— Да что они могут сделать против колдунов?

— Против колдунов — совершенно ничего, но Авита сделала необычный ход. Она в последний день своей жизни успела написать новое завещание и даже заверила его нужным образом, в котором просила применить к ее состоянию закон Основ.

— Чего-чего? — не понял Кисс.

— Закон Основ? — Марида, чуть усмехнувшись, покачала головой. — Сильно…

— Да, особенно если учесть, что именно ее приданое и титул принесли ее мужу и состояние, и его нынешнее положение… Видишь ли, Кисс, в древнем Нерге считалось, что настоящий ученый должен заниматься лишь наукой, а семья, деньги, имущество и все такое прочее ему только мешает, не дает раскрыться присущим человеку талантам в полной мере. Дескать, настоящий колдун должен быть беден, одинок, едва ли не голоден, и не иметь никаких обязанностей, кроме как перед наукой… Вот для этого и был принят закон Основ — когда все имущество таких людей передавалось в распоряжение конклава. Сейчас, конечно, этот закон применяется редко, но, опять-таки, его, этот закон Основ, никто не отменял, и он все еще продолжает действовать. Кстати, в Нерге то и дело случаются упоминания о его, так сказать, применении на практике…

— И что из этого следует?

— Видишь ли Кисс, этот закон — он довольно сложный, и трактуется по-разному, и существует немалое количество вариантов Основ. Но в применении к завещанию Авиты звучит примерно так: все то состояние, что принадлежало Авите до замужества (а ей принадлежало, считай, все, включая дом и все земли; кроме того, согласно брачного контракта, у них с мужем было общее имущество, которым Авита могла полностью распоряжаться)) — так вот, все это должно быть поделено меж ее семьей и конклавом в равных частях, мужу же не достается ничего. Супруг остается, можно сказать, нищим, и не имеет права взять из дома ничего, кроме личных вещей, и лишь тех, что сумеет унести в своих руках… Пусть, мол, и дальше занимается наукой во славу Великого Нерга. Получается, что муж Авиты остается ни с чем, кроме любви к науке — и все по правилам Основ! В общем, такой плюхи от жены он никак не ожидал.

— Ну и что? Такое случается…

— Ты не дослушал. Такие завещания, где упоминается закон Основ, не оспариваются ни в одном суде. Это, если можно так выразиться, одно из тех столпов, на которых стоит Нерг. Дескать, если у кого-то появилось желание передать часть своего имущества конклаву — то это должно только приветствоваться, и никаких препятствий для этого нет и быть не может. Нужно только поблагодарить того человека, что настолько чтит древние законы… Так вот, как сказал бы Толмач, самый прикол состоит в том, что муж Авиты должен публично либо согласиться с этим завещанием, либо отказаться от него. Выбор за ним. Если он откажется исполнять волю умершей жены, то есть откажется выполнять закон Основ, то с него сразу же снимутся все звания, он должен в тот же день покинуть конклав, его имя будет вычеркнуто из всех документов… Проще говоря, он слетает со всех должностей, его слово обесценивается, и отныне не имеет права не только заниматься наукой, но даже общаться с бывшими друзьями. Впрочем, они тоже будут обходить его стороной. Дескать, этот человек ставит свое добро выше общественных интересов. И хотя при этом он сохранит при себе все свои деньги и имущество (семье Авиты и конклаву не достанется ничего), но по статусу он приравняется, считай, к простолюдину…

— А если согласится исполнить это завещание?

— Тогда, как говорится, он останется в авторитете, но нищим. Все состояние будут поделено меж семьей Авиты и конклавом. Подаяние бывший муж Авиты, конечно, просить не будет, однако остаться бедняком в его годы… Он ведь уже далеко не молод и привык к определенному уровню жизни, к комфорту и положению в обществе. И, без сомнений, в этом случае он никоим образом уже не может рассчитывать на выгодный брак — без денег и титула жены он вряд ли кому нужен. Родовитых, но небогатых колдунов в его возрасте полно — увы, но сколотить состояние дано не каждому…

— Жуткий вы народ, бабы… — чуть усмехнулся Кисс.

