— Это мистер Уильям Банни-Лист, старший наборщик, — доложил он. — Он говорит, они как раз сверстали передовицу, и спрашивает, что мы хотим узнать.

Капитан посмотрел на газету, втянул носом воздух.

— Рыба? Впрочем, не важно. Спросите его, есть ли там в левом нижнем углу реклама джонсоновского какао? Нечего на меня смотреть, спрашивайте.

Полисмен снова забормотал в трубку.

— Он говорит, да, есть, но… Капитан развернул газету.

— Имеется ли на второй странице колонка под названием «С велосипедиста-нарушителя взыскан штраф в два шиллинга»? В кроссворде, один по вертикали «Каменная птица, а также то, что мы слушаем»? Сразу под рекламой не требующих помазка кремов для бритья фирмы Планта? Спросите.

Сержант очумело уставился на него, потом снова принялся общаться с далеким Банни-Листом.

— Рок, — будто во сне проговорила Керсти.

Капитан удивленно поднял брови.

— Кажется, это такая мифическая птица, — произнес Ноу Йоу. Он тоже говорил как во сне. — Пишется так же, как «рок-музыка». Вот что значит «мы слушаем».

— Он говорит, все так, — сказал сержант. — Он говорит…

— Спасибо. Скажите ему, чтоб был готов… впрочем, нет. Не будем забегать вперед. Просто поблагодарите его.

Сержант закончил разговор, и трубка со щелчком легла на рычаг.

— Вы знаете, сколько у нас есть времени? — спросил капитан.

— Три минуты, — ответил Джонни.

— Мы можем подняться на крышу, сержант?

— Не знаю, но…

— Другая сирена в городе есть?

— Есть старая, от пружины заводится, но…

— Где она?

— В шкафу для находок, но… Заскрипела выделанная кожа, и в руке у

капитана вдруг оказался пистолет.

— Когда все закончится, можете со мной спорить, — сказал военный. — Можете жаловаться на меня кому хотите. Но сейчас вы дадите мне ключи, или сами отопрете чертов шкаф, или я прострелю замок. Всю жизнь мечтал об этом, поверьте.

— Вы не верите этим ребятам, вы же…

— Сержант!!!

Полицейский торопливо нашарил в кармане ключи и опрометью метнулся в другой конец комнаты.

— Вы верите нам? — спросила Керсти.

— Не совсем так, — проговорил капитан, глядя, как сержант вытаскивает из шкафа что-то большое и тяжелое. — Спасибо, сержант. Откройте. Нет, я вовсе не убежден, что вам стоит верить, юная леди. Но я верю этим наручным часам. Кроме того… Если я ошибаюсь, самое страшное, что может произойти, — я выставлю себя идиотом, а вам, уж простите, сержант надерет уши. Но если я прав, тогда… этого, — он махнул рукой на газету, — не произойдет, верно?

— Да… наверное, — сказал Джонни. — Я вообще не знаю, произойдет ли хоть что-то из этого…

Бигмак лежал на земле, подавленный Холодцом. Холодец не столько дрался, сколько давил массой. Что-что, а давить массой он умел.

— Слезь с меня! — вопил Бигмак, отчаянно работая кулаками. Пытаться применять против Холодца беспощадные приемы уличных драк было все равно что молотить подушку.

— Я доживу до девяносто шестого, да? — пыхтел Холодец. — Потому что все-таки родился! И даже если я не вернусь в свое время вместе с вами, я там все равно есть, верно? Что-то ты обо мне знаешь, зуб даю!

— Да нет же, мы вовсе с тобой не встречались!

— Но я там был? И вы что-то узнали?

— Слезь, мне дышать нечем!

— Рассказывай давай!

— Тебе нельзя знать, что произойдет в будущем!

— Кто это сказал? Кто сказал, а?

У Холодца за спиной раздался вой. Холодец обернулся. Бигмак оторвал затылок от пола и тоже посмотрел на то, что творилось за спиной Холодца.

Кот Позор лениво потянулся, зевнул и спрыгнул с груды пакетов. Он величаво прошествовал на мягких лапах вдоль замшелой стены (зигзагом, ибо иначе ходить не умел) и скрылся за углом часовни.

— Куда это он? — удивился Холодец.

— Я почем знаю? Слезь, говорю!

Они осторожно двинулись следом за котом. Позор не обратил на них внимания.

У дверей часовни кот улегся, вытянув передние лапы.

— Первый раз вижу, чтоб он оставил тележку, — сказал Бигмак.

А потом они услышали.

Тишину.

Нет, звуки города никуда не делись. В каком-то баре по-прежнему дребезжало пианино. Раздался скрип двери, чей-то смех… Где-то медленно проехала машина. Но все эти звуки вдруг стали очень далекими, словно доносились из-за толстой невидимой стены.

— Слушай, эта бомбежка…— проговорил Холодец, не сводя глаз с кота.

— Какая бомбежка?

— На которой зациклился Джонни.

— И что?

— Ты не помнишь, когда она должна случиться? Он вроде говорил. Мне кажется, времени осталось мало…

— Класс! Ни разу в жизни еще не видел настоящей бомбежки! — обрадовался Бигмак.

Позор принялся мурлыкать. Оглушительно.

— Знаешь, у меня есть сестра в Канаде, — взволнованно произнес Холодец.

— И что? Она-то тут при чем?

— Э… она мне как-то раз прислала открытку. И на открытке был утес, куда индейцы загоняли стада бизонов, чтобы те упали с обрыва и разбились.

— Знаю! Это серия «Чудеса географии», да?

— Ага… И был один индеец, которому приспичило узнать, а на что это похоже, если смотреть на утес снизу? Вот почему это назвали «Прыжки разбитых голов». Честно.

Оба посмотрели на часовню.

— В девяносто шестом она по-прежнему на месте, — сказал Бигмак. — То есть, я хочу сказать, ее не разбомбят.

— Да, но тебе не кажется, позади нее будет как-то спокойнее?

Где-то в городе взвыла и тут же смолкла сирена.

С Парадайз-стрит доносились приглушенные звуки. На миг мелькнул свет — должно быть, кто-то выглянул из-за плотных штор. В одном из погруженных во тьму садов раздался крик.

— Здорово! — сказал Бигмак. — Только попкорна не хватает.

— Но ведь там живые люди! — возразил Холодец, который понимал, что в число живых людей, с которыми происходит беда, может войти и он сам.

— Нет, сирена-то сработала! Они все отсидятся в бомбоубежищах. В том-то вся и фишка. И вообще, это ведь все равно должно произойти, верно? Это же история! Все равно как если б мы отправились в тысяча шестьдесят шестой посмотреть на битву при… при чем-то там. Не каждый день увидишь, как на воздух взлетает целая консервная фабрика.

На Парадайз-стрит, несомненно, царила суматоха. Холодец слышал, как суетятся люди. С ближайшего конца улицы доносились такие звуки, будто кто-то марширует в жестяном корыте.

А потом…

— Слышишь? — неуверенно спросил Биг-мак.

Позор сел и встревоженно огляделся. С востока приближался негромкий гул.

— Класс! — восхитился Бигмак. Холодец попятился.

— Это же не по телевизору! —. пробормотал он.

Гул приближался.

— Жаль, я фотоаппарат не взял, — посетовал Бигмак.

Дверь одного из домов на Парадайз-стрит отворилась. Через улицу протянулась дорожка желтого света, маленькая фигурка пробежала по ней и остановилась посреди мостовой.

— Наш Рон вам покажет! — закричала фигурка.

Гул наполнил все небо.

Бигмак и Холодец бросились бежать одновременно. Одним прыжком преодолев церковный дворик, они кинулись к мальчугану, который выплясывал посреди улицы, грозя небесам кулачком.

Самолеты уже были прямо над головой.

Бигмак добежал первым, схватил мальчика в охапку, юзом затормозил на булыжниках и бросился обратно к часовне.

Они были на полпути к церквушке, когда раздался свист.

Они были на верхней ступеньке, когда первая бомба взорвалась в садах.

Они едва успели обогнуть часовню, когда вторая и третья бомба разнесли консервную фабрику.

Они упали и прижались к земле, когда бомбы дождем посыпались на улицу, наполнив все вокруг ревом столь громким, что он закладывал уши как вата, и светом столь ослепительно-белым, что плотно сжатые веки были ему не помеха. А потом рев достиг земли, и она пошла волнами, как покрывало, которое встряхнули.

Вот это-то и было самое жуткое, рассказывал потом Холодец. Хотя ему было нелегко решить, что же было самое жуткое, потому что жутким было все. Но земле полагается оставаться твердой и надежной опорой, а не проваливаться куда-то, чтобы потом взлететь снова и больно поддать тебе снизу.