– С великим удовольствием!
– Ну, лады, договорились. – Майор как-то даже по-родственному улыбнулся, и выражение его лица было свойским «в доску». – Ну, лады, ну, лады. Я знал…
Наступило неловкое молчание.
«Теперь наступай, наступай!» – приказал себе Палин, но почему-то ощущал апатию, будто о чем-то таком догадывался заранее.
– Ну что? Теперь к неприятной части?.. – спросил он, вяло улыбнувшись. Сидел он на стуле вполоборота и чуть в наклоне вперед, вид имел несколько растерянный и усталый.
– Что у вас произошло? – спросил Дронов мягко.
– Происходят дела неважные… – сказал Палин. – Сбрасываем радиоактивную грязь в море, товарищ майор. Прямое нарушение закона об охране окружающей среды, но этого мало…
И Палин подробно рассказал с возможно большей популярностью обо всем, что его мучило последние два дня. Майор слушал молча, и на лице его не мелькнуло ни одной тени. Наконец, помолчав, он спокойно сказал:
– То, что вы говорите, настолько непостижимо, что кажется неправдой. Почему же тогда наше руководство не принимает никаких мер? Вы не преувеличиваете?
Палин в своем рассказе опустил подробности об озере Ильяш, Соушах, и в нем вдруг метнулось желание рассказать и про это, но он сдержался.
– Товарищ майор, вы назвали меня атомщиком. Это неприятное слово. От него пахнет ядерной войной, веет каким-то черным смертным цветом… Но вы правы. Сегодня я атомщик. Я… Да и вы тоже… Сегодня мы враги Природы, сами себе враги. Понимаете, здесь не просто рыба или еще что там гибнет или страдает. Человек наносит удар непосредственно самому себе. Предположим, мы избежали ядерной войны. Предположим… Но сегодня масштабы строительства атомных электростанций таковы, что через двадцать лет ими будет усеяна вся европейская часть Союза. Представляете, что будет, если вот так же, как сейчас у нас, каждый миллионный блок будет безответственна лить высокоактивные сбросы в реки, моря, под землю? Думаю, что тогда через два-три поколения… То есть на наших внуках все кончится… – Палин почувствовал, что чересчур разволновался и вспотел. Посмотрел внимательно на майора. Тот молча опустил глаза. Не поднимая глаз, тихо спросил:
– Печальную картину вы нарисовали. Неужто так все будет?.. А что же думает наука? – Он снова поднял глаза и подозрительно в упор глянул в лицо Палину. – Академики?
– Академики и прочие… нуль без Советской власти! – зло выкрикнул Палин, чувствуя, что теряет самообладание.
– Выходит, один товарищ Палин умнее всех? – ехидно спросил майор и как-то весь подобрался, давая понять, что наступил какой-то предел.
«Не дошло… – уныло подумал Палин и опустил голову. – Пустой выстрел… Конечно… Если у самого тебя, который варился в этом дерьме четверть века, самосознание на этот счет проклюнулось вон с каким трудом… Чего уж тут?..»
– Что же вы предлагаете? – Вдруг услышал он голос майора.
Немного воспрянув духом, Палин поднял глаза.
– Я в тупике, майор. Видите, я даже бросился с кулаками на того, кого посчитал виноватым. Но виноваты-то все мы, все… Всех нас бить надо… В этом фокус…
Палин заметил, что майор в упор смотрит на него, и решительней продолжил:
– Здесь надо употребить власть! Немедленное решение исполкома!.. Я берусь организовать расследование и обеспечить вас объективными уликами преступления… Милый мой, поймите!.. – взмолился Палин.
Глаза у майора забегали.
– Хотите, я вам сейчас прямо отсюда кое-что покажу? – Палин схватил трубку телефона и набрал номер начальника смены АЭС на блочном щите управления.
«Болотов!» – послышалось в капсуле.
– Алло! Виталий! Говорит Палин…
– Ну и ну! – воскликнул Болотов. – Говорят, тебя уже зацапали. Ты не из кутузки, случаем? Хе-хе-хе!..
– Пока еще нет…
– Стало быть, брехня?! Ну, трепачи!
– В море еще качаешь?
– А как же… – Голос Болотова был спокоен. – Качать, не перекачать, Володя. Такая наша планида… Заходил Торбин. Жмет, торопит…
– Значит, качаете? – переспросил Палин и тут же приставил трубку к уху майора.
– Качаем, качаем… Алло! Алло!..
– А какая активность?! – крикнул Палин, не отнимая трубку от уха майора и приложившись с другой стороны.
– Почти что «куб»… – ответил Болотов. – Минус четвертая степень кюри на литр. А что делать?..
– Все… Вот так… – Палин положил трубку. – «Куб», понимаете?! Самая что ни на есть грязнотища – и в море!.. Что будем делать, майор?! – Палину уже казалось, что он на коне, и дело тронулось.
У майора Дронова снова забегали глаза. Затем он совладал с собой и, прикрыв глаза веками, глухо сказал:
– Темное это дело, товарищ Палин… Умнее всех мы с вами получаемся… Как-то странно все выходит… С одной стороны, гордость в душе за дела наших рук, с другой, получается, надо расследовать и кого-то привлекать. Что-то плохо верится… Сколько уж атомными делами страна занята, а что-то ничего особенного не слыхать было… Вот такие дела… – Майор улыбнулся, открыл просветлевшие вдруг глаза и пристукнул ладонями по столу.
Палин уже с минуту слышал в коридоре какой-то шум, выкрики женского голоса в стороне дежурного по участку, но до его сознания не доходило, что это может означать.
– Может, пойдемте вместе к председателю исполкома, и я ему все расскажу? Досконально. Тут не понять нельзя. А? – еще раз взмолился Палин, заметив, как по лицу майора мелькнула тень легкой досады.
– Эти дела, товарищ Палин, надо через «верхи» делать. Мы при вашем атомном блоке состоим… Такие дела… Не было бы блока, и этого городка, и нас бы тут не было. Так ведь? – Он весело посмотрел на Палина, чуть наклонившись вперед, и теперь уже и вовсе было видно, что Палина он всерьез не воспринимает. Это чувствовалось и в голосе – несколько шутливо-панибратском.
Палин заметил это и, будто пытаясь еще раз удостовериться, упавшим голосом спросил:
– Лекцию-то надо читать?
– Ну конечно, конечно же! – В лице и голосе майора были увертливость и насмешка, и какая-то рафинированность выговора. Особенно в этом «конечно, конечно» с нажимом на «ч».
В это время в дверь постучали, и вслед за тем в комнату просунулось очень отекшее еще сегодня с утра, а теперь и здорово заплаканное лицо Сони. Увидев мужа, она как-то ошалело ворвалась в кабинет, плотно прикрыла за собою дверь и даже несколько раз потянула, чтобы удостовериться, что закрыта хорошо.
– Извините, пожалуйста! – сказала она майору подобострастно.
Палин же растерянно смотрел на жену, как на совершенно чужую женщину. Из-под высокой, грязноватого цвета шляпки горшочком выбились непричесанные, похоже, волосы. Джерсовое пальто, почему-то теперь только Палин заметил, здорово замусоленное и поблескивающее на вздутиях живота, груди и бедер, облегало ее, будто бочку, и казалось с чужого плеча. И ноги: острые почему-то, какие-то сиротливые коленки, по-мужски очерченные икры…
Рот ее вдруг как-то уродливо растянулся, из амбразурок глубоко сидящих глаз по малиновым от недавнего плача щекам полились обильные слезы. Глядя на Палина и истерично ломая себе пальцы, она запричитала:
– Товарищ начальник милиции-и-и! Отпустите-е его-о, ирода проклятого! Совсем о семье не думает! Жена больная, крошечка сын… Выращивать еще-е-ех! Господи! Даром, что начальник радиационной безопасности…
Она вдруг взъярилась, и от гнева у нее даже неожиданно высохли слезы:
– Тебе доверили дело, а ты безответственный га-а-ад! Не думаешь ни о семье, ни о государстве! Толечко свою дурь ублажаешь!.. Товарищ начальник! – вдруг решительно обратилась она к майору, который несколько в смущении наблюдал за сценой: – Отдайте мне его на поруки! Больше такого не повторится… Клянусь я!.. Он ведь двадцать пять лет, почитай, отстукал, атомную бомбу делал… – Сонины глаза в каком-то полубезумии с примесью обожания обожгли Палина. – Он хороший, вправду, товарищ начальник…
Видно было, что она гипнотизировала майора, и тот, невольно тронутый ее волнением, как-то внимающе кивал ей в такт ее выкрикам, вздрагивая лицом и то тараща, то пряча глаза.
