– Кому?.. У нас таких нет.
– Ханум, прошу вас, послушайте. Мы знаем, что Асадолла здесь. У нас очень важное дело. Если он не выйдет, потом пожалеет… Это вопрос жизни или смерти…
После паузы из-за ворот раздался голос Асадолла-мирзы:
– Вы меня звали, ага?
– Асадолла, выйди, я должен с тобой поговорить.
– Моменто! Это вы?! Как поживаете?
– Асадолла, открой ворота!
Князь испуганным голосом ответил:
– Боюсь, ага. Я теперь ни в чем не уверен. Моя жизнь в опасности…
– Послушай меня, Асадолла, открой! Даю тебе слово, что все уже улажено… Это было просто недоразумение. Дустали обещал мне, что обо всем забудет.
– Моменто, моменто! Если вы верите обещаниям этого бешеного осла – дело ваше! Я лично не верю!
Злым шепотом дядюшка приказал:
– Асадолла, кому я говорю, открой ворота!
Судя по голосу Асадолла-мирзы, его волнение и страх лишь возросли. Он нервно ответил:
– Ага, я не хочу уклоняться от выполнения ваших приказов, но моя жизнь в опасности. Я знаю, что мне не спастись от этого дикого вепря!.. И хоть от могилы меня отделяет всего один шаг, мне хочется пожить еще несколько часов.
– Заткнись, Асадолла! Открывай!
Асадолла-мирза скорбно запричитал:
– Почему вы не хотите сжалиться надо мной?.. Да вы, если меня увидите, и не узнаете. Страх перед неминуемой гибелью состарил меня лет на двадцать!.. Брату моему скажите, чтоб простил меня… Я тут думал, думал и решил: лучше я сам с собой покончу, избавлю Дустали от хлопот…
– Чтоб ты сдох! Вместе с твоим братом! – От злости у дядюшки на шее вздулись жилы, а багровое лицо почти почернело. Он повернулся и зашагал к нашему саду.
Я подскочил к воротам и в щелку между створками попытался разглядеть, что происходит во дворе. Мне очень хотелось хоть одним глазком увидеть постаревшее лицо Асадолла-мирзы. И еще я хотел сказать ему, что это не я выдал его убежище, и не из-за меня он теперь страдает и стареет. Князь был в рубашке и просторных шароварах. Все пуговицы на рубашке были расстегнуты. Лицо у Асадолла-мирзы еще больше прежнего цвело здоровьем и радостью. Он держал чашку с шербетом и пальцем размешивал лед. Неподалеку, прижав пальчик к губам, обнажавшим в улыбке сверкающие белые зубы, сидела, сдерживая смех, Тахира, жена мясника Ширали. У меня отлегло от сердца.
Когда я вернулся в залу дядюшки Наполеона, тот хрипло докладывал родственникам о своем неудачном походе. Сквозь гул возмущенных криков прорвался голос Маш-Касема:
– Нужно скорее что-нибудь придумать… Бедному князю совсем плохо. Глядишь, сам на себя беду накличет.
Дядя Полковник заорал:
– Это на нас он беду накличет! Опозорит всех! С чего вдруг ему там плохо? Заболел, что ли? Уж лучше, чем там, где еще ему будет?
– Да, ей – богу, зачем мне врать?! До могилы-то… Я ведь голос его из-за ворот слышал. Уж больно печально он говорил, прямо будто на тридцать лет голосом постарел. Будто в пасти у льва побывал…
Дядюшка Наполеон нетерпеливо сказал:
– Хватит вздор нести, Касем!.. Я считаю, что, если этому остолопу наплевать на семейную честь, надо придумать что-нибудь другое.
И снова начались шумные споры. Почти все были согласны, что надо послать за Ширали и сказать ему, что дальнейшее пребывание Асадолла-мирзы в его доме чревато неприятностями и может вызвать пересуды. Конечно, никто из присутствующих не хотел брать на себя такую тяжкую миссию, и все говорили, что единственный, кому это по плечу, – дядюшка Наполеон.
Но дядюшка никак не соглашался, и тогда в неожиданном приступе героизма Дустали-хан закричал:
– Зовите сюда Ширали! Я ему все скажу!
Ненависть к Асадолла-мирзе настолько переполняла все его существо, что он внезапно превратился в отважного смельчака.
Маш-Касема послали за Ширали.
В ожидании мясника все шумно осуждали недостойное поведение Асадолла-мирзы. Наконец дверь открылась, и в залу вошел Маш-Касем. Один.
– Да славится воля аллаха!.. Ни одно деяние в этом мире не остается без воздаяния!..
