялась. Смех у нее был нервный, а глаза заплаканы. Кирилл Петрович ласково погладил ее по голове.

— Ну-с, — с улыбкой спросил он, — как дела?

Ната ответила не сразу. Она сидела выпрямившись, комкая в кулаке платочек, не поднимая глаз на Скворецкого. Глубоко вздохнув, она неуверенно сказала:

— Право, не знаю, но, кажется, у меня ничего не получилось. — Девушка перевела дыхание и наконец посмотрела на Кирилла Петровича, потом на Горюнова. — Во всяком случае, все было не так, как вы хотели. И ничего я Раисе Максимовне не рассказывала. Не потребовалось. А дяди… Ни дяди, ни Евы Евгеньевны там нет. Сейчас, во всяком случае, нет…

Кирилл Петрович вдруг перебил Нату и начал рассказывать, как они с Виктором ее ждали, как волновались. Виктор молчал, не принимая участия в разговоре. Наконец подъехали, к дому Варламовых и поднялись наверх, в квартиру. Когда все удобно устроились, Скворецкий повернулся к Нате:

— Итак, дорогой товарищ, рассказывайте. Рассказывайте все по порядку. А что получилось «так» и что «не так», разберемся.

Ната заговорила медленно, неуверенно, подыскивая слова. Кирилл Петрович ее внимательно слушал, только изредка бросал: «Понимаю, понимаю»… — и сочувственно кивал головой. Ната постепенно оживилась и довольно связно изложила все, что с ней произошло. А произошло следующее.

Дверь открыла сама Раиса Максимовна. Не успела Ната перешагнуть порог, как Раечка кинулась ей на шею и, всхлипывая, начала причитать: «Бедная девочка, бедное дитя… Какое несчастье, какое страшное несчастье!..» И тут Ната не выдержала и расплакалась.

— Стою и реву, — частила Ната, — стою и реву. Ну прямо как маленькая. И поделать с собой ничего не могу.

Раиса Максимовна увела девушку в свою комнату, начала отпаивать водой, успокаивать, а у самой тоже нет-нет, а слеза и навернется. Прошло много времени, пока Ната выплакалась и хоть немножечко пришла в себя, рассказать же Раисе Максимовне она ничего не рассказала. Та и так все знала: и о Малявкине с Гитаевым, и о «кошмарной угрозе» (так она и выразилась), нависшей над профессором Варламовым, и о бегстве Петра Андреевича и Евы Евгеньевны.

— Еще бы ей не знать! — сказала Ната. — Ведь в ту ночь, когда дядя с тетей ушли, когда вы у нас были, они к ней отправились, к Раечке. Представляете? Оказывается, именно там, у Зайцевой, они и сидели…

Горюнов при этих словах Наты так и подскочил на месте, но, бросив взгляд на майора, на его сурово сошедшиеся брови, промолчал. А Кирилл Петрович только крякнул и мрачно переспросил:

— У нее, значит? У Зайцевой? — И сказал: — Ну-ну, продолжайте, слушаем.

Ната рассказывала дальше. Ночь, по словам Раисы Максимовны, была ужасная. Все дрожали, ждали обыска, ареста. Петр Андреевич прилег было на диван, но так и не уснул, а Ева Евгеньевна с Раисой Максимовной и вовсе не ложились. Единственно, кто спал в эту ночь в квартире Зайцевых как ни в чем не бывало, это муж Раечки. Он вообще такой: в дела жены никогда не вмешивается.

Едва настало утро, только кончился комендантский час, как Ева Евгеньевна стала торопить Петра Андреевича, и они ушли. Совсем ушли.

«Как же? — спросила Ната. — Ушли? Куда? Куда они могли уйти?»

Но Раиса Максимовна заверила Нату, что и сама этого не знает. Всю ночь они с Евой Евгеньевной перебирали разные варианты, но так ни на чем и не остановились, а под утро Ева Евгеньевна будто бы вдруг решила: «Уедем из Москвы. Где-нибудь пристроимся. Свет не без добрых людей». С тем и ушла. И Петра Андреевича увела. А он… Э, да что там говорить: он как потерянный…