- Садись, Тетушка, - сказала Филлис.

- И ешь, - сказала Мелоди.

- Это - вкусняшка, - сказал маленький Стиви, тыкая вилкой что-то бледное у себя в тарелке.

Юна замотала головой, из горла вырвался крик. На столе лежало то, что осталось от Бенни Шора. Кормилец этого дома, который даже сейчас кормил его. Конечности были поджарены, а внутренности потушены, из крови приготовлен суп, а кишечник нафарширован желе. На тарелке, окруженная жареным картофелем и морковью, украшенная укропом, лежала его голова, а в разинутый в крике рот было вставлено яблоко.

- Садись, - повторила Филлис, изо рта у нее текла слюна, в поблескивающих, как галька, глазах застыло безумие.

Юна, продолжая кричать, села.

Затем дети, толкаясь, принялись запихивать ей в рот жир и бледное мясо, проталкивали это ей в горло своими жирными руками, наполняя ее плотью и кровью их отца, пока Филлис держала ее. Они опустошали чашки и тарелки, вываливали их содержимое на Юму, лили ей на голову суп, пихали ей в рот недоваренное мясо, пока она, не в состоянии больше ни дышать, ни глотать, не упала со стула, давясь и срыгивая. А они стояли над ней и ухмылялись.

Затем набросились на нее с ножами и зубами...

39

Мясо мальчишки было сладким и сочным.

Тварь, некогда известная, как Мэдди Синклер спала, отобедав мальчишкой, сытая и довольная. Она храпела. Конечности у нее подрагивали. Голая и покрытая коркой из запекшейся крови, жира и костного мозга, она лежала в углу подвала, где вырыла себе в земляном полу гнездо, наполнив его сухими листьями. Фрагмент пожеванных внутренностей мальчишки опоясывал ее, словно гирлянда. Она лежала, обнимая за плечи свою старшую дочь, Кайли, прильнувшую к отвислым грудям матери, как она делала в младенчестве. Они спали, окутанные вздымающимся зловонием, счастливые, словно звери, насытившиеся добычей.

Дымный воздух был насыщен запахом мяса, крови и мочи.

Конечности Мэдди подрагивали, когда ее примитивный мозг видел сон. Первобытный сон про погоню, охоту, забивание косматых животных копьями и стрелами, купание в крови их гигантских туш.

Она клацнула зубами, поморщилась, когда газы с шумом вышли из нее, и снова заснула.

Подвал был темным, сырым и пах черноземом. Прямо как в пещере. Именно это и привело Мэдди сюда. Ведомая вековой наследственной памятью и первобытным инстинктом, она выбрала себе логово, как это делали ее предки. Выпотрошенные останки ее мужа были разбросаны на полу вместе с обглоданными костями, кусочками высохшей плоти и мусором из пластиковых пакетов. Будучи жилистым и мускулистым, он был не очень привлекательным источником пищи. Именно поэтому она установила ловушку, в которую попался Мэтт Хэк.

Он оказался намного вкуснее.

В центре пола была вырыта яма, в которой горел слабый огонь. Поднимающийся от него дым заполнял подвал, словно грязный туман. Конечности мальчишки, тщательно освежеванные и посоленные, висели на опутанных паутиной балках, закрепленные с помощью его же сухожилий и кишков. Над костром на треноге лежал желудок мальчишки. Он был нафарширован потрохами и жиром, зашит и теперь медленно коптился. Торс валялся в углу вместе с головой, которая была вскрыта, а мозги извлечены.

Младшая дочь Мэдди, Эллиса, бодрствовала.

Она сидела на корточках возле головы мальчишки, и возила пальцами по внутренней части черепа, выскребая остатки мягкого, как масло серого вещества. Уставившись пустыми глазами на то, что коптилось над костром, она облизала пальцы. Как и ее сестра, она была голая, с головы до ног вымазанная сажей и грязью, ее тело покрывал замысловатый рисунок из рубцов и шрамов. Тело Мэдди было украшено подобным образом. Эллиса рыгнула, провела грязными пальцами по сальным волосам, вырыла руками ямку и испражнилась в нее. Закончив, подтерлась пригоршней листьев, затем наклонилась и понюхала то, что произвела. Удовлетворенная, зарыла это, закидав землей, как кошка.

