А в прошлом году они встретились снова. Выяснилось, что Паоло теперь не простой работяга, а учащийся в недавно открывшейся летной школе при той самой фабрике. Которой, как оказалось, владел один из знаменитых фабрикантов новомодных аэропланов, некий мусью Фарман. Панафидину как раз надо было на некоторое время исчезнуть с глаз парижского полицейского департамента. Сильно не одобрявшего анархистские эксперименты по равному распределению богатств среди граждан и разыскивающему по этому поводу нескольких лиц, включая парочку чисто русских «физиогномий». Вот и уговорил Егорка взять его в помощники Павлу. Тем более, что в деньгах у Вирриале нужды, после получения неожиданного наследства, не было.

Итальянец выслушал Егора, наморщив лоб, потом вдруг улыбнулся и согласился. А на следующий день привел Егорку к своему аэроплану.

С того дня Панафидин начал помогать итальянцу: смазывал машину, наливал касторовое масло в баки и каждый раз, когда Паоло посмеивался над ним, хитро щурился и весело отбивался.

- У меня характер серьезный. Черной работы не боюсь, деды и прадеды мои недаром крестьянствовали. Я хорошо знаю паровик, в имении на локомобиле работал. В Париже попробовал ездить на авто. Посему мотористом быстро смогу стать. А ты, Паоло – белоручка. И рад, что я с утра до ночи вожусь с твоей машиной.

Вирриале встречал его шутку веселым смехом и даже предлагал учиться сразу на летчика.

- Погоди, Павло. Так сразу дела не делаются, - рассудительно отвечал Егор.

Так продолжалось до самого начала войны. Неожиданно начавшаяся, она грозила разрушить все планы Панафидина на дальнейшую жизнь. А когда Егор узнал о расстрелянных у форта Венсенн дружках, он сразу понял, что надо искать выход из положения. Идти в Иностранный легион – не выход. От друзей-апашей он знал о жестоких порядках в рядах этой наемной части армии Франции. Да и на фронт попадать, чтобы рисковать жизнью за чьи-то интересы, ему не хотелось. А еще меньше хотелось быть депортированным в ту же Испанию или даже в Россию, или посаженным в тюрьму. Паоло предложил поговорить с кем-нибудь из начальств и вновь устроить Егора на работу на фабрике. Но идти в это монотонное рабство Панафидину хотелось не больше, чем уезжать.

Вот тогда он и решился. В полдень, когда летчики ушли обедать и у ангаров оставалось только несколько рабочих, Панафидинв задержался возле учебного аэроплана. Он растянулся на лавке, закурил и, положив под голову руки, посмотрел вверх.На небе не было ни облачка

«Пора…», - подумал Егор и слегка испугался своей мысли. Но деваться было некуда, а этот выход казался самым простым.

«А вдруг…» - он оглянулся по сторонам, потом встал и подошел к аэроплану. У самого крыла он остановился, оглянулся и начал старательно осматривать машину. Панафидин уже был знаком с управлением и умел запускать мотор. Этому он научился, наблюдая за работой других мотористов. Егор посмотрел вверх и почувствовал волнение. Да, во второй раз его затея может не удаться. Когда еще опять будет такой тихий день, безлюдное поле, готовый к полету аэроплан? Думать было некогда.

Механик вышел из ангара.

- Запуская! - подходя к нему, по-французски крикнул Панафидин. Механик посмотрел на него и не двинулся с места.

- Заводи! - закричал Егор уже по-русски, доставая наваху и притопнув ногой. Механик подбежал к мотору и крутанул винт. Мотор зафыркал и затарахтел, прогреваясь. Панафидин сел и положил руки на руль. Он выучился управлять шутя, наблюдая за работой других. Но теперь, взявшись за руль, он понял, что приближается минута смертельного риска. Пусть так, но отступать уже поздно. Он рассмотрел людей, издалека идущих к ангарам. Обеденный перерыв кончался. Вырулив и разогнавшись, он неожиданно легко оторвал аэроплан от земли.

«Разобьюсь, - подумал он. - Обязательно разобьюсь. Лучше так, чем прозябать…». Егор взглянул вниз…

Аппарат кружил над полем. У ангара стояла толпа. Задрав головы все собравшиеся наблюдали за его полетом. И тут Егор понял, что все теперь получится, даже посадка, которую все летчики считали самой трудной частью полета. И оказался прав. Приземлился он легко, словно играючи. Недовольный мэтр-преподаватель пытался что-то сказать, потом махнул рукой. Когда же Егор объяснил ему, а потом и в местному военному начальнику, что хочет вступить летчиком-волонтером в военную авиацию Франции, все проблемы исчезли сами собой. Правда, Паоло стал разговаривать с ним сухо и только по делу. И не зашел попрощаться, уезжая в свою Италию. Но Панафидину было уже все равно. Он нашел свою нишу в жизни.

