— Мотив тут значения не имеет, — упрямо сказал тезка. — Так что лучше делай патч.

— Патч тут просто равнозначен устранению меня из реальности навечно, — возразил Вайми.

— А не важно, — упрямо сказал тезка. — Если ты не хочешь патчить, — будут другие, только и всего.

— Я совершенно не против, если кто-то решит исправить всё самостоятельно, — но помирать при этом я категорически не согласен, — возразил Вайми. — То есть, в теории-то я могу Первичный Толчок исправить, но…

— А почему тогда до сих пор не исправил? — спросил тезка.

Вайми вздохнул.

— Если изменить параметры ПТ, то вся Реальность изменится с самого начала до самого конца. И есть немаленький шанс, что сам я в таком вот случае не возникну, и не внесу изменений, которые придется вносить снова… ну, в общем, ты понимаешь.

— И помочь тебе никто не может? — спросил Лэйми. — Даже Охэйо?

— Пусть Вайми сам учится работать, — буркнул Охэйо. — А нежная любовь к фигне очень этому мешает. Вместо того, чтобы ум живительный вбирать, он себя её творением развлекает, и всякие парадоксы проектирует, просто интереса ради. Это детство, — а ему давно взрослеть пора.

— Вот повзрослеть натурально — это увы, — вздохнул Вайми. — Задача иного плана. Повзрослеть, — то есть перестать видеть в меньших разумных, собственно, разумных? Как-то даже и не хочется взрослеть в таком смысле. Насколько я помню, ещё не один физик не выразил сочувствия к судьбе протонов, разбитых вдрызг в коллайдере. Напротив, все проявляли нездоровый интерес к разбиванию их на всё меньшие и меньшие части, нисколько не интересуясь тем, разумные ли они.

— Вайми, насколько мне известно, не создавал вселенных под видом элементарных частиц, хотя, кто его знает, — сказала Анхела. — Но это уже наивысшая ступень теургии. И — вопрос масштабов. Никто не интересуется же, не скучно ли электронам всё время мотаться по одним и тем же орбитам.

— Электрон не ответит, — сказал Лэйми. — А обитатели БНД — вполне могут. Так что надо обеспечить им воскрешение. Но так, чтобы они в своей памяти не утонули потом. Сарьют же не тонут, ну — пока что, потому что структура сознания жестко прошита и прикручен саморастущий ИИ для работы с потенциально бесконечной памятью. По крайней мере, Аннит после двадцати тысяч лет жизни не жаловался.

— Для бесконечного объема памяти нужен бесконечный объем сознания, что явно невозможно, — сказал тезка. — Так что воспоминания всё же придется сокращать, пусть и по своей воле. Ничего не поделаешь. Непрерывность самосознания важнее. У Инсаана, кстати, бессмертие для младших рас весьма своеобразное — все воспоминания старше лет ста в топку. Жизнь-то у них вечная, — но вечный и склероз.

— Рай, да и только… — буркнул Лэйми.

Охэйо улыбнулся.

— С точки зрения Инсаана — да. Представь, что тебе вечно пять лет — сказка, а не жизнь!

— Это… жестоко, — Лэйми даже поёжился.

— Зато эффективно. Была поставлена задача обеспечить всем бессмертие с минимальными затратами, её выполнили. А если кто-то недоволен — ему же хуже.

— Общество Принудительного Добра… — хмуро сказал тезка. — Ну-ну.

— Никто не говорил, что Инсаана — милочки и душки. Они — Антизло, а оно вовсе не равно Добру. И они вовсе не садисты, они считают, что порядок должен быть.

— А кто тогда Добро? — спросил Лэйми.

— Добро — это, конечно, Йэннимур, — сказал тезка. — Или, скорее, сарьют, у которых даже мангу смотреть не заставляют.

— А что будет, когда БНД переполнится? — спросил Лэйми. — Что на этот счет планировалось?

— Планировалось, что души будут выходить в Бесконечность, — повторил Вайми. — Реально же до перенаселения БНД не дойдет. Через триллион лет все звезды погаснут, — если Большой Разрыв раньше не случится или ещё что. Но тут всё уже зависит от точки зрения. С определенной — вселенная вечна и неподвижна, и меняется лишь точка зрения наблюдателя.

