Пока собирались, "по казачьему телеграфу" дошла информация, что о бунте в Александрвском централе и пересылке сообщил прискакавший в город один из ссыльных, который уже считался "исправленным" и жил в селе Александровское. Пересылка сожжена, тюрьма захвачена. По словам информатора, зэки перебили всю конвойную команду и тюремных смотрителей. Куда они пойдут дальше можно только предположить. Связи по телеграфу с тюрьмой нет, а сейчас и с селом Усолье прервалась. Соответственно, и со всеми городами, что по телеграфной линией за Усолье располагались, связи нет. Наш сборный отряд, как самый мобильный отправлялся на разведку.

В предрассветном сумраке отряд начал движение. Вперёд ушла иркутская сотня, за ней чуть больше полусотни казаков из собранного ополчения, потом наш взвод, за которым следовал обоз. Когда мы проезжали мимо саней нашего училища, урядник Филинов показал мне знаками, что моя просьба выполнена, всё что я просил, он взял.

Когда зимнее солнце стояло в зените на одной из полян, рядом с трактом был организован большой привал, во время которого был приготовлен и съеден кулеш, коней напоили, растопив снег, переседлали их. Через два часа отряд двинулся дальше.

Температура, не смотря на солнечный день, стала опускаться и мороз стал ощутимо пробираться под обмундирование. То и дело приходилось отрывать образовавшиеся сосульки с башлыка, там, где он закрывал рот. Темп десять минут шагом, пять минут рысью и небольшой привал через два часа уже не согревал. Говорить тоже не хотелось. Всё что можно с Васильевым, который ехал рядом со мной, мы уже обсудили. Во время привала обсосали все возможные версии бунта и наших дальнейших действий. Отсутствие достоверной информации, привело к игре фантазий, которые в основном сводились к полному разгрому каторжан, где все подвиги совершает наш взвод.

Это мне сильно не нравилось. Не понравилось и то, как был организован большой привал. Охранения поляны, где расположился отряд, практически, не было. Иркутская сотня отдельно, ополченцы отдельно, наш взвод и обоз также отдельно. Боевых задