А вот теперь – то, во главе 3–й роты 1–го полка я направлялся на Соборную гору – в главный кафедральный смоленский храм. Очень уж мне хотелось "душевно" поговорить с епископом, прямо руки чесались!
Вообще, стоит сказать, что мои войска в немалой степени были укомплектованы язычниками – тайными или даже открытыми, коих ещё в немалом числе обитало в медвежьих углах Смоленщины. Да и вообще на нынешних церковнослужителей, ведущих активную политику закрепощения землепашцев, погрязших во всех мыслимых пороках, зуб имели не только язычники, но и христиане.
С собой я прихватил, на всякий пожарный, пороховые заряды, чтобы в случае чего, вынести ворота. Ведь главный Смоленский собор являл собой хорошо укреплённую крепость, что неудивительно, так как, в своё время, под нужды епископии был отдан самый первый смоленский княжеский детинец.
Выдвинулись мы ночью, сразу после полуночи. В столь поздний час горожане мирно дрыхли в своих домах – отсыпались после бурных событий последних дней. Но не это главное, в городе, по ночам, теперь действовал "комендантский час" – все центральные сквозные улицы плотно перекрывались патрулями. Пехотинцы из сторожевых взводов, гревшиеся у костров, завидев нас, вытягивались и отдавали честь.
Приветствуя патрули, я чувствовал себя просто королём положения, прекрасно осознавая тот факт, что здесь и сейчас Смоленск находился целиком и полностью в моей власти. 1–й и 3–й полки побатальонно размещались в конфискованных подворьях мятежных бояр, а 2–й полк стоял в Гнёздове. Такой всецелой единоличной власти князя над собой город не помнил, наверное, со дня своего основания. А за последний век, когда смоленские князья передали свой детинец под нужды церкви, съехав на отшиб, за окольный город, и подавно.
Но и ныне достигнутый мной уровень личной власти был далеко не пределен, было ещё куда расти. Для полного торжества мне не хватало времени. Только оно сможет надёжно сцементировать воздвигаемую властную архитектуру. В сознании людей ещё не укоренились все эти многочисленные новшества, перманентно привносимые в их жизнь. Стоит умереть мне, и вся эта конструкция с треском обрушится, не намного пережив своего создателя! Только время способно придавать прочность, а значит и долговечность новым социальным структурам и явлениям. Новая миросистема, пускай и потенциально мощная, при появлении на свет, всегда априори слабее старого миропорядка, уже устоявшегося, закалившегося за долгие века своего существования. Это как в природе, новорождённый львёнок с лёгкостью может быть затопчен копытами или заколот рогами травоядных, даже старым, дряхлым козлом, который, к слову говоря, взрослому хищнику был бы на один зуб. У меня аналогичный случай. Хоть изменения и нарастают лавинообразно, всё более подгребая под себя прежде заведённые порядки, но точка бифуркации ещё не пройдена.
Вообще же, с "олигархической демократией" я был намерен продолжать бороться всеми доступными средствами! Поскольку совершенно точно знал, что такая аморфная форма правления просто не способна выжить в условиях Средневековья, и уж тем более сгенерировать жизнеспособное государство. Поэтому – то, я и прилагал все силы к построению абсолютистского государства, которому, как на многочисленных примерах показала всемирная история, было бы по сила…не только успешно противостоять натиску половины Евразии, но способному эффективно развиваться и самосовершенствоваться.
Нить моих размышлений, хорошо помогающих мне коротать время в пути, бесцеремонно оборвал окрик ротного.
– Государь, не пущают нас попы, велят завтрева по – светлу приходить!
Я мельком глянул в сторону неприступной плинфяной надвратной башни, украшенной иконостасом, обвёл взглядом крепкую дубовую стену, окружающую собор, а потом посмотрел на развёрнутую в боевой порядок и прикрывшуюся щитами пехотную роту.
– Крикни им, что если ворота не отопрут сейчас же, то мы их возьмём приступом, а всех изменников спрятавшихся в соборе, развешаем вдоль стен! – громко, чтобы слышали за стеной, приказал я ротному.
Крайние меры не понадобились, соборные служки, как и следовало ожидать, включили заднюю, отворив ворота.