— Что есть, то есть… — и в этот момент я увидела, что рядом с нами, на границе света и тьмы, появилась высокая сгорбленная фигура. Внутренне невольно сжалась: как бы он снова не выпустил свои жуткие щупальца…

Как видно, об этом же подумали и Кисс с Маридой — они тоже заметили подошедшего, но вскакивать с места или бежать никто из нас не стал. Просто незачем: этот человек во много раз быстрее любого из нас — если надо, догонит без особого труда, даже если мы помчимся от него со всех ног…

— Ну, чего стоишь? — повернулся к подошедшему Кисс. — Раз пришел, проходи к огню. Надеюсь, ты его не боишься…

Тот какое-то время колебался, затем нерешительно сделал к нам шаг, другой… Его драной накидки на теле не было, и мускулистый торс человека чистым нельзя было назвать при всем желании.

— Присаживайся — кивком Кисс указал ему на место подле себя. — Мы за день устали, и ты, думаю, тоже… Места у костра всем хватит. Однако до чего же ты тихо ходишь! Песок под ногами — и тот не скрипнет!

Немного потоптавшись на месте, человек уселся на землю, но не возле Кисса, а ближе к нам, на небольшом отдалении от огня. Кажется, подошедший немного побаивался Кисса, и оттого старался держаться на нашего товарища подальше. Если сейчас что пойдет не так, то, похоже, этот человек в любой момент готов сорваться с места и вновь убежать в темноту.

— Тебя как звать? — спросил Кисс на языке Нерга. — А то подошел, а как к тебе обращаться — не знаем. Меня звать Кисс, а у тебя какое имя?

Человек молчал, лишь исподлобья смотрел на нас. Может, он и человеческой речи не понимает? Хотя должен…

— А меня ты понимаешь? — спросила я его на языке Славии. — Я — Лия. Может, и ты назовешься?

Но тот по-прежнему молчал, лишь смотрел на нас.

— Может, ты знаешь мой язык? — спросила Марида на языке Харнлонгра, но и ей ответом было молчание. Мужчина продолжал смотреть на нас, чуть сощурив глаза от огня.

— Понимаешь, о чем мы тебя спрашиваем? — обратился к нему Кисс на языке Валниена. — Нет? Интересно, как тогда к тебе обращаться…

— Одиннадцатый… — внезапно произнес мужчина на языке Нерга, причем было такое впечатление, что говорить ему сложно или же непривычно. Он будто выталкивал из себя слова.

— Кто — одиннадцатый? — не понял Кисс. — Нас здесь всего трое, с тобой — четверо…

— Меня звать Одиннадцатый…

— А почему именно Одиннадцатый? — чуть удивленно спросил Кисс.

— Не знаю… Мне сказали, что это и есть мое имя…

И в этот момент до меня донесся запах подгорающего мяса.

— Кисс, — ахнула я. — Кисс, мясо!..

— А!.. — Кисс вскочил с места, сдернул с огня ветрел, и, обжигаясь, снял с него поджарившиеся лепешки и чуть подгоревшее мясо. — Я с вами, болтушками, мясо чуть не проворонил!.. Сам уши развесил, хорошо еще, что не стал трещать, как некоторые… Ты есть будешь? — обыденно обратился Кисс к сидящему человеку.

— Что?

— Спрашиваю: ты с нами поешь? Все горячее, даже держать трудно…

— Что?

— Да ничего! Забирай свою порцию — и Кисс протянул сидящему горячую лепешку и чуть ли не половину чуть подгоревшего зайца. — В чем дело?

— Так это… На землю бросить надо…

— Не понял.

— Бросают на землю, а я подбираю… Из чужих рук брать нельзя…

— Это кто тебе такое сказал?

— Ну, там…

— Там, может, и нельзя, а здесь можно. И еду на землю бросать нельзя. Грех. Так что бери и не ломайся.

Человек нерешительно протянул руку, и через мгновение с удовольствием впился зубами в горячий хлеб. Мы от него не отставали, и уплетали свои порции без просьб и лишних разговоров — есть хотелось со страшной силой! Тем не менее, краем глаза я рассматривала подошедшего — ну, хоть зубы и руки у него нормальные, ничем от наших не отличаются. Вон, мелкие заячьи косточки на его ровных белых зубах едва ли не перемалываются. И еще этот изуродованный парень совсем молод: ему всего лишь немногим больше семнадцати-восемнадцати. Совсем мальчишка… Кстати, внешне он довольно привлекательный: высокий, с правильными чертами лица и красивыми серыми глазами, да еще и окруженными длинными пушистыми ресницами. Таким глазам и ресницам позавидует любая девушка…