Тело моментально напрялось, и я почувствовал растёкшийся внутри гнев, выжигающий кровь.

Одного имени хватило на то, чтобы понять, что ничего хорошего нас не ждёт. Имя моего старшего брата давно искоренили из повседневного лексикона ещё четыре года назад и употребляли только в самых крайних случаях. Это была инициатива родителей, но я бы и без их негативного отношения забыл бы это имя. Слишком много плохих воспоминаний оно с собой несло.

— Какого хера ему надо на этот раз? — не сдерживаюсь я.

Мать нервно закусила губу и отвернулась к окну, предоставляя отцу полный карт-бланш относительно высказываний.

— Его выпускают. Послезавтра. Нам прислали оповещение.

Он протянул мне невзрачный листок бумаги, исписанный широким размашистым почерком.

— Надеюсь, он в курсе, что здесь его никто не ждёт?

Мама хохотнула, — кажется, ещё немного, и у неё начнётся истерика.

— И когда его это останавливало? Мы от него открестились задолго до того, как он попал в тюрьму, но это не мешало ему каждый день появляться в офисе или дома с показным скандалом.

Я устало провёл ладонью по лицу, пытаясь усмирить беснующихся внутри демонов.

— В этот раз я сдерживать себя не стану, — озвучил угрозу. — Особенно, если он позволит себе хоть какое-то замечание в адрес Ксюши.

Мать взволнованно потянулась к моим рукам через весь стол, но я убрал их, спрятав под столом. В прошлый раз я уже поддался её просьбе не устраивать драку — при том, что не я был её зачинщиком — но больше я такой оплошности не допущу. Этому сукиному сыну давно надо было преподать жизненный урок.

— Как в нашей семье мог родиться этот гондон, я не понимаю… — вспыхнул я, вскакивая на ноги.

— Кирилл! — возмутилась моему выражению мать, но я лишь махнул рукой и направился в свою комнату.

Ксюша сидела на подоконнике, свесив ноги и сложив на коленях руки. В её ответном взгляде плескалось беспокойство. Я подошёл к ней вплотную, сгрёб в охапку и уткнулся лицом в изгиб шеи. Надо отдать ей должное, она не пыталась ничего спросить, — просто обняла в ответ, прижавшись ко мне всем телом, обвила ногами и запустила пальцы в волосы.

Но я должен был сказать ей.

— Через два дня мой брат выходит из тюрьмы.

Мой голос был тихим и неуверенным, потому что я открывал перед ней тот тёмный угол души, куда никого не пускал раньше; там, покрытый паутиной обиды и толстым одеялом ненависти и презрения, пылился сундук с воспоминаниями о старшем брате, который был для меня примером. Даже к отцу я относился не с таким уважением и благоговением, как к нему.

— О Боже… — пытаясь скрыть своё шоковое состояние, прошептала девушка. — Я не знала, что у тебя есть брат…

Я неопределённо пожал плечами.

— Мы давно не говорим о нём. В этом доме его имя приравнивается к ругательству.

Ксюша сжала губы, хотя я видел, что ей очень хочется задать очевидный вопрос. Вздох сорвался с моих губ, которые раскрылись для ответа, но девушка прижала к ним пальцы, призывая к молчанию.

— Тебе необязательно говорить об этом, если не хочешь.

Поцеловав пальцы, я взял её руки в свои и покачал головой.

— В этот раз — обязательно, — не согласился. — Потому что в ближайшее время, я думаю, нам надо перестать встречаться.

— Почему? — Столько боли и непонимания в её глазах я ещё не видел и готов был надрать собственную задницу за то, что именно я стал причиной их появления.

— Он любит… причинять боль своим близким. Это извращённое развлечение доставляет ему огромное удовольствие. Мне до срыва голоса больно вспоминать то время, когда он был моим старшим братом. Я боготворил его, ставил превыше всех в своей семье. До того самого дня, когда из-за него моя жизнь и жизни Лёхи и Макса ухнули на самое дно.

— Что случилось? — тихо спросила Ксюша, поглаживая меня по щеке.

Она должна быть ближе, чтобы между нами стало на одну тайну меньше. Я подхватил её под ягодицы и сел на кровать, оставив её на своих коленях. Девушка тесно прижалась ко мне — так, как я того хотел — и уткнулась лицом в моё плечо.

