Даже не спрашивая, можно было догадаться — Голицыны Урусовых тоже не любят. Прямо скорпионы в банке, а не дворянские роды.

— Поехали? — Бобров поднялся из-за стола. — Быстрее выедем, быстрее доедем. Домой страсть как хочется!

С отправлением возникла заминка. Пока мы с Бобровым завтракали, с нашим экипажем случилась неприятность. Пьяный в стельку крестьянин притёр к нему телегу, так что экипаж с повозкой сцепились осями.

Кузьма ругался с пошатывающимся мужиком и грозил дать в рыло. Вокруг бегал местный обыватель, представившийся Полесовым, и громко указывал, как расцепить транспорт. Бобров матерился сквозь зубы и хотел лично выпороть на конюшне дурного агрария. В общем, массовое веселье, и все были при деле. Так что я прошёл прогуляться вокруг постоялого двора — размять ноги, а то в экипаже весь день сидеть.

За двухэтажным трактиром стояли какие-то сараи, конюшня и здоровенный сеновал. Там-то я и увидел забавную картину. Три дворовых пса, мелких и брехливых, загнали в угол котёнка. Маленького, размером с ладонь, и рыжего, как огонь. Пузатая мелочь вздыбила шерсть, выгнулась дугой и яростно шипела и лупила крохотной лапой по оскаленным мордам. Смельчак!

Мне стало жаль кроху. Вот точно так же в первый год в Сорбонне меня загнала в угол парижская шпана. Тогда меня спас кто-то из студентов, напугав подростков выстрелом из пистоля. Надо бы отдать тот должок, решил я и прикрикнул на псин:

— Фу! А ну пошли отсюда!

Собаки отпрыгнули, скаля зубы и рыча. Ну же, беги котейка, пока можешь!

Но рыжий смельчак решил по-другому. Ужом скользнул под брюхом ближайшей псины и метнулся мне в ноги. Цепляясь когтями, полез по одежде, как белка, и через мгновение уже сидел у меня на плече.

— Ш-ш-ш!

Котёнок свесился и зашипел на собак сверху. Ах ты хитрец!

Псины оценили диспозицию, развернулись и потрусили на другой конец двора.

— Молодец, выкрутился. Ну давай, слезай и беги к мамке.

Но рыжий комок не желал со мной расставаться. Вцепился когтями, удобно устроился и потёрся мордочкой о моё ухо.

— Тр-р-р-р-р-р, — заурчал он.

— Подлиза. Ладно, возьму тебя с собой, Мурзилка ты эдакая. Будешь в дядином поместье мышей гонять.

Бобров подобранной живности удивился, но ничего не сказал. Это правильно, в конце концов, у всех свои причуды. Он грузди ест с чаем, я кота завёл. И вообще, как деланный маг я имею право на некоторую эксцентричность.

Впрочем, кот отлично развлекал меня по дороге. Спал на плече, урчал, играл с бантиком и ел что дают. Идеальный компаньон, на мой вкус.

— Муром скоро, — Бобров глянул в окно, и рожа у него стала довольная-предовольная, — хоть высплюсь нормально.

— Угу.

— Знаешь, тебе лучше в город не заезжать.

— Почему?

— Уж больно дядю твоего не любят. Никто тебя приглашать в гости не будет, это точно. А как наследство получишь, тогда и явишься в общество, покажешь, что хороший человек, наладишь отношения. А пока лучше сразу в имение поезжай.

— Ты со мной?

— Нет-нет, ты уж сам как-нибудь. Я, знаешь, тоже не хочу лишний раз Василию Фёдоровичу на глаза показываться.

Я вздохнул. Куда я еду? В пасть крокодилу?

— Я выйду на почтовой станции, а дорогу в поместье Кузьма и так знает.

Было видно, что Боброву сейчас не до меня. У него явно намечались какие-то дела в Муроме, особенно важные после долгого отъезда. Он ёрзал, выглядывал в окно и места себе не находил. Понятно, почему он желал избавиться от моей компании побыстрее. Да и пусть! Для встречи с дядей мне помощники не нужны, сам разберусь.

Простились мы тепло.

— Удачи тебе, друг.

Бобров хлопнул меня по плечу.

— Спасибо.

— Ты, главное, не тушуйся. Дядя твой, хоть и с тяжёлым характером, а человек неплохой. Думаю, вы с ним поладите.

— Твои слова да богу в уши.

