Керсти наклонилась, чтобы посмотреть поближе.

— Да, — сказала она, — тот парень действительно похож Холодца. И что?

Джонни уставился в окно.

— Но ведь это и вправду Холодец. Помнишь?

— Что я должна помнить?

— Ну… что было вчера? Керсти наморщила лоб.

— Мы ходили на какую-то вечеринку, да? У Джонни упало сердце.

Все сглаживается, думал он. Вот что самое страшное в путешествиях во времени. Ты возвращаешься не туда, откуда отправлялся в прошлое. Ты попадаешь не туда, куда направлялся, это не твоя реальность.

Потому что в этой реальности во время бомбежки Парадайз-стрит никто не погиб. Это не тот мир, куда я хотел вернуться. Вот я и не вернулся. И остальные тоже. Когда фотограф делал снимок, мы были там, на Парадайз-стрит, но теперь мы здесь, и мы никуда не исчезали.

Поэтому никто и не помнит, что мы отправлялись в прошлое, — помнить-то нечего. В этой реальности мы занимались чем-то другим. Болтались где-то. Тусовались.

В этой реальности я помню то, чего не было.

— Твоя остановка, — сказала Керсти. — С тобой все в порядке?

— Нет, — сказал Джонни и вышел из автобуса.

Шел проливной дождь, но Джонни все равно не поленился сходить посмотреть, на месте ли тележка. Тележки за гаражом не оказалось. С другой стороны, может быть, ее там никогда и не было.

Он поднялся в свою комнату. Дождь барабанил по крыше. По пути Джонни еще лелеял тайную надежду, что, может быть, в этом, другом мире и он сам окажется другим человеком. Но все было как всегда. Та же комната, тот же беспорядок, тот же шаттл на обрывке красной шерстяной нитки под потолком. Те же материалы к реферату по истории, разбросанные на столе.

Он сел на кровать и некоторое время просто смотрел на дождь за окном. По углам притаились тени, Джонни чувствовал их присутствие.

Газету миссис Тахион он где-то потерял. Газета могла бы послужить доказательством, только никто все равно бы не поверил.

Он помнил все: торфяники, дождь, вспышки молний, и удары грома, и боль, которая терзала все тело, когда они бежали сквозь время. И всего этого не было. Нет, не совсем так. Повседневная, будничная, скучная жизнь вновь затопила все необычное.

Джонни стал шарить в карманах. Если бы только осталось хоть что-то…

Пальцы наткнулись на прямоугольник плотной бумаги.

Голоса с австралийским акцентом, доносившиеся снизу, означали, что дедушка дома. Джонни ссыпался по лестнице и вбежал в маленькую гостиную.

— Дедушка?

— Да? — откликнулся тот, не отрываясь от «Закадычных друзей» по телевизору.

— Помнишь, в войну…

— Да?

— Помнишь, ты говорил, что во время войны, прежде чем тебя забрали в армию, ты вроде бы дежурил на наблюдательном пункте, высматривал самолеты?

— Мне за это медаль дали. — Дедушка взял дистанционное управление и выключил телевизор, чего на памяти Джонни еще никогда не случалось. — Я тебе ее небось показывал? Да, верно, так оно и было…

— Не думаю, — со всей возможной дипломатичностью ответил Джонни. Дед очень сердился, когда Джонни пытался расспрашивать его о войне, и упорно не желал ничего рассказывать.

Но теперь дедушка пошарил на полу рядом со своим креслом. Там стояла плетеная шкатулка для рукоделия, которая когда-то принадлежала бабушке Джонни. Впрочем, для хранения ниток и иголок эта вещица служила недолго. Теперь там лежали вырезки из газет, ключи, которые не подходили ни к одной двери, марки в полпенни старыми деньгами и прочий подобный хлам, который неминуемо скапливается в укромных уголках любого давно обитаемого дома. Дедушка долго рылся в шкатулке, ворча себе под нос. Наконец он извлек маленькую деревянную коробочку и открыл ее.

— Никто тогда так и не понял, как мне это удалось, — сказал он. — Но мистер Ходдер и капитан Харрис вступились за меня. Да. «Значит, можно было успеть, — сказали они, — иначе как же он успел?» Молния ударила в провода, телефон не работал, и мопед не заводился, сколько я на него ни орал, так что пришлось мне бегом бежать до города. А мистер Ходдер и капитан Харрис замолвили за меня словечко, и мне дали медаль.