— Когда нам было по восемнадцать, — как раз перед поступлением в универ, — мой старший брат связался с торговцами наркотой. Не знаю, как он на них вышел, и зачем ему вообще всё это понадобилось, но в один прекрасный день он заявился домой с огромной суммой денег. Тогда мы ещё не знали, как именно он их зарабатывал. Брат успокаивал нас, что всё легально, и закон он не нарушает. Родителям его деньги были без надобности — сами прилично зарабатывали — поэтому он поделился ими со мной. А через пару дней приполз домой; на нём живого места не было — сплошной фарш вместо лица, многочисленные переломы и ушибы. Брат два месяца провалялся в больнице загипсованный, я не отходил от него ни на шаг. Он повторял, что всё будет хорошо, когда смог разговаривать, и я ему верил. А после… я узнал, что он пытался заманить в свою новую профессию Лёху. Вот только Лёха быстро понял, чем пахнет, и попытался вразумить моего братца. А тот, чтобы сохранить тайну, накачал моего другана наркотой. Лёха тогда знатно подсел на эту дурь, мы полгода его с иглы снимали по разным реабилитационным центрам и больницам. По очереди с парнями дежурили в его палате, чтобы он не дай Бог не сбежал в поисках новой дозы. — Я на минуту замолчал, переводя дух, но понимал, что уже не могу остановиться. — А пока мы боролись за Лёху, этот ублюдок нацелился на семью Макса: со своими новыми дружками обнёс весь их дом, ни гроша не оставил. Они тогда в долговую яму попали — в доме не только их личные деньги были — наши семьи помогали им, чем могли. На Макса в то время смотреть было страшно — искал подработки, где только мог, иногда и сутки напролёт ишачил, лишь бы семье помочь. Но даже это не было кульминацией: через пару дней в наш дом нагрянула полиция и предъявила мне ордер на арест.

Ксюша испуганно дёрнулась и попыталась отстраниться, но я лишь сильнее прижал её к себе.

— Дай мне закончить. — Она послушно затихла; лишь впилась пальцами в мои плечи. — Когда мы с родителями в сопровождении приехали в участок, оказалось, что мой старший брат, которого я уважал больше родного отца, задолжал своим «работодателям» кругленькую сумму, но сказать об этом родителям означало признаться в незаконной деятельности, поэтому он и обчистил дом Макса. Однако этого оказалось недостаточно, и он пошёл дальше: потребовал у отца свою долю в фирме и продал её нашим конкурентам. Мать едва не поседела, когда узнала; «Корвалол» пила вёдрами, чуть в больницу с нервным срывом не слегла. Мы с отцом впахивали, как проклятые, чтобы выкупить эти акции обратно; пришлось брать в универе акодем — это было прямо во время зимней сессии — потому что времени на учёбу совершенно не оставалось. Тогда-то мы все от Никиты и отвернулись, а он решил нас добить: начал сбагривать дурь, но решил прикрыться и выставил меня посредником между дилерами и потенциальными покупателями. За это меня и хотели посадить.

На этот раз Ксюша всё же отстранилась, с немым ужасом заглянув в мои глаза.

— Но ведь этого не случилось?

По губам скользнула горькая усмешка.

— На моё счастье, я в то время практически ночевал в «Альфа Консалтинг» наравне с отцом, тому была целая толпа свидетелей, поэтому мне ничего предъявить не смогли. А вот брату дали девять лет, да… — я помолчал, с досадой отмечая, что срок ещё не вышел. — Ему бы гнить там ещё пять лет, но его выпускают за «примерное поведение»…

На последних словах я скорчил ехидную гримасу.

— Самое поганое, что после пошла какая-то, мать её, цепная реакция. Всего через месяц после выходки брата, когда мы только-только решили, что всё наконец пришло в норму, эта блядская жизнь вновь доказала, насколько у неё херовое чувство юмора. В одну из ночей, когда мы с Максом дежурили у Лёхи, сменив Костяна, Егор решил в одиночку «восстановить нервную систему»: отправился в бар, в котором надрался до полной потери рассудка, а после прямо там же, в туалете, переспал с какой-то девчонкой. Всё было по обоюдному согласию, как он сам заявил, вот только через неделю эта девка накатала на него заявление об изнасиловании. Не знаю, где бы был сейчас этот идиот, если не камеры наблюдения, на которых было видно, что девчонка не упиралась, а наоборот, сама же и тащила его в туалет.