— Но если не сложится, приезжай. Чем смогу — помогу. Уж точно побираться не придётся.

— И тебе удачи, Пётр. Ещё свидимся.

Дорога в усадьбу шла через лес. Суровый такой, дикий. Ели до неба, сосны, мох с веток как длинные бороды. Может, хоть здесь медведи водятся? За столько дней в России так ни одного и не увидел.

Лес кончился, и мы выехали на пригорок. Экипаж остановился, и я услышал, как возница спрыгнул на землю.

— Константин Платонович, посмотрите!

Я открыл дверь экипажа и вышел наружу. Котёнок, занявший место Боброва, открыл один глаз, посмотрел, куда это я, и снова задремал.

— Вот она, усадьба.

Кузьма показал рукой, хотя ошибиться было сложно. Двухэтажный каменный дом с башенками, колоннами на входе и высоким шпилем. Флюгер на шпиле изображал фигуру с косой в руке.

— А вон там, рядом, деревня.

— Как называется?

— Злобино, ваш благородие. Как и усадьба.

А чего я, собственно, хотел? Как может называться деревня, хозяин которой настроил против себя всю округу? Не Добренькое же!

— Ваш благородие, Константин Платонович, — Кузьма теребил в руках шапку и смотрел куда-то вбок.

— Говори, не размазывай.

— Вы на Василия Фёдоровича не обижайтесь, ежели он злиться будет. Сами понимаете, уже два года как с постели встать не может.

Я хмыкнул. Да, несладкая жизнь у дяди.

— Он человек душевный, добрый по-своему. Ну, палкой огреет в сердцах, ну выпороть велит. А недоимки в засуху всем прощал. И детей всегда одаривал в Рождество, никого не забывал. А сердце у него слабое, как поругается, так болеет потом. Вы уж помягче с ним, соглашайтесь, что он скажет.

Ты смотри, каков дядя — крепостные-то за него горой, в обиду не дадут.

— Не бойся, Кузьма, с дядей конфликтовать я не намерен. Едем, устал я путешествовать.

Экипаж вкатился в имение. Кузьма ловко остановился прямо перед парадным входом и открыл мне дверь. И я наконец-то почувствовал — доехал. Всё, в ближайшее время никаких поездок.

Первым на улицу вылетел рыжий Мурзилка и стрелой умчался по своим делам. Похоже, ему тоже надоела тряска в экипаже.

Я выпрыгнул на землю и потянулся. Хорошо-то как! Солнышко из-за облаков выглянуло, птички верещат, ветерок тёплый.

Пока я осматривался, из дома вышла целая делегация. Высокий мужчина в чёрной ливрее, пожилая орка с щербатым клыком и щупленький старичок с хитрым прищуром и острыми эльфийскими ушами.

— Добро пожаловать, Константин Платонович! — высокий поклонился. — А мы уже заждались. Прошу вас, проходите, сейчас будем подавать обед.

— А Василий Фёдорович?

— Ему нездоровится, он не велел никого к себе пускать.

— Даже меня?

— Никого, — высокий развёл руками. — Прошу вас, откушайте с дороги. Водочку будете? Настоечку? Настасья, — он указал на орку, — ключница, делает замечательную настойку на рябине. Откушаете?

Я кивнул. Чувствую, настойка мне здесь понадобится регулярно. Ещё бы узнать, что означает это загадочное “kluchnicza”?

Кормили в Злобино на убой. Порция холодной осетрины с хреном, икра, тарелка рыбной ухи, жареный заяц… Дальше я категорически отказался продолжать. Не может нормальный человек столько есть!

Вся компания: высокий, орка и старичок — покачали головами, будто осуждая меня за малую вместительность.

— Наливочки?

Высокий был тут как тут с хрустальным штофом в руке.

— Давайте.

Я расстегнул верхнюю пуговицу, чтобы хоть как-то дышать. Надо будет сделать этим иродам внушение, что нормальные люди столько не едят.

— Василий Фёдорович, — высокий налил мне рюмку тёмно-бордовой жидкости, — всегда любил плотно откушать.

Орка и старичок разом вздохнули, будто вспомнили самое лучшее в своей жизни.

— А налейте-ка себе тоже, — кивнул я высокому, — и всей вашей компании. Выпьем, познакомимся, и вы введёте меня в курс дела.

— Даже не знаю, — засомневался высокий, — уместно ли будет…