30

Когда они вышли на улицу, Мейси сказала:

- Миссис Брэкенбери говорит, что не видела маму. Но, думаю, попробовать все же стоило.

- Она сказала тебе что-нибудь странное?

Мейси покачала головой.

- Нет... ну, хотя, она всегда была немножко чудаковатой, не так ли? Живет с этими кошками. Я посоветовала ей быть осторожной и запереть дверь, но она не стала меня слушать. Даже не поняла, о чем я говорю. Обитает в своем маленьком мирке.

Луис натянуто улыбнулся.

- Ну, ей уже немало годков, - сказал он, стараясь быть дипломатичным.

- И не говори. Постоянно называла меня "Нэнси".

Луис подавил смешок и отвел Мейси к своему "Доджу". На дверной ручке по-прежнему было пятно крови, оставленное им после встречи с теми чокнутыми копами. Но задняя дверь со стороны водителя была открыта. Он не оставлял ее открытой. Луис был в этом уверен. Он не стал делиться с Мейси своими опасениями и непринужденно закрыл ее, но перед этим успел заметить, что пакет со стейками исчез. Просто... испарился. Кто-то пришел и украл сырые стейки, Луис. Как тебе такое? Его не очень это удивило. Он окинул взглядом улицу. Никого. Ни одной живой души. Хорошо это или плохо? Запах дыма в воздухе усилился, и Луис гадал, что же это может гореть? Дом, или, может, целый квартал?

- Привет, Луис! - раздался чей-то голос.

Он замер возле машины, оглянулся, гадая, кто это может быть на этот раз. Это был его сосед, Эрл Гулд. Нормальный мужик. Вышедший на пенсию профессор антропологии из университета Индианы, у которого было теперь слишком много свободного времени, как он любил говорить. Иногда Луис не мог выйти со двора без длительной беседы через тщательно постриженную Эрлом изгородь.

- Лучше я поговорю с ним, - сказал Луис. Он проверил карманы. - Ты не сделаешь мне одолжение, Мейси? Сбегай до дома и возьми мой бумажник. Он в моей комнате на комоде. Я быстро.

Мейси убежала, и Луис подошел к изгороди. Эрл держал в руке садовые ножницы, и Луис приблизился к нему очень осторожно. Он не был похож на сумасшедшего, но почтальон тоже не был похож... сперва. На самом деле, Луиса не слишком беспокоила идея садиться за руль без бумажника, просто он решил, что лучше будет убрать Мейси подальше, на тот случай, если Эрл не в себе.

- Как дела? - спросил Эрл.

Луис пожал плечами.

- Не знаю, если честно. Сегодня творятся довольно странные вещи.

Эрл кивнул, глядя на Луиса поверх очков.

- Я тоже это слышал. Клятая страна сошла с ума.

- Весь мир, Эрл.

- Знаешь, что я скажу, Луис? К черту мир. Нас должно волновать это место.

- Ага. Наверное.

- Маленькие городки могут быть очень странными, Луис. Внешне они скучные, обычные и очень тихие, но ты никогда не знаешь, что может бурлить глубоко внутри них, понимаешь?

- Конечно.

- И однажды что-нибудь случается. Не одно, а много событий. Цепь обстоятельств, которые, казалось бы, не имеют общего происхождения. По крайней мере, очевидного. Возьми, к примеру, Гринлон. Нет, сделай мне одолжение. Из того, что я слышал, мы внезапно столкнулись с волной беспорядочного насилия. Разве это может не тревожить? Определенно, но со временем все это кончится... верно?

- Надеюсь на это, Эрл.

- Насилие. Это - суть живущего в человеке зверя. Это - то, чем мы являемся, то, из чего мы появились, и то, до чего опускаемся при малейшей провокации. Это правда, Луис. Мы несем в себе животную агрессию наших обезьяноподобных и первобытных предков. Каждое избиение, каждое изнасилование, каждый случай охоты на ведьм, и каждое массовое убийство - свидетельство тому. Даже ребенок, угрожающий сверстнику палкой, или бандит с ножом в переулке являются выражением животного наследия в чистейшей форме. Вооруженный хищник. Все, что мы делаем - от нашего стремления находить и удерживать территории, до служебной иерархии и враждебного отношения к тем, кто вне нашей социальной группы, соревнования между женщинами и мужчинами, расовой ненависти и страха перед чужаками - все это базируется на древних животных моделях поведения.

Луис облизнул пересохшие губы.

- Но это закончится. Должно закончиться.

- А если нет?

Луис рассеяно посмотрел на часы.

- Не знаю.

