Мне оставалось только хмыкнуть. Любят здесь шум поднимать по любому поводу. Чего было так кричать? В итоге я успел искупаться, поужинать и даже немного почитать, прежде чем появился Дворецкий и объявил:

— Константин Платонович, прошу следовать за мной.

Уже перед дверью в комнату дяди он остановился и тихо, почти шёпотом попросил:

— Василий Фёдорович совсем плох. Прошу вас, не перечьте ему, даже если он будет ругаться и сквернословить.

— Не волнуйтесь, — я хлопнул его по плечу, — всё сделаю как положено, с уважением и пиететом.

Дядя лежал в постели, укрытый одеялом до подбородка. Старик и правда был плох — он снова походил на высохшую жёлтую мумию. Только глаза горели злым тёмным огнём.

— Пришёл?

Он посмотрел на меня долгим протяжным взглядом.

— Пришёл, дядя.

— Хорошо. А ты выйди, — старик кивнул Дворецкому.

Тот коротко поклонился и исчез за дверью.

— Подумал?

Голос дяди скрипел песком по стеклу.

— Да. Я согласен.

В ответ раздался ехидный смешок:

— Смотри, пожалеешь потом, ан поздно будет.

— Не имею привычки жалеть. Что сделано, то сделано.

— Молодец, — старик слабо улыбнулся, — это правильно. Садись ближе, разговаривать будем.

Придвинув кресло, я сел и приготовился слушать.

— Настьку не обижай, — старик заставил меня взять бумагу и записывать, — пусть ключницей остаётся. А как старая станет и в маразм впадёт, пусть здесь живёт, не разоришься её кормить.

— Сделаем.

— Не перебивай. Дворецкий, Франц Карлович…

О, нашлось имя! А говорил, что никто не знает.

— Пусть тоже служит, он дело знает. А как захочет выйти в отставку, заплатишь ему три тысячи рублей. Цвергу, Лаврентию Павловичу…

— Он же говорит, что лепрекон!

— Врёт, собака, цверг он самый настоящий. И не перебивай, сколько раз говорить. Так вот ему ничего не плати. Он у меня столько денег нагрёб, что ему до смерти хватит.

— Записал.

— Крепостным моим на поминках выдать по рублю, включая детей. И детям отдельно — каждому по сахарному петушку.

— Угу.

— Дай посмотрю, что ты там накалякал.

Дядя, оживившийся совсем не как умирающий, выхватил у меня бумагу и принялся перечитывать. Ты смотри, как раззадорился старик! Может, ему каждый день распоряжения диктовать в качестве терапии?

— Ладно, с этим закончили, перейдём к тебе.

Он сунул мне листок и залез обратно под одеяло.

— Талант не разбазаривай. Никаких глупых чудес и фокусов на потеху девицам. Понял? Учись им пользоваться, тренируйся, но только по делу. Если будешь ерундой заниматься — можешь бессильным стать. Знаешь, сколько потомков знатных так оконфузилось? Потом локти кусали, ан всё, выкуси!

Я сделал себе пометку на память. Вот это действительно важно.

— Мёртвых старайся не тревожить. Ну, это я тебе говорил. Если в столицу вызовут да потребуют допрос дохляку чинить, требуй бумагу от архиерея.

— Да, я это помню.

— Если окажешься перед императрицей, да она станет тебя расспрашивать — говори: не слышал и не видел.

— Что не видел?

— Всё! Ты приехал, я с тобой даже не разговаривал. Быстро помер и наследство оставил. Понял? Ни о каких делах прошлого мы не говорили.

— Да мы и так…

— Вот и стой на своём: не был, не слушал, не знаю. А то матушка наша не любит, когда о её делах лишние головы в курсе.

— Понял, не дурак.

— Надеюсь, — дядя хихикнул. — Мне-то всё равно, я уже мёртвый буду.

Юмор у него, конечно, как и положено некроманту. Я тоже таким буду в старости, если доживу?

— Василий Фёдорович, скажите…

— Что ещё?

— Почему вы с Шереметевыми рассорились? Вы же из их рода.

— Пришлый я у них.

— Как это?

— Годунов я урождённый. При Петре женился на Ирине Шереметевой да в род к ним и записался. Чтобы фамилией своей Петра не раздражать.

— Он не любил Годуновых?

— Ха! Не любил! Он их, как любой Романов, терпеть не мог. Забыл, что у Годуновых по крови есть право на трон?

