– Максим-Максим! – недовольно цокает языком и почти наверняка осуждающе качает головой. Так и вижу. – Как же ты так недоглядел-то! Съездила девчонка за город называется! Я её туда отправляла подышать свежим воздухом и отдохнуть от рабочих будней, а что получилось в итоге?!
Молчу. Что вообще на это можно сказать?
Оля… И ведь спросил же, точно ли она разбирается в тонкостях грибного дела. Уверила, что да. А теперь вот, пожалуйста, в больницу попала.
– Чуть не угробил мне девчонку, ну как так!
Мать Ольги, как всегда, винит всех вокруг, а по сути-то сама отправила дочь «по грибы». Сдались они ей…
– Я не разбираюсь в грибах, Марина Аркадьевна, а Оля была уверена в том, что собирает сыроежки.
– Ох… дура, что сказать! – вздыхает тягостно.
– Ну зачем вы так...
– На правду не обижаются! Я ей справочник грибника зачем в руки дала?! Просила же изучить, пока будет ехать на электричке!
Тётя Марина активно причитает ещё несколько минут. Слушаю в полуха до тех пор, пока она не обращается ко мне.
– Ты сам-то как, Максим? Ну весь ведь переломанный был! Нога ещё эта… Оля говорила, что тебя несколько раз оперировали.
— Мне уже лучше, спасибо, – коротко информирую её о своём состоянии.
– Ходить-то будешь? Или как? – спрашивает наиграно-сочувственно.
– Я уже хожу...
– Ты только духом там не падай, ладно? И лекциями Чиповского не пренебрегай! Оля сказала, что ты не особо заинтересовался его методикой, а зря, Чиповский – гений нашего времени!
– Я как-то больше врачам доверяю, а не теориям посыла мыслей в Космос…
– Ты держись там. Инвалидам в нашей стране живётся несладко, но…
– То есть вы меня уже записали в инвалиды? – перебиваю, с трудом погасив приступ накатившей злости.
– Это трудно принять, я понимаю. Как и тот факт, что в спорт ты уже не вернёшься. Но ты пойми, так бывает, это жизнь… Ужасно конечно, что эта авария случилась прямо перед Олимпиадой… Представляю, какая это для тебя душевная травма...
Я просто в шоке от её слов.
В спорт ты уже не вернёшься.
– С чего вы взяли, что на мне можно поставить крест?
– Не злись, Максим, просто думай о выздоровлении. Настройся. И давай мне там не срывайся на Ольгу. Нам всем сейчас непросто.
Не срывайся на Ольгу. Наябедничала значит.
Интересно, Оля абсолютно всё рассказывает матери?
– Ольга тебя очень любит. Вон бросила всё и помчалась к тебе в кукуево, а за ней тут, между прочим, мужчина состоятельный пытается ухаживать, – деловито сообщает она. – Цветы, подарки, знаки внимания.
– Вы это к чему? – недоумеваю я.
Цветы. Подарки. Интересно… Слышу об этом впервые.
– Цени Ольгу, Максим. Она ж ни на кого кроме тебя не смотрит. Порядочной её воспитали!
Я вообще не улавливаю смысла сказанного, но клянусь, всякий раз после общения с этой женщиной у меня начинаются головные боли. Вот как сейчас.
– Свадьба-то у нас когда теперь намечается? – с явным укором в голосе интересуется Марина Аркадьевна. – Или всё уже? Нет средств?
Душная женщина…
– А вы всё ещё видите свою дочь рядом со мной? Рядом с несостоятельным инвалидом, – уточняю я, не пытаясь сдержать усмешку.
– Ой, Максим, ну что ты цепляешься к словам, ей богу! Я имела ввиду тот факт, что тебе нужно научиться воспринимать себя таким, какой ты есть сейчас…
Невозможно слушать это. Она несёт полнейший бред. И про мужика какого-то зачем-то сказала. О ком вообще речь?
– У меня курица горит. Всего доброго, Марина Аркадьевна.
Сбрасываю вызов и массирую виски.
Лучше б не звонил ей, честное слово. Чувствую себя сейчас отвратно. Столько всего она нагородила, не переварить…
Вытягиваю ногу вперёд. Завтра приедет реабилитолог, и снова начнутся адовы муки. Вздыхаю и осматриваю затянувшиеся швы.
А ведь есть в словах Марины Аркадьевны доля правды. Инвалидом я себя, разумеется, не считаю, но после аварии совершенно точно ощущаю другим человеком: слабым, немощным и ни на что не годным. Благо, что разрешили потихоньку возвращать умеренные физические нагрузки. Я столько не сачковал со времён пятилетнего возраста…
Выключаю свет на веранде и решаю немного поваляться на свежем воздухе. Так лень идти в спальню… да и голова чугунная.
Чудные качели-гамак, заботливо продуманные дизайнером, так и манят. Устроившись на цветном покрывале поудобнее, закрываю глаза и позволяю себе вздремнуть. От тех таблеток, которые я пью, постоянно клонит в сон. Это аморфное состояние мне порядком поднадоело, но делать нечего. До конца месяца бросать их нельзя.
Тишина. Совсем нет ветра и поют сверчки. Хорошо, спокойно…
Не знаю сколько проходит времени прежде, чем за воротами слышится какой-то шум. Вроде как автомобиль подъехал, но сквозь сон я не особо понимаю, к кому именно пожаловали гости, а потому продолжаю спокойно дремать. Но длится это ровно до того момента, как раздаётся скрип железной двери ворот, а затем и стук каблуков.
Открываю глаза и прислушиваюсь. Нет сомнений в том, что это она, хозяйка этого дома. Не знаю почему, но я сразу это чувствую...
Однако зайти в дом Арина не спешит. Слышу, как девушка скидывает обувь и щёлкает зажигалкой. Ощущение, что сидит где-то совсем рядом. Подозреваю, что она устроилась на ступеньках.
Встаю, разминаю мышцы спины, затёкшие ввиду неудобного положения тела. Замечаю яркий красный пиджак. Как и предполагал, Барских сидит на ступеньках. В темноте светится кончик тлеющей сигареты, а сама она, запрокинув голову наверх, смотрит в небо, усыпанное звёздами.
Что-то во всей этой картине настораживает. Во-первых, её плечи то и дело приподнимаются, а во-вторых, я отчётливо слышу это: она плачет.
Дабы убедиться, что мне не мерещится, поднимаюсь с гамака и тихо подхожу ближе.
Да. Не показалось. Плачет.
Щёлкаю выключателем и обеспокоенно смотрю на девушку. Она явно не ожидает моего появления на веранде. Резко поворачивается, прикрывает от света глаза ребром ладони и удивлённо смотрит в мою сторону.
– Барских… Ты…
Слова как-то застревают в горле, потому что в этот момент я замечаю то, что меня шокирует.
Её внешний вид.
– Какого… ты не со своей Олей? – недовольно спрашивает она, безуспешно пытаясь запахнуть пиджак на груди.
Молча смотрю на неё и как-то сразу начинаю понимать, что произошло. Юбка порвана, блузка тоже. Да и взгляд её, полосонувший раздражением и досадой, явно скрывает гораздо больше. В глазах читается смущение, которое, как мне казалось, вообще не свойственно тому типу женщин, к которому она принадлежит.
– Жених? – нахмурившись, спрашиваю я.
Не отвечает. Он значит…
Опускает руку, отворачивается. Выбрасывает окурок и забирает туфли, брошенные на газон. Сжимаю челюсти, глядя на то, как она расправляет юбку, поднимаясь со ступенек.
– Мне надо перекантоваться здесь пару дней. Займу комнату для гостей, если ты не возражаешь, – говорит со мной так, словно приехала домой не к себе, а ко мне.
Босыми ногами ступает по деревянному настилу. Пытается пройти мимо, но я её останавливаю, придержав за локоть.
– Это он, да? Что между вами произошло?
Сейчас в свете лампы, вкрученной накануне, я отчётливо вижу её лицо. Так близко, как никогда прежде.
Вроде плакала, а при этом всё равно выглядит так, как будто сошла с модной обложки. Только лишь глаза и выдают. Потухшие. Выражающие болезненное разочарование и некую отрешённость.
Растерянно косится на мою руку, и я разжимаю пальцы, выпуская из них мягкую ткань пиджака.
– Расслабься, Громов, – пытается выдавить из себя фальшивую улыбку. – Со мной всё в порядке.
– Ты лжёшь.
– Вовсе нет. Поиграли немного. Если ты понимаешь, о чём я, – многозначительно усмехается она.
– Ты ведь это не всерьёз, да? – качаю головой, глядя на пострадавшую белую блузку.
Перед глазами тут же вспыхивает один неприятный эпизод из моего прошлого, и я ощущаю, как моментом вскипевшая кровь начинает сильнее стучать по венам.