– Что случилось, Маш-Касем? Где Ширали?
– Ей – богу, зачем мне врать?! Лавка его закрыта. Подрался он, его в полицию увели… То есть, как дело было: ученик пекаря сказал своему хозяину, что, мол, господин Асадолла-мирза сидит в доме у Ширали… а пекарь над Ширали какую-то насмешку состроил. Тогда Ширали бараньей ногой заехал пекарю по голове. Пекарь без чувств и упади!.. Известное дело, в больницу его увезли, а потом на базар пришли полицейские и увели Ширали.
Раздались крики:
– В полицию?..
– Что?! Ширали забрали?
– Сколько ж его продержат?
Когда шум поутих, Дустали-хан, до которого вдруг дошла истинная суть происшедшего, растерянно забормотал:
– Но… но… Если Ширали посадят в тюрьму… тогда… А если его там продержат двадцать дней… а если шесть месяцев? – И, повернувшись к дядюшке, возопил: – Ага! Думайте же, думайте!.. Потом позору не оберемся!
Дядюшка в свою очередь закричал:
– Что случилось-то? Чего орешь? С чего это вдруг так переживаешь за Ширали?
Но новая перепалка не успела разгореться, потому что в залу вошла Азиз ос-Салтане. Позже выяснилось, что до этого она успела сходить в уголовную полицию, дабы окончательно закрыть дело, возбужденное по ее жалобе.
Увидев жену, Дустали-хан подбежал к ней и взволнованно сообщил:
– Слышала? Ширали в полицию забрали!
– Лучше б его вместе с мясом его вонючим Азраил забрал!
Дустали-хан схватил её за локоть и с еще большим волнением сказал:
– Но ведь этот развратник бесстыжий как раз в доме Ширали спрятался!.. У, князь паршивый, наглая рожа!..
Азиз ос-Салтане не без кокетства засмеялась:
– Ох уж мне этот Асадолла! Чего только не выдумает!
Но внезапно ее словно пронзило молнией. Улыбка увяла у нее на губах, глаза уставились в одну точку. Она заскрежетала зубами:
– Что?.. Асадолла… А та… та… та распутная бабенка тоже там?
Все молчали, глядя на вытянувшееся лицо Азиз ос-Салтане. Дустали-хан тоже молчал. От злости у него тряслась верхняя губа и ходили ходуном густые длинные усы. Наконец он сквозь стиснутые зубы процедил:
– Покойный Рокнаддин-мирза, выродив под старость такого сыночка, тоже честь семьи опозорил!.. Нашел с кем путаться – с дочкой своего садовника!
Шамсали-мирза нахмурился и резко оборвал его:
– Господин Дустали-хан, прошу вас оставить мертвых в покое!
Дустали-хан ответил ему еще резче:
– Мертвых господь упокоил! А вот живым от них только хлопоты!.. Если б у вашего отца при виде любой юбки штаны не сваливались и если б он не оставил после себя этого ублюдка Асадоллу, думаете, наступил бы конец света?! Если б не родил он этого волка похотливого на погибель честным женщинам и девушкам, думаете, настал бы день Страшного суда?!
– Я думаю, господин Дустали-хан, не вам говорить, у кого и когда штаны сваливаются! Может быть, ханум Азиз ос-Салтане по мою душу кухонный нож с собой в постель принесла?
Но Дустали-хан, от злости забыв и о присутствии жены, и о происшествии, приключившемся в день оплакивания Мослема ибн Хакиля, не слушая Шамсали-мирзу, завопил:
– Не смейте выгораживать этого бандита, этого бесчестного соблазнителя! Он вам брат, ну и что из этого?! Бандит он! Людей чести лишает! Да, ага, его сиятельство князь Асадолла-мирза – бандит!
Целиком ушедшая в собственные мысли Азиз ос-Салтане словно и не слышала всю эту перебранку. Но едва прозвучало имя Асадолла-мирзы, она немедленно пришла в себя и страшным голосом завизжала:
– Дустали, заткнись! Дай бог, чтоб ты ему в подметки годился! Дай бог, чтоб все бандиты такими были! – Потом, словно разговаривая сама с собой, пробормотала: – Не иначе, эта потаскушка задурила голову бедному мальчику! – И, повернувшись к дядюшке Наполеону, крикнула: – Что же вы сидите сложа руки?! Уважаемого человека из благородной семьи насильно заперли в доме безродного мясника, а вам хоть бы что?! А если эта тварь бессовестная что-нибудь ему подсыплет, тогда как?