Встав на четвереньки, она скачками пересекла помещение, заинтригованная запахом рассыпанного на полу мусора. Куча гниющих овощей остановила ее. Эллиса понюхала ее, пожевала немного. Вкус ей понравился. Она принялась натирать себя листами испорченного салата, размякшими помидорами и кусочками лука.

Затем подошла к гнезду.

Покружив вокруг, приютилась рядом с сестрой, которая инстинктивно обняла ее. Все семейство спало - самка и ее потомство, клубок мерзких существ, подрагивающих в своем первобытном сне, ждущих ночи и доброй охоты, которую та принесет под оком священной луны...

40

Луис понимал, что разумнее было развернуть машину и убираться из города. Ему казалось, что в голове у него кричат тысячи голосов, умоляющих его сделать это... голоса инстинкта выживания и самосохранения. Но эти голоса не знали ничего о любви, преданности и долге. То были для них смутные понятия, слишком сложные и цивилизованные, и им было плевать на них. Их волновало лишь выживание и самосохранение, спасение задницы, которой Луис Ширз собирался прыгнуть на раскаленную сковороду.

Поэтому он игнорировал их.

Миновав небольшой холм, он оказался на Мэйн-стрит в самой восточной ее части. Все вокруг было ему знакомо, что должно было успокаивать, но вместо этого наполняло его нарастающей тревогой. Он огляделся, пытаясь все принять таким, каким оно есть, и понял, что не может.

- Мы... мы заедем к Мишель на работу, посмотрим, нет ли ее там. Затем отправимся в полицейский участок, - сказал он Мейси, и ему показалось, что предложение прозвучало достаточно разумно, учитывая ситуацию.

Мейси, напрягшись, сидела рядом.

- Хорошо, - сказала она.

В отличие от множества городов, где главная улица была идеально прямой или, хотя бы, казалась такой, гринлонская Мэйн-стрит петляла, словно змеиный хвост. И никогда нельзя было добраться куда-либо, видя дальше, чем на квартал, впереди или позади себя. Они проезжали мимо пустых витрин и маленьких кафе, заправочных станций и боулинг-клубов, хозяйственных магазинов и банков. Все выглядело совершенно нормально. Все, кроме одного.

- А где все? - спросила Мейси. - В пятничный вечер должны же быть люди.

- Успокойся.

- Мистер Ши... Луис, посмотри, никого же нет. Даже хозяина, выгуливающего собаку, - сказала она, в ее словах звучала тревога. - С виду похоже на город призрак, и ощущение такое же. Где они?

Луис попытался сглотнуть.

Конечно же, она очень метко подметила. В других частях города они видели жизнь - наряду с большим количеством разрушений - здесь же все было мертво. Стекло с его стороны было опущено, и он больше не слышал ни сирен, ничего такого, только звук работающего двигателя, шелест колес по асфальту, да шум ветра в кронах деревьев. Но больше ничего. Так было последние пять или десять минут, будто кто-то вырубил рубильник.

- Должно быть, они сидят по домам, - сказал он.

- Почему? Зачем им делать это?

- Не знаю.

- У меня мурашки от этого.

Прозвучало очень забавно, учитывая ситуацию, но Луис не рассмеялся. Мэйн-стрит была кладбищем, с какой стороны не посмотри. Не было ни намека на движение. Ни поющей птицы, ни греющейся на солнце кошки. Лишь бескрайнее, пустынное ничто. Все же, в глубине души Луис был уверен, что те дома и здания не пустовали, что в них находились люди или существа, похожие на людей, существа, чьи глаза следили за медленно проезжающим мимо "Доджем", ждущие, когда он остановится, ждущие, когда мужчина и девочка выйдут, и тогда, тогда они...

- Вот здание Фермерского бюро, - сказала Мейси.

Луис увидел его, и сердце учащенно забилось у него в груди.

Оно находилось на углу, отгороженное от улицы парковкой. Здание было из красного кирпича, и походило на старомодные дома, которые иногда можно увидеть в сельской местности. Даже имело наверху маленькую колокольню, только без колокола. Луис помнил, что когда был ребенком, там размещалось почтовое отделение, пока не переехало в конец улицы. На парковке стояла пара машин, но ни одна из них не принадлежала Мишель. И все же, он должен был проверить.