К такому 'выхлопу', всплеску страдания, крику души... может привести только две ситуации.

Узнав, что отец ребенка служил в ФСБ, я подумал, что парень был из 'крутых'. Из тех, кто прячась за спинами серьезных отцов изначально, подражая их поведению в дальнейшем и перенимая их пример в оконцовке, сам становится серьезным авторитетом в молодежной среде. Да, вполне может быть, подумал я, что это именно такой случай. Типичный 'распальцованный' сынок занимающего серьезный пост родителя. Отличник, спортсмен. В таком случае, вполне может быть (и случается очень и очень часто во многих школах), что возникший серьезный конфликт, 'слетевший с катушек' представитель 'основы' решает с помощью оружия.

Но не в этом случае. Обо всем говорит его фото. Не мог этот парень быть серьезным авторитетом среди сверстников. Ни с такой физикой, ни с таким лицом. Отличником, причем честным, мог. И спортсменом хорошим - завсегдатай какого-нибудь стрелкового клуба - тоже мог. Но не авторитетом.

А значит остается второй вариант. Парня гнобили. Унижали. Делали с ним то, о чем я писал несколько дней назад, страницей-другой выше.

Читая комментарии в сети, я нахожу мнение, что 'ботанов' не гнобят. Мол, ботаны всем нужны для того чтобы у них списывать. Я не знаю, откуда такое мнение. Сейчас 'ботанов' гнобят почти всегда. Во-первых, они и так дают списать. Во-вторых, эти списывания, как и хорошие оценки, сейчас никто и ни во что не ставит. Два? Да и 'х..й с ним' - это запросто можно услышать на уроке. Парень, обычный, не богатырского телосложения, не злобного выражения лица - самый обычный парень. Если принять это за версию, если учесть, что 'висящее на стене ружье обязательно выстрелит', то все становится вполне очевидным.

Конечно, возникает вопрос: к чему такое зверское убийство учителя? И тут, как того требует логика, надо идти до конца. Учитель был молод, не обладал выдающейся мускулатурой, и 'не имел конфликтов с учениками'. А значит, скорее всего, не имел настоящего авторитета и влияния на умы детей. Но в школе очень трудно существовать без этого, и многие, как уже понятно из всего мной написанного, выбирают суррогат. Панибратство, например. Или такое поведение, когда молчаливо 'договариваешься' с самыми хулиганистыми ребятами и меняешь их покой на покой собственный. 'Я не тревожу вас оценками, а вы не тревожите мое спокойствие'. Но такие учителя, с развязанными в некотором роде руками, очень предвзято относятся к остальным детям, не позволяя им малейшего неповиновения. Ведь для них-то, выставляемые двойки, крики и унижения очень и очень чувствительны! Я помню поговорку, что о 'мертвых либо хорошо, либо не как', но не говорить об этом нельзя. Если принять сказанное мной за версию, то получается примерно так: класс загнобил парня, учителя не видели в этом 'ничего такого', 'он сам виноват, не умеет вести себя' и 'у детей и не такое бывает'. На этот конфликт наложился, скорее всего, какой-либо случай некорректного поведения учителя, что и стало последней каплей. Косвенно в пользу этой версии говорит надпись на стене 'Вконтакте', относящаяся к погибшему учителю: 'Гореть тебе в аду'. Согласитесь, надо сделать нечто весьма нехорошее, чтобы заслужить такое напутствие от живых.

Закипающий котел. В США этот котел уже кипит, а у нас только поднимаются 'бульки'. Таких скрытых конфликтов в наших школах - десятки. Виной им, прежде всего, мировоззрение потреблятства, тот ниспадающий вектор деградации, которым можно обозначить движение нашего общества. И лишь во вторую очередь - бессилие, нежелание, некомпетентность или глупость педагогов.

Ведь, признаем честно, разрешить такую ситуацию, коли она сложилась, практически невозможно в существующей системе. Да, можно эту ситуацию определить, можно поговорить по душам с таким ребенком, можно поддержать его, протянуть руку и помочь его душе не сорваться. Надеясь на то, что он или она вынесет все тяготы 'школьных годов чудесных', сделает для себя выводы и начнет новую жизнь в институте, там, где его никто не знает. Как в сказке про гадкого утенка, помните, когда его клевали и пихали все, кому не лень? Но разрешить ситуацию, поменять в ней что-либо - очень и очень сложно.

И тут я снова приведу отрывок из 'Педагогической поэмы' Антона Семеновича. Просто я уверен в том, что подавляющее большинство этого не читало.

'А наутро пришла ко мне взволнованная Лидия Петровна и сказала:

- Я не знаю, как с ними разговаривать... Говорю им: надо за водой ехать на озеро, а один там, такой - с прической, надевает сапоги и прямо мне в лицо сапогом: "Вы видите, сапожник пошил очень тесные сапоги!"

В первые дни они нас даже не оскорбляли, просто не замечали нас. К вечеру они свободно уходили из колонии и возвращались утром, сдержанно улыбаясь навстречу моему проникно-венному соцвосовскому выговору. Через неделю Бендюк был арестован приехавшим агентом губрозыска за совершенное ночью убийство и ограбление. Лидочка насмерть была перепугана этим событием, плакала у себя в комнате и выходила только затем, чтобы у всех спрашивать:

- Да что же это такое? Как же это так? Пошел и убил?.. Екатерина Григорьевна, серьезно улыбаясь, хмурила брови:

- Не знаю, Антон Семенович, серьезно, не знаю... Может быть, нужно просто уехать... Я не знаю, какой тон здесь возможен...

Пустынный лес, окружавший нашу колонию, пустые коробки наших домов, десяток "да-чек" вместо кроватей, топор и лопата в качестве инструмента и полдесятка воспитанников, категорически отрицавших не только нашу педагогику, но всю человеческую культуру, - все это, правду говоря, нисколько не соответствовало нашему прежнему школьному опыту.

Длинными зимними вечерами в колонии было жутко. Колония освещалась двумя пятилинейными лампочками: одна - в спальне, другая - в моей комнате. У воспитательниц и у Калины Ивановича были "каганцы" - изобретение времен Кия, Щека и Хорива. В моей лампочке верхняя часть стекла была отбита, а оставшаяся часть всегда закопчена, потому что Калина Иванович, закуривая свою трубку, пользовался часто огнем моей лампы, просовывал для этого в стекло половину газеты.

В тот год рано начались снежные вьюги, и весь двор колонии был завален сугробами снега, а расчистить дорожки было некому. Я просил об этом воспитанников, но Задоров мне сказал:

- Дорожки расчистить можно, но только пусть зима кончится: а то мы расчистим, а снег опять нападет. Понимаете?

Он мило улыбнулся и отошел к товарищу, забыв о моем существовании.

Задоров был из интеллигентной семьи - это было видно сразу. Он правильно говорил, лицо его отличалось той молодой холеностью, какая бывает только у хорошо кормленых детей. Волохов был другого порядка человек: широкий рот, широкий нос, широко расставленные глаза - все это с особенной мясистой подвижностью, - лицо бандита. Волохов всегда держал руки в карманах галифе, и теперь он подошел ко мне в такой позе:

- Ну, сказали ж вам...

Я вышел из спальни, обратив своей гнев в какой-то тяжелый камень в груди. Но дорожки нужно было расчистить, а окаменевший гнев требовал движения. Я зашел к Калине Ивано-вичу:

- Пойдем снег чистить.

- Что ты! Что ж, я сюда чернобором наймался? А эти что? - кивнул он на спальни. - Соловьи-разбойники?

- Не хотят.

- Ах, паразиты! Ну, пойдем!

Мы с Калиной Ивановичем уже оканчивали первую дорожку, когда на нее вышли Волохов и Таранец, направляясь, как всегда, в город.

- Вот хорошо! - сказал весело Таранец.

- Давно бы так, - поддержал Волохов.

Калина Иванович загородил им дорогу:

- То есть как это - "хорошо"? Ты, сволочь, отказался работать, так думаешь, я для тебя бу-ду? Ты здесь не будешь ходить, паразит! Полезай в снег, а то я тебя лопатой...

Калина Иванович замахнулся лопатой, но через мгновение его лопата полетела далеко в сугроб, трубка - в другую сторону, и изумленный Калина Иванович мог только взглядом проводить юношей и издали слышать, как они ему крикнули: