- Ну, гляди, Катерина! Ежели еще раз застану его подле тебя, не жди пощады.
- Почто недоверие такое, батюшка?
- Ложись, не студись. На Яблоневый Спас под венец пойдешь с боярином Андреем. А покуда час твой не пробил, под надзором нашим пребывать станешь. Ложись, я пришлю Евдокию, - сказал отец и вышел из опочивальни.
Катерина забралась под покрывало и, уткнувшись в подушку, разрыдалась.
- Господь милосердный, пощади рабу Твою верную. Почто муки адовы терплю? Почто?! Не разлучай с милым моим, не отымай последнее счастье мое! Ни об чем боле не прошу. Молю только о жалости!
Она плакала от нестерпимой, щемящей боли в груди, от горечи и бессилия, от нежелания покориться злой судьбе, от своей беспомощности; от того, что сейчас лето, а не весна, от того, что она - княжна, а Берджу - крепостной, от того, что некуда ей податься и еще, и еще от чего-то. Наревевшись досыта, бедняжка заснула. И виделось ей во сне: будто стоит она в лодке, и та удаляется от берега все дальше и дальше, а Берджу, стоявший на песке, тает прямо на глазах, словно туман. И вот уж не видно родного берега, только черные волны норовят захлестнуть хрупкую посудину.
4
В трапезной горели свечи. Афоня вынимал из бронзовых треножников огарки, меняя их на новые свечи, и собирал восковые оплывы в берестяной коробок. Было тихо: за длинным сосновым столом ужинали только князь Василий и его дочь, Катерина. Они сидели по разные стороны стола, друг напротив друга; сидели молча, изредка перебрасываясь парой фраз.
- Как здоровье у княжны?
- Хворь отступила, батюшка.
- Добро...Михеич, поди ближе.
- Да, государь, - пожилой слуга склонился перед Василием.
- Ближе, - поманил он его рукой и стал говорить тихо, чтобы было слышно только им двоим. - С сего дня и до той поры, покуда княжна не покинет отчий дом, глядеть станешь за каждым шагом ее.
- Разумею, государь.
- Ежели чего подозрительного углядишь, известишь немедля.
- А на кой предмет должон догляд я весть?
- На предмет певца, Никодима. Гляди, чтоб этого смерда и близко не было подле дочери моей.
- Ага.
- Погодь, не мельтеши. А когда княжна с мужем отбудут, поглядишь денька два-три за этим холопом. Уразумел, чего требуется от тебя?
- Уразумел, батюшка. Чего уж тут мудреного?!
- Ступай. Да гляди у меня!
Михеич низко поклонился и вышел.
Катерина, сидя за другим концом стола, никак не могла разобрать, о чем толковал отец со слугой. Когда тот вышел, она внимательно посмотрела на родителя, пытаясь уловить хоть намек на то, о чем он думает, но князь был непроницаем. Остаток ужина они просидели молча...
***
Небо становилось малиновым. Солнце клонилось к закату. В церкви зазвонили колокола, и народ заторопился на вечернюю молитву. Катерина стала входить в церковь следом за отцом, перед которым все расступались и низко кланялись, и тут увидела у ворот помощника государева конюха, одиннадцатилетнего Тимошку. Зацепив его за рукав, она отвела того в сторону.
- Тимош, из церквы идти будешь, заглянь в горницу к Берджу, отдай ему это, - она быстро сунула подростку в руки плотно свернутый небольшой легкий платок. - Только гляди, чтоб тебя там никто не увидал. А может встретишь его где по дороге, так еще и лучше. Ясно?
- Ясно, княжна, - обрадовался заданию парнишка.
- Схорони платок за пазухой - то, а то не ровен час углядит невесть кто. Вот так. А теперь ступай с Богом.
Тимофей поклонился и, придерживая рукой спрятанный под рубахой платок, стал протискиваться через толпу ближе к алтарю. Священник окуривал алтарь фимиамом, раскачивая кадило. Катерина зажгла свою свечу и приблизилась к отцу.
- Восстаните! Господи, благослови, - возгласил диакон. И весь народ стал на колени, держа перед собой свечи.
- Слава святей, и Единосущней и Животоворящей, и Нераздельней Троице внегда, ныне и присно и во веки веков, - подтянул иерей.
- Аминь, - пропел хор.
Берджу тихонько вошел в церковь и устроился неподалеку от выхода. Внутри царил полумрак. Свет от пламени свечей отражался бликами на иконах, и те словно оживали. Стоял густой запах ладана: священник окуривал прихожан фимиамом.
- Господи Боже наш, помяни нас, грешных и непотребных раб Твоих, внегда призывати нам Святое Имя Твое, и не посрами нас от чаяния милости Твоея; но даруй нам, Господи, вся яже ко спасению прошения и сподоби нас любити, и боятися Тебе от всего сердца нашего, и творити во всех волю Твою. Яко Благ и Человеколюбец Бог еси, и тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков...
Катерина стояла на коленях, склонив голову, и глядела на пламя свечи. "Господи, помилуй меня, - думала она. - Защити меня, грешную. Избави от мук адовых. Заступись за меня пред батюшкой. Сотвори чудо, чтоб не быть мне женой этому боярину. Помоги нам с Берджу. Храни нас в пути - дороге. Дозволь соединиться мне с любым моим. Ты Всевидящий, Знающий, Могий, Заступник. Аминь".
- Миром Господу помолимся, - донесся до княжны протяжный голос диакона.
- Господи, помилуй, - запел хор. - О Свышнем мире и спасении души наших, Господу помолимся. О мире всего мира, благосостоянии Святых Божиих Церквей и соединении всех, Господу помолимся.
Берджу перекрестился и увидел далеко впереди Катерину. Та осеняла себя крестным знамением. "Катюша, Катюша... как же все будет-то? - думал он.- Не верится мне в счастье наше... Что-то не зовешь ты меня уж который день: можа покорилась батюшке? Тяжко на душе. Бежать... Бежать надоть. А на кого ж я мать кину? Да и отпустит ли она меня? Ох, и тревожно..."
- Спаси, Боже, люди Твоя и благослови достояние Твое, посети мир Твой молостию и щедротами, возвыси рог христиан православных и низпосли на ны милости Твоя богатыя; молитвами Всепречистыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии; силою Честнаго и Животворящаго Креста...
Пробравшись в половину, где обитали артисты, Тимошка постучал в дверь комнатушки Берджу. Никто не отозвался. Тогда, оглядевшись по сторонам, он протиснул маленький сверток под дверь и выбежал, направляясь к конюшне. Только Тимошка скрылся за углом терема, как к Берджу в светлицу вошла мать.
- Ой, на что это я наступила? - она подошла к окну, подпалила лучину и глянула на пол. - А-а-а, понятно. Вечно он раскидывает одежу, - она наклонилась за платком. - Это не его платок... Да в нем схоронено что-то...
Парама развернула материю и извлекла кусок бересты. Догадавшись, чье это может быть послание, мать разгневалась:
- Ну уж нет! Не бывать тому! Забаву нашла... Но у нас тоже гордость имеется, - она сунула записку себе в лапоть, а платок - в рукав рубахи. - Кажный должон знать место свое, - и женщина сложила ладони в молитве.
В светлицу вошел Берджу.
-- Матушка? - удивился юноша.
-- А-а, сынок, вернулся ужо? - растерянно пробормотала та.
В конюшню к другам заглянул. Они зовут состязаться на скачках.
- Ну что ж... - улыбнулась мать и похлопала сына по плечу. - Силой и ловкостью ты у меня не обделен. Опочивай, пойду я.
-- Доброй ночи, матушка.
-- Да храни тебя, Всевышний.
Берджу лег на лавку и, подложив руку под голову, задумался. Лежал так без сна, глядя через окно на звездное небо, пока не догорела лучина.
А тем временем Катерина накинула на плечи длинный черный платок и крадучись пошла по темному терему со свечей к потайному выходу.
Михеич сидел в своей коморке и при свете лучины царапал что-то на бересте. Дверь комнатушки была приоткрыта, и, проходя мимо нее, княжна не осталась незамеченной. Пламя лучины задергалось от порыва ветра, и слуга насторожился, услыхав едва уловимый шорох материи. Тихонько выглянул из своего укрытия. В конце коридора мелькнуло что-то темное. Перекрестясь, он накинул на себя покрывало и, осторожно прикрыв дверь, чтобы не выдать себя, отправился следом за таинственным черным полуночником.
Катерина вышла из терема и направилась к реке. При свете луны был отчетливо виден силуэт движущейся фигуры, спускавшейся по белым каменным ступеням. Таким образом, слуге стало ясно, что таинственный незнакомец - женщина. То ли княжна почувствовала слежку, то ли решила проверить, не идет ли кто за ней, но она обернулась. Лунный свет озарил ее лицо, и Михеич узнал княжну. Теперь ему не было так боязно, и, раздираемый любопытством, он бодренько, с еще большим усердием последовал за Катериной дальше, прячась за косяками изб и деревьями.