Этот город является идеальным микрокосмом для всего мира. Люди, конечно же, этого не замечают. Потому что слишком близоруки, слишком заняты собой, вот почему. - Эрл отрезал ножницами торчащую из изгороди ветку. - Нужно подняться на высоту птичьего полета, чтобы понять, чем болен этот город. Люди, живущие здесь, больше не могут дать себе объективную оценку.

Луис был не в настроении продолжать разговор.

Эрл Гулд был хорошим человеком и очень умным, но иногда обладал раздражающей способностью вести долгие, заумные беседы. Луис догадывался, что это из-за того, что у него больше нет школьной или студенческой аудитории. Поэтому он хватал любого, кто проходил мимо - соседа, контролера, снимающего показания счетчиков, парня из газовой компании - и принимался рассуждать обо всем, от политики, мировой экономики и культуры до сорняков, растущих под вязом а переднем дворе. Луис с удовольствием рассказал бы ему о том, что он видел и пережил, но это не значило, что он должен был жертвовать на это час или два, которых у него попросту не было. Потому что Эрлу придется тщательно изучать каждый кусочек доказательств, а затем какое-то время играть в критикана, после чего, наконец, выдвинуть свою гипотезу.

Да, он был умным парнем, но на это не было времени.

- Посмотри на это с другой стороны, Луис. Существует причина и мотив, которые мы увидим, только если подойдем к делу непредвзято. А жители Гринлона не видят дальше собственного носа, благослови их всех Господь. - Эрл наклонился над изгородью еще сильнее. - Но, по-моему, если они смогут посмотреть дальше, увиденное напугает их. Потому что маленькие сообщества, вроде этого, зачастую кажутся довольно страшными для посторонних, да? Изолированность, кровосмешение, скрытность, даже паранойя. Племя. О, да, настоящее племя. В прошлом, в подобных местах всегда случались вспышки насилия. Зачастую, ты не слышишь о них, потому что маленькие города умеют хранить свои секреты и держать своих скелетов в шкафах, подальше от посторонних глаз.

- Да, наверное, ты прав, Эрл.

- О, да. Можешь не сомневаться. Я не из местных. Мы переехали сюда только потому, что моя жена провела в этом городе детство. Но это дает мне преимущество, не так ли? Я не смотрю на мир сквозь розовые очки. Я вижу механику этого города, где уже поселился тлен, а где еще что-то может зацвести. Вижу анатомию Гринлона. - Он усмехнулся, но в его смешке чувствовалась горечь, а глазах промелькнула какая-то тень. - В глубине души я думаю, Луис, что добрые жители нашего славного Гринлона не удивлены всем этим. Думаю, они ждали этого. Думаю, в первобытной тьме своих душ они жали чего-то подобного, давно ждали, когда случиться что-то страшное. И теперь пробка выскочила из бутылки, и весь забродивший сок вытекает наружу, портя все, чего касается. Я думаю, Луис, что некоторые с радостью примут то, что принес сегодняшний день и что еще принесет сегодняшняя ночь. Они увидят в этом неизбежность, не так ли? Все разочарования и напряженность, копившиеся все эти годы, должны найти выход. О, да, Луис, они - как дурная кровь, слишком давно текущая в венах этого города. Инфекция, от которой нужно избавиться, нарыв, который необходимо проткнуть. Да, друг мой, все это давно достигало критической массы, и я наблюдал за процессом. И вот критическая масса достигнута, и мы получили этот дикий результат. Требовался лишь катализатор, и знаешь, что было этим катализатором?

- Такое не только в этом городе, Эрл. Такое во всем клятом мире.

Эрл улыбнулся, будто эти слова его позабавили.

- Конечно, это так, Луис. Во всем мире. Некая раса застряла в этом тревожном промежутке времени, когда тени древности сгустились вокруг нее. - Эрл кивнул. - Хочешь знать, почему так происходит, сынок? Почему человеческая раса опускается до первобытного состояния? Почему наша психологическая эволюция откатывается к временам Палеолита? Я скажу тебе. Но сперва задай себе вопрос: Почему саранча собирается в рой? Почему лемминги истребляют себя? Действительно, почему? Когда их популяции достигают критической массы, активируется некий биологический механизм, отбраковывающий эти популяции. Поэтому, саранча собирается в рой, а лемминги истребляют самих себя. Саранча поднимается в небо роем, опускается на поля и пожирает их, впадая в неистовство. И они делают так, чтобы проредить свою популяцию, и как следствие в этом роении выживет лишь часть ее. А лемминги? Они вовсе не сознательно истребляют себя, как думают некоторые. Когда их численность становится чрезмерной, включается некий неведомый механизм, и они начинают массово мигрировать. Опять же, после миграции выживает лишь какая-то их часть. Большая часть умирает от голода. И снова популяция прорежается.