Джонни повертел коробочку в руках. Кроме серебряной медали там был еще клочок желтоватой бумаги с текстом, отпечатанным на машинке, на которой годами не меняли ленту.

— За отвагу, — прочитал он, — спасшую жизни граждан Сплинбери.

— После войны к нам приезжали какие-то парни из Олимпикса, — сказал дедушка. — Но я сказал им, что мне ничего не нужно.

— Как же тебе удалось успеть?

— Потом говорили, должно быть, чьи-то часы врали, — пожал плечами дедушка. — Не знаю. Я просто бежал, и все. Признаться, сейчас все как в тумане, когда вспомнить пытаюсь. — Он убрал медаль обратно в шкатулку.

Рядом с коробочкой лежала колода карт. Джонни взял ее и снял резинку, которой была перетянута колода.

На картах были самолеты.

Джонни достал из кармана пятерку треф. Она выглядела гораздо новее остальных карт, но все равно было видно, что она из той же колоды. Джонни положил карту к остальным и убрал колоду в шкатулку.

Джонни и дедушка некоторое время смотрели друг другу в глаза. Тишину нарушали только дождь и тиканье часов на каминной полке. Джонни чувствовал, как время течет вокруг них, густое, как янтарная смола.

Потом дедушка моргнул, взял дистанционник и направил его на телевизор.

— И вообще, с тех пор много воды утекло, — только и сказал он.

В дверь позвонили. Джонни поспешно вышел в прихожую.

В дверь позвонили еще раз. В звонке отчетливо слышалось нетерпение.

Джонни открыл.

— Привет, Керсти, — хмуро сказал он.

С волос Керсти ручьями лилась дождевая вода.

— Я бежала от следующей остановки!

— Да? Зачем?

— Вот. — Она показала ему маринованную луковицу. — Я нашла ее у себя в кармане и… все вспомнила. Мы путешествовали в прошлое!

— Не в прошлое, — поправил Джонни. Радость бурлила и разрасталась в нем, словно большое розовое облако. — Просто в другое время. Входи.

— Все-все вспомнила! Даже пикули!

— Здорово!

— Я подумала — надо обязательно сказать тебе.

— Ты правильно сделала.

— Как думаешь, миссис Тахион отыщет своего кота?

Джонни кивнул.

— Где бы он ни был.

Сержант и солдат кое-как поднялись на ноги и спотыкаясь двинулись к тому, что еще совсем недавно было домом.

— Бедная старушенция! Бедная старушенция! — покачал головой сержант.

— Может, она успела убежать? — робко предположил солдат.

— Бедная старушенция!

— Там недалеко стена была… — с надеждой проскулил солдат.

— От дома ничего не осталось! Что ты несешь!

Они спотыкаясь брели по развалинам Па-радайз-стрит.

— Господи! Ну кто-то за это поплатится!

— Уж кто бы говорил! Вы не должны были оставлять бомбу без охраны! Бедная старушенция!

— А вы знаете, сколько мы спали за эту неделю? И капрал Вильяме отстал в Слэйте! Всего-то на пять минут сели передохнуть! Раз за всю ночь!

Они добрались до воронки. На дне что-то булькало и пузырилось.

— У нее были родственники? — спросил солдат.

— Никого. Она сто лет бродяжничала. Мой отец говорил, что видел ее, еще когда был маленький, — сказал сержант. Он снял фуражку. — Бедная старушенция.

— Это ты так думаешь! Обед-обед-обед-обед!

Они обернулись. По улице, ловко лавируя между грудами кирпича, рысила щуплая старушка в старом пальто поверх пижамы и фетровой шляпе. Перед собой она толкала проволочную тележку.

— Обед-обед!

Сержант уставился на солдата.

— Как ей это удалось?

— Я-то почем знаю!

— Обед-обед-Бэтмен!

А в это время Позор шел себе по переулкам. Его, как всегда, заносило в сторону, поэтому двигался кот зигзагами. Утром он отлично поохотился на Парадайз-стрит, а потом отправился на развалины консервной фабрики, где было полным-полно мышей, причем некоторые из них были жареные. У Позора выдался удачный день.

Сплинбери вокруг него медленно погружался в сон. Повсюду по-прежнему воняло уксусом.