— Да-да?

— Думаю поставить механическую мастерскую.

— Хорошее дело, пользительное.

— Вот только шуметь будет, дым, копоть. Рядом с усадьбой не место ей. А далеко ставить не хочется, чтобы под рукой была, особенно зимой.

— Тоже верно, — кивнула ключница, — не набегаешься, коли в том же Злобино ставить. Дайте-ка подумаю.

Она прищурилась, покрутила головой, окидывая взглядом территорию усадьбы.

— За парком близковато, — тихонько бубнила она, — за логом далеко, у дороги нехорошо, лишние глаза.

Хмыкнув, ключница повернулась ко мне.

— Ставь за ручьём. И неслышно будет, там берёзки растут, и пешком дойти можно.

— За ручьём? А это где?

— Да вон же, — она указала рукой, — видишь? Левее сосны.

Ага, теперь вижу. Честно говоря, мне показалось, что это маленькая речушка. Достаточно глубокая и полноводная.

— Интересно, а ручей там запрудить не получится?

— Получится, — орка кивнула. — Василий Фёдорович думал одно время, хотел себе там угодье для рыбалки сделать. Ох и мастак он с удочкой посидеть! Да и ты, Костя, видать в него.

— Нет, — я улыбнулся, — рыбачить не люблю.

— А для чего тогда?

— Водяное колесо хочу поставить.

— Мельницу, что ли, собрался делать?

— Для мастерской.

Ключница неожиданно заинтересовалась — за какой это надобностью колесо? Пришлось объяснить ей на пальцах: меха кузнечные качать, станки, если получится, наладить, вентиляцию в мастерской. Последнее я подглядел в лаборатории сорбоннского алхимика: большая труба под потолком и там лопасти вращаются. Алхимикам без такой штуки плохо, у них реактивы ядовитые, того и гляди потравишься. Но в механической мастерской такая шутка тоже пригодится.

— Ты смотри, чего только не придумают, — ключница покачала головой, — ишь как!

Теперь уже она подлила мне чай и пододвинула вазочку с вареньем.

— Из ревеня, по бабушкиному рецепту варила, на меду.

Я попробовал и оценил. Вкус — специфический!

На балкон вплыла орка, та самая, из деревни. Обожгла меня горячим взглядом, поставила на стол блюдо с пирожками и также молча удалилась.

— Настасья Филипповна, — я сделал голос чуть тише и наклонился в сторону ключницы, — а вы эту девушку ведь не просто так в усадьбу взяли?

— Таньку?

Ага, она зовётся Татьяной, значит.

— Угадал, специально её взяла. Девка красивая, умная. Да и ты на неё так смотрел, слепой не заметит.

Я почувствовал, как у меня краснеют уши. А ключница рассмеялась.

— Шучу я, Костенька. Крестница это моя, считай, с самого младенчества её знаю.

Настасья Филипповна покачала головой.

— Мать у неё померла, и года ей не было. Отец вторую жену взял, там и другие дети пошли. Ясное дело, не сахар без родной матери жить. А когда ещё три сестры, то из приданого у неё только смазливое личико и есть.

Вздохнув и отхлебнув чаю, ключница продолжила:

— Её мельник посватать собирался. Да разве молодой девке старый боров нужен? Он уже третью жену пережил, бил их страшно. И Таньку бы пришиб, она на язык слишком бойкая. Вот я и забрала её, не будет никакой свадьбы.

На лице орки мелькнула хитрая усмешка.

— Пусть учится, глядишь, наберётся ума. А там и мне на замену будет, я ведь уже старая, лет десять, и всё.

Она со значением подмигнула мне. Ёшки-матрёшки, ну и социальные лифты в деревне! Ладно, пусть пока кофе подаёт, мне нравится, как она это делает, а там посмотрим.

Весь следующий день я посвятил будущей мастерской. Вместе с кузнецом мы осмотрели поле за ручьём, и оба согласились — ключница была права. Лучшего места не найти. Мы прикинули, где что строить: плотину, дорогу сюда и мост. По тому брёвнышку, что сейчас перекинуто через ручей, только детям бегать. А нам придётся возить сюда немаленькие грузы.

— Не беспокойтесь, барин, — громко басил кузнец, — мост я сам налажу, пока кирпичи везут. Дело нехитрое, за пару недель управлюсь.

— Тогда начинай, не будем откладывать.