Я пожал плечами. Откуда мне-то знать, что там в Смутное время было? Даже не слышал, что кто-то из родственников царя Бориса уцелел.

— Ты тоже, кстати, на этот счёт не распространяйся. В тебе эта кровь тоже есть.

— Дядя, вы о чём? Я Урусов по отцу, по матери Голицын. Даже если кто-то там был из Годуновых, то никакой грамотой уже не докажешь.

— Грамоты, — старик скривился, — кому они нужны? Царскому Ключ-Камню бумагу не предъявишь, он только на кровь смотрит.

— Что? Какой ещё ключ, какой камень?

Тут скверный характер некроманта дал о себе знать в полную силу. Дядя состроил страшную рожу и рассмеялся:

— А вот этого я тебе не скажу. Мал ещё, секреты державы знать. Поднимешься — сам узнаешь. Нет — так и не надо лишнего. Всё, иди. Да позови Настьку, пусть бульона мне принесёт да грелку. Замёрз я тут с тобой, пока лясы точил.

Нет, всё-таки я ещё не вжился в роль помещика. Настоящий барин в усадьбе один — подобрыш Мурзилка. Ходит весь такой важный, от пола два вершка, и, задрав хвост, смотрит на всех свысока. На местных котов шипит, бьёт их лапой и спуску не даёт. Подрастёт — точно все котята в округе будут рыжие.

И ведь, собака такая, умеет не только шипеть, но и подлизаться к людям: Настасья Филипповна его печёнкой подкармливает, Дворецкий дверь ему открывает, прислуга, когда убирается, осторожно перекладывает с места на место. А эта рыжая зараза даже к дяде пролезла! Сам видел — спит у него в ногах, а дядя хмурится, но не прогоняет. Говорит, он мне старые кости греет.

Вот и сейчас дядя меня вызвал, а кот у него на коленях клубочком свернулся и сопит в две дырочки.

— Отпустило меня, — старик погладил котёнка и вздохнул, то ли с радостью, то ли с сожалением. — Поживу ещё, прям легче стало. А что за шум во дворе с самого утра?

— Это я.

— Что ты?

— В кузнице с Прохором работали.

Ждать, пока будет построена мастерская, мне не хотелось. Так что я подбил кузнеца начать кое-что делать уже сейчас. А поскольку тиглей у нас не было, пришлось накладывать Знаки на заготовки сразу после проковки. Посмотрели бы меня знакомые у наковальни в кожаном фартуке! Дым, звон молота, искры, эфир вспыхивает в видимом спектре. Красотень, одним словом.

— Ты это, прекращай, — дядя поморщился.

— Василий Фёдорович, я не вижу ничего зазорного, чтобы заниматься кузнечным делом. Даже царь Пётр…

— Да делай что хочешь! Хоть голым по двору бегай. Но чтобы утром и вечером никакого шума. У меня в это время самый чуткий сон. И вообще…

Старик окинул меня взглядом с ног до головы.

— Съездил бы ты, дружок, к соседям.

— Василий Фёдорович, я вроде бы слышал, что вы с ними поссорились.

— Так то я, — дядя расплылся в улыбке. — Люблю, дружочек, сбить спесь со всяких дворянчиков. Да и надоели они мне за столько лет хуже горькой редьки. А тебе с ними жить, как в наследство вступишь. Или тоже будешь ругаться да собачиться? Нет? Тогда поезжай, знакомься. И ещё..

Дядя указал пальцем на стол у стены.

— Найди там бумагу, с крестиком в правом углу.

Мне пришлось повозиться, прежде чем я отыскал исписанный мелким почерком лист.

— Что это?

— Список, с кем у нас какие споры.

Я пробежал взглядом по бумаге наискосок. Ага, претензии дяди к соседям. Ты смотри, как много! Да ещё и подробно расписано, кто, сколько и чего должен.

Какие-то луга, скошенные крепостными, подстреленный заяц… Стадо гусей, серьёзно? Ёшки-матрёшки, мне придётся это разруливать?!

— Принимай дела, племянничек, — старик хихикнул, — да смотри, не разбазаривай наследство. Как вернёшься, напишешь мне отчёт: о чём, за сколько и с кем договорился. Если продешевишь — второй раз поедешь.

Дядя строго посмотрел на меня и царственным жестом отпустил. Что поделаешь, пришлось ехать.