И вот я, под мерцающим светом свечей, вышагиваю по обширной крестовой палате, позвякивая доспехом. Епископ всё – таки изволил (кто бы сомневался!) меня принять в своей богато обставленной келье.
Алексий, облачённый в шелковую мантию, нервно сжимая в руке посох, отчаянно стараясь придать себе величественный вид, восседал в резном кресле, что характерно, прямо под иконостасом. Ну – ну! Раскланиваться с вами, дорогой товарищ, я пока не собираюсь. Надо вначале все точки над "i" расставить, а там, посмотрим!
Развязной походкой, войдя в келью, я демонстративно не стал кланяться и креститься на иконы, висящие над епископом, устремив на Алексия свой колючий взгляд.
– Как я рад тебя видеть, Владимир Изяславич! Подойди ко мне, я тебя благословлю! – епископ, не обратив внимания на мою показную грубость, всё же берёт себя в руки, придав физиономии, пусть и натужный, но приветливый, максимально добродушный вид. Но любезничать с ним я не собирался!
– Не стоит себя утруждать, отче! Проживу как – нибудь и без твоего благословления! Я, знаешь ли, не шибко богобоязненный. Тем более, если мы с тобой не договоримся кое о чём, то смоленский епископ скоропостижно скончается этой же ночью, прямо у меня на глазах. Вот беда, вот печаль будет! – я зловеще ухмыльнулся, держа, на всякий случай, руки с зажатыми в них заряженными пистолями в карманах. Попы – те ещё затейники, любят они разные тайники и прочие сюрпризы устраивать. Так даёт о себе знать их духовная родина – Византия. Поэтому – то я и двери в келью за собой не закрывал, оставив у входа отделение бойцов.
Алексий побледнел.
– Как это понимать?! О чём нам надо сговориться?!
– Завтра, точнее уже сегодня днём, в честь моего восшествия на престол, ты, прямо на вечевой площади откажешься от взимания церковной десятины.
– Но…
– Молчать! Не перебивай меня, если тебе дорог твой язык! – прошипел я ему в лицо, вложив в сказанные слова всю свою злость.
Очень уж мне не хотелось и дальше, за здорово живёшь, продолжать финансировать церковь, отдавая им десятую часть доходов со своих земель. Тем паче, я был намерен их в самое ближайшее время существенно расширить, за счёт своих буйных родственничков. А во – вторых, эта пиар – акция, сразу прибавит мне популярности у простых горожан, нещадно обираемых церковью.
Судя по невербальному ряду, Алексия хорошо пронимало. Он был полностью обескуражен и, похоже, всерьёз воспринимал мои угрозы.
– Если хочешь жить, то впредь ты будешь мне послушен, как пёс цепной! И чтобы я никогда более не слышал от смоленской епископии никаких возражений или, не дай – то Бог, каких – то противодействий на проводимую мной внутреннюю и внешнюю политику.
Я вкладывал в произносимую речь всю свою силу, давил, стараясь, чтобы мой голос звучал зловеще и убедительно. Судя по реакции епископа это у меня хорошо получалось. Хотя, я мог бы особо сильно и не стараться. Пятнадцатилетний подросток, многократно учёней любого учёного, обладающий невероятной харизмой и убойными ораторскими способностями и так, сам по себе, у всех, кто с ним контачил, оставлял неизгладимое, ошеломляющее впечатление. Ну, на том и стоим! Потихоньку я стал раскрываться, сбрасывая личину умного, но всё же ещё отрока, сразу после отъезда на киевщину Изяслава Мстиславича. А теперь, после известия о его смерти я и вовсе перестал себя одёргивать, больше не стараясь соответствовать образу средневекового подростка из благородной княжеской семьи. Уверенность в собственных силах и чувство собственного интеллектуального превосходства так и сквозили от каждого моего слова и телодвижения. Окружающими, в массе своей, моя сверхъестественная учёность, исходящая от меня необычная энергетика, иногда странные слова и выражения, вводящие в лексический оборот новые понятия и словообразования и, наконец, просто выбивающееся из нормы экстравагантное поведение, воспринимались как некая отметка свыше, даруемая лишь по – настоящему богоизбранному правителю.
