Он обратил на нее внимание не сразу.

Ева казалась ему обычной: скучной, слишком правильной, светлой, что ли. Поставь их рядом, и он будет разительно отличаться от нее. Высокий, широкоплечий, с ожесточенным лицом, длинной челкой, ниспадающей на лоб и взглядом вечно злого дикого зверя. И это в двадцать. Каким он будет спустя десяток лет, Руслану было страшно представить.

Ева, напротив, была хрупкой, невысокой и едва доходящей ему до плеча. Ее роскошные светлые волосы добавляли образу идеальности и правильности, а взгляд… эти бездонные голубые глаза смотрели на него так открыто и искренне, что иногда ему казалось, будто он захлебнется в них.

В общем… они были разными.

Но это не помешало ему в один миг взглянуть на нее по-другому. Его повело. От одного взмаха ресниц и взгляда, которым она его одарила. Тогда Руслану показалось, что там, в ее глазах, что-то изменилось, сломалось, перестроилось. А когда он стал ждать ее у входа, чтобы лишний раз поиграть в гляделки, стало не по себе.

— Привет, — ее голос заставил его дернуться и отвлечься.

Повернулся. Застыл, глядя на ее улыбку. На губы эти пухлые, которые она еще и облизала, прикусила белоснежными зубами и… отвела взгляд, опустив голову. Глупо, но как же ему захотелось их поцеловать, смять и попробовать на вкус.

— Здравствуй, — ответил.

Хрипло, даже надрывно, но быстро прочистил горло и тоже попытался выдавить улыбку. Благо, быстро опомнился и нахмурился, с его рожей улыбаться было дико. Не шла ему улыбка, а в контрасте с ней смотрелось жутко.

— Марк Давидович попросил закупиться, — объяснила. — Тамара Петровна приболела, а сегодня день закупок, — и взгляд вниз опустила, будто ей неудобно. — Отвезешь меня? Это совсем недолго, — поспешно произнесла, будто боясь, что он откажется. — Я просто… — она замолчала резко и вздохнула, отчего ее грудь чуть поднялась. — Не хочу с Егором ехать.

— Отвезу, садись, — и на машину указал кивком головы.

Она залезла внутрь, а он достал сигарету и попытался закурить. Руки почему-то дрогнули, так что закурить получилось с третьего раза. Втянул густой дым и выпустил его наружу, затяжка за затяжкой пытаясь успокоиться. Бросать ему надо, все же курение — не лучший способ успокоить нервы, да и риск заработать рак легких выше. Умереть от того, от чего умерла его мать не хотелось, но отказаться от этого расслабления пока не получалось.

Она там. В машине. И ему нужно сесть к ней, завести мотор, выехать за ворота. Дорога в город займет минут сорок, это если без пробок, а так и час ехать можно.

Он повернулся к машине и едва не чертыхнулся, когда увидел ее на переднем сидении. Захотелось выкурить еще одну сигарету, а лучше — выпить, чтобы окончательно успокоить тот тремор, что испытывал. Почему-то только с ней. Когда вокруг куча баб, ему плевать, а она — она его до дрожи доводит одним голосом, взглядом, улыбкой, запахом.

Выдохнул, запретив себе думать о ней, запустил руки в волосы и, зашагал к машине. Открыл дверцу, сел, сделал глубокий вдох… пахнет в салоне ею. Не его сигаретами, не табаком, не кофе, который так любит хозяин, а ее кокосовым гелем для душа и шампунем. Незаметно для себя он ее так и называл — Кокосик. Банально до такой степени, что зубы сводит, а ему нравилось. Она и похожа была на кокос. До приторного сладкая, нежная и… недосягаемая.

— Ты не могла бы пересесть назад? — спросил слишком грубо, но терпеть ее присутствие рядом с собой всю дорогу не хотел.

Стушевалась. Непонимающе уставилась на него и кивнула, но вылезать из машины не спешила.

— А можно… можно я тут? Меня укачивает просто, — замолчала, а потом вздохнула и произнесла: — Извини, я пересяду, конечно.

— Не нужно, — отрезал. — Сиди здесь.

— Спасибо, — и тон такой, что он сразу себя дерьмом почувствовал, потому что не хотел, чтобы она рядом сидела.

Они ехали молча, так что Руслан даже подумал, что все обойдется, но нет. Она заговорила спустя минут пять тишины, нарушаемой скрежетом его зубов, так сильно он их сжимал.

— Ты прости, что я тебя попросила, — виновато так произносит. — Егор он… сложный. И мне с ним некомфортно.

— А я легкий? — спросил с издевкой.

— Ты хороший, — ответила, не задумываясь, а у него екнуло что-то внутри.

И где она хорошего-то нашла?

— Глупая ты, Ева, — произнес, не вдаваясь в подробности.

Он не был хорошим. Никогда. С самого детства, сколько себя помнил. В три он ударил девочку в детском саду и разбил ей нос. В пять безжалостно раздавил жучка на тротуаре, а в девять избивал одноклассников за то, что они называли его “сыном алкашки”. С Евой они познакомились в пятнадцать. Она вместе с родителями переехала, пришла в его класс. Новенькая. Тогда она была совсем тихой.

Над ней издевались, а он ничего не делал.

Наплевать ему было, главное, чтобы его не трогали. Но тогда уже не рисковали, потому что удар у него был проставлен четкий. Его боялись и не только одноклассники, но и учителя. Это было смешно и грустно одновременно: слышать, как молоденькая практикантка жалуется завучу:

— Вы не понимаете. Я не могу его даже тему спросить, он как посмотрит, мне страшно становится. Алмазов точно не уголовник?

— Ну какой уголовник, Дашенька? Ему пятнадцать. Детство у него сложное было, да и сейчас не лучше. Если боитесь — не спрашивайте, что учеников больше нет?

И она не спрашивала. Даже стороной его обходила. Она его боялась, а ему смешно было.

— Я это еще в школе поняла, — Ева вернула его в реальность. — Помнишь, когда ты котенка спас?

Руслан даже скорость сбросил, чтобы не врезаться в кого. Она видела? Как? Где она была тогда, когда он Леопольда к себе забирал?

— Какого котенка, Ева? — спросил с усмешкой, а у самого сердце в ребра застучало.

— Ну того, рыженького, помнишь? Он под школой нашей сидел, одинокий, трясся, его Багримов еще ногой пнул, а ты забрал его. Присел, погладил, оглянулся и в под куртку запихнул. Я в библиотеке напротив сидела, наблюдала. Мне его жалко было. А ты взял и забрал его!

Она вздохнула и мечтательно улыбнулась, искренне так, что его пробрало до самых внутренностей. Ничерта он не хороший. Никогда не был добрым, а она… пытается убедить его в обратном, заставляет желать измениться для нее. Становиться другим ему нельзя, ни сейчас, ни потом.

Он и на работу эту устроился только чтобы денег заработать, а потом что-то свое открыть. Не в криминал же идти, в самом деле. А тут платили хорошо, требовали только своевременное исполнение своих обязанностей, в условиях стояло не спорить с хозяином и выполнять приказы — идеально. И его взяли. Как и ее.

Как-то так получилось, что они даже на собеседование вместе пришли. Он, по обычаю, в черной кожаной куртке, в легкой футболке, с чуть растянутой горловиной, а она — в легком летнем платье, доходящем до колен. Она пошла первой. И ее сразу взяли. Как и его. У хозяина тогда настроение хорошее было, правда, Руслан только потом понял, что причина такого настроения — она.

— Я и потом за тобой наблюдала, — продолжила она. — Тебя все боялись, а я знала, что ты только кажешься таким. Специально, — она вдруг посмотрела на него и взгляд тут же отвела, но тех секунд, что она смотрела на него хватило. — Ты всегда хорошим был, сопереживательным, справедливым, — подчеркивает она. — Когда Степанова, новенького, подставили, ты избил не его, а Багримова.

— Марат три недели пролежал в больнице, — сухо ответил ей.

— Да я знаю, — Ева вздохнула. — Ты иногда теряешь контроль.

Сказать бы ей, что если не ее истошный крик, Багримова он бы добил, потому что тогда не видел ничего вокруг, только желание сделать ему больно, так же, как Марат как-то сделал ему. Папенькин сынок, богатенький буратино, решивший, что ему все позволено, потому что у отца были деньги. Оно так и было, но только не для Руслана. Тот знал истинное лицо Марата Багримова. Эти знания помогли ему избежать тюрьмы и наказания. Он показал видео отцу Багримова и тот забрал заявление и претензии, а после Марат вовсе свалил из города.