Сегодня же, получив бреве (удостоверение) пилота и предписание прибыть в Парижский авиаотряд, Егор радовался от души. И, конечно, гордился тем, как он сумел выкрутиться из всех неприятностей. Он согласен на эту войну, но только без выстрелов, в Париже, подальше от тевтонов и поближе к любимому бистро…

Адриатическое море. Венецианский залив. Февраль 1910 г.

До Великой войны Итальянское королевство числилось союзником Дунайской империи и, надо особо заметить - и ее бывшего союзника, а ныне противника, Германии. Такой юридический казус позволил итальянцам признать договор утратившим силу еще в прошлом, 1909 году. Но вступать в войну итальянцы не спешили. Тем более, что со всех сторон страну окружали владения Антанты. Даже на Средиземном море превосходство объединенного англо-франко-австрийского флота над итальянским было неоспоримо. Сложившееся положение просто вынуждало держать нейтральную позицию и молча облизываться на соседние земли. Земли, которые по праву должны были принадлежать именно Италии тот же населенный итальянцами Южный Тироль, например. Или Трентино.

Но теперь очень многое изменилось. Итальянский король и его министры при первых же известях из Австрии поняли, что имперцам против объединенного германо-русско-сербско-румынского наступления не устоять. А значит появляются возможности взять из становящихся бесхозными по факту владений то, что хочется, себе. Поэтому, объявив на всякий случай частичную мобилизацию, правительство Джолитти опубликовало отправленный Венскому двору ультиматум. Он начинался с заявления, что Австро-Венгрия в результате войны содержит свои земли в состоянии беспорядка и нищеты. Далее шли жалобы на притеснение австрийскими властями итальянских подданных. Вывод был ошеломляющий: «Итальянское правительство, вынужденное позаботиться об охране своего достоинства и своих интересов, решило приступить к военной оккупации Южного Тироля, Градишки и Горице, Истрии…». Австрии предлагалось самой способствовать захвату своей территории, приняв меры к тому, чтобы «предупредить всякое противодействие» итальянским войскам.

Пока правительства стран Антанты и Коалиции переваривали этот неожиданный документ, итальянцы начали наступление неотмобилизованными войсками сразу в нескольких направлениях. Неожиданно наступление на Реверетто и Триент (Тренто) отбили успевшие занять оборону части третьей и восьмой дивизий Четырнадцатого Армейского Корпуса генерала фон Эдлера. К тому же одна из трех дивизий этого корпуса, пятидесятая, как выяснилось, обороняла район Горице. Поддержанная тремя полками ландвера и двумя - ландштурма, а также частями гарнизона крепости Гориция, дивизия генерала … сдержала наступление целых двух итальянских корпусов. Австрийцы дрались ожесточенно, но отступили на линию Монфальконе-Руббия-Гориция-Камбреско. Сдали после кровопролитного боя даже крепость Горицию. Причем при штурме крепости отличился некий артиллерийский капитан Паоло Бадольо[5], кроме наград получивший чин майора. Но дальнейшее продвижение итальянцев упорно обороняющиеся австрийцы сумели остановить. В результате появилась вероятность, что Триест[6] захватят наступающие германские части. Чтобы опередить их, итальянцы решили захватить город морским десантом. Для чего отправили к городу Особую дивизию флота контр-адмирала Рафаэля Бореа-Риччи д’Олмо.

Контр-адмирал Бореа-Риччи[7] считался хорошим флотоводцем. Именно поэтому его карьера шла с некоторым трудом. Вот только на самые неприятные миссии отправлялся именно он и его корабль, а сегодня – его дивизия, броненосцы «Ре ди Сицилия», «Ре ди Сарденья», «Ре Умберто», броненосный крейсер «Карло Альберто» и бронепалубный крейсер «Этна», а также две канонерки и тройка зафрахтованных пароходов с десантом. Именно поэтому Рафаэль ожидал любых возможных случайностей. Поэтому его корабли, несмотря на ворчание матросов и недовольство офицеров, шли в полной боевой готовности, с расчетами, дежурящими на боевых постах. Всем казалось, что это пустая перестраховка и кроме четверки миноносцев, базирующихся на Триест, опасаться эскадре нечего. Остальной флот имперцев, сильно ослабленный из-за отправки новейших кораблей в Проливы, должен был быть заблокирован в своих портах остальными итальянскими эскадрами. Но интуиция адмирала не подвела. Как оказалось, австрийцы успели вывести часть флота раньше, чем у берегов Истрии и Далмации появились блокирующие корабли первой и второй эскадр итальянского флота. Эскадра Бореа-Риччи, переходя из Венецианского залива в Триестский, столкнулись с австрийской эскадрой, спешащей уйти из Триеста в Полу.