Заодно я присмотрел неплохой выход глины в соседнем овражке. Тоже в хозяйстве пригодится, хоть и позапрошлый век, сейчас из неё формы уже не делают. С другой стороны, я не в Париже, надо пользоваться всем, что есть.

В усадьбу я вернулся к ужину. Не успел поесть, как в столовую Дворецкий вкатил знакомое кресло на колёсиках.

— Ну что, племянничек. — Дядя, закутанный в бараний тулуп, выглядел не мумией, а просто мёрзнущим стариком. — Готов идти на погост? Не струсил?

Я отодвинул тарелку и поднялся.

— Не имею такой привычки. Готов.

— Молодец, хвалю. Тогда прямо сейчас и поедем.

Ехал в нашей компании один дядя, в своём кресле. Остальные — я, Дворецкий и подкидыш Мурза, шли пешком. Котёнку тоже стало интересно, куда это мы на ночь глядя, и он увязался следом.

На кладбище вела дорожка, выложенная белым кирпичом. Ровная, гладкая, именно такая, чтобы могло проехать кресло. Видать, дядя сюда часто наведывался. Осталось выяснить — зачем? Регулярно поднимает покойников для беседы? Если, конечно, правда, что он некромант. А я в этом сомневаюсь — ничего похожего ни в одной книге не видел!

При лунном свете маленький погост выглядел зловеще. Десятков пять покосившихся деревянных крестов, длинные прозрачные тени от них, деревья рядом будто шепчут от ветра.

— Вон там, — дядя указал рукой, — старые хозяева усадьбы лежат. Сын их мне и продал её, как они померли. Через три года вернулся, как всё растратил. На коленях ползал: отдай наследство, родители здесь лежат. Тоже мне, блудный сын.

Спрашивать, что случилось с этим парнем, я не стал, и так понятно.

— А вон там крепостные, из слуг. Туда вези, Фрола поднимать буду.

Крест, под которым лежал крепостной, покосился больше других. А земля на могиле была взрыхлённая, но ни единой травинки или цветка на ней не росло.

— Линии эфира видеть умеешь? — Дядя посмотрел на меня тяжёлым взглядом.

— Умею.

Хоть Талантом я обделён, кое-что из врождённых умений мне доступно. Например, видеть эфир. Природные течения и сгустки, колдовские нити, которые плетут деланные, “молнии” Талантов, волны магических приливов. А ещё могу наблюдать ветер мирового эфира, “летящего со звёзд и омывающего земной шар”. Пожалуй, это самое прекрасное, что мне доводилось видеть в жизни.

— Тогда смотри внимательно, — голос дяди стал каркающим, — чтобы не говорил потом, мол, фокусы и обман.

Старик протянул руку в сторону могилы. Пальцы, похожие в темноте на птичью лапу, сжались, будто хватая невидимый комок.

Мне почти не доводилось видеть в подробностях, как работают маги с Талантом. А вот колдовство деланных я знаю в деталях. Честно скажу, очень много там намешано из архаичных трудов средневековья. Любой деланный начинает учёбу с зубрёжки древних “заклинаний”. Но никакой реальной силой они не обладают — только на второй год наставники объясняют, что это просто формулы для запоминания. Шепчешь такую абракадабру на латинском и знаешь, какие Знаки надо рисовать. Мало кто из деланных избавляется от привычки бормотать эту белиберду, отчего простолюдины и думают про тайные заговоры.

Дядя точно ничего не шептал. И даже рукой больше не шевелил, застыв как изваяние. Но от его пальцев потекли эфирные нити, серые и очень тонкие. Эта пряжа собралась в комок и нырнула в землю, ровно перед крестом.

— Смотри, — снова каркнул старик.

Комья сырой глины зашевелились, пошли рябью, как вода от упавшего камня, запрыгали на месте, разбиваясь на мелкие кусочки.

На что смотреть-то? Я тупо не понимал, что происходит. Эфир бурлил, как вода на огне. Нити превратились в широкие ленты, сплетающиеся змеями. Да я в жизни такого не видел! Знаки и Печати, которые я могу сделать, и близко не походили на это безумие. Нет, если я начерчу схему этого колдовства, просижу годик-другой, анализируя потоки, я, может, и разберусь… Но вот так с ходу? Я не знаю, что это!

Земля на могиле треснула, как переспелый арбуз. Из чёрной глубины вынырнула рука — одни кости, непонятно как державшиеся вместе. Костяная ладонь зацепилась за край трещины, впилась жёлтыми фалангами и полезла наружу.