— И что теперь делать? — спросил Лэйми. Он уже потерял счет времени, да и голова от услышанного просто шла кругом.

— Отменить души нафиг, что, кстати, многие пробовали, — у тех же файа душ нет, — сказал тезка.

— Ты говорил же, что душу уничтожить нельзя.

— Уже возникшую душу уничтожить нельзя, — пояснил тезка. — Не допустить её возникновения — можно.

— Совсем никак нельзя?

— Ну, когда Мультиверс таки исчезнет, то исчезнут и души, конечно, — ответил Охэйо. — В каком-то смысле. Потому что в старших временных измерениях он и в самом деле неизменен. Но тут уже возникает терминологический вопрос — можно ли уничтожить то, что не имеет ни вещества, ни энергии и вообще, обычными средствами необнаружимо?

— Уничтожать не обязательно. Достаточно стереть всю информацию, — предложил тезка. — Вроде как дезинтегратор Инсаана делает именно это.

— Формально стирание информации в душе не предусмотрено. От слова вообще, — заметил Вайми.

— Ты бы лучше стабильность душ бы обеспечил, чтобы они с ума в БНД не сходили, — буркнул тезка.

— Стабильность душ я как раз обеспечил, — возразил Вайми. — Вот стабильность структуры сознания не прошита, тут я виноват, да. Но исходная личность там не разрушается, а просто пропадает в огромном массиве вторичной информации. Плюс потеря эмоций. Это не безумие в прямом смысле. Просто полное перерождение.

— Потеря эмоций — это потеря личности, по сути, — возразил тезка. — Анмай говорил мне, что его эмоции были последним, что осталось в нем от прежнего, живого Анмая, и что потерять их, — значило потерять себя, превратиться в нечто мыслящее и хранящее все его воспоминания, но притом совершенно чужое. Это была бы смерть, — одна из множества её разновидностей, но его спасал страх, — просто страх, самая сильная из всех его эмоций.

— Тогда хотя бы страх прошить, — предложил Лэйми. — Или — сартьютофикация.

— Неделимая Сущность сама по себе не заводится, под неё надо структуру сознания задавать заранее, и жить потом… праведно, иначе фиг, а не бессмертие, — возразил Охэйо. — И даже сарьютификация — временный патч.

— Да, временный. Но гораздо лучше БНД, — возразил Лэйми. — В принципе, если поставить лимит сохранения воспоминаний не в сто лет, а в 20 тысяч — он хоть вечно будет работать. Хотя, данный вопрос лучше доверить самому сознанию, разумеется. Ему будет видней, что оставить, а что выкинуть. Ну, или таки реинкарнация…

— Она, вообще говоря, требует сурового ограничения численности населения, — сказал тезка. — Но с ней хоть Утопию можно построить.

— Какую? С толпой бессмертных, которые не рождаются и не умирают по-настоящему, а только вкушают неземное блаженство? — возразила Хьютай.

— Угу, — буркнул тезка. — Зато все счастливы.

— Реинкарнация — это проблема с населением, — подтвердил Охэйо. — Роста его или вовсе не должно быть, или он должен быть равен количеству тех, кто ушел выше. Иначе кого-то придется разжаловать в рептилии, за неимением подходящих вакансий. Или думать, кому души давать, или прописать, при каких условиях она может возникнуть… или погибнуть. А теперь, милостью одного непоротого демиурга, душа в Мультиверсе есть у каждой чувствующей твари — даже у дождевого червяка. Для образования её достаточно нервной системы — не всегда, да, но в большинстве случаев. Уничтожить же душу нельзя. Вообще. Можно сбросить её в БНД, но это и всё. Более того, если клонировать чье-то тело, то душа появится и у него, потом у его клона — и так до бесконечности… Одно это объясняет возникающие у нас трудности.

— Создать разумное существо без души, — повторил тезка.

— Душа — не есть признак разумного существа, душа есть разумное существо, — возразил Вайми. — Нет, строго говоря, возможен разум и вовсе без души, но он не будет иметь самых важных функций — интуиции и прочего, завязанных именно на квантовое сверхсознание. То есть, душа есть у всех, но не у всех она после смерти тела сохраняется.

— Надо больше работать над собой. Тогда будет и душа, и интуиция, и всё остальное, — буркнул Лэйми. — Но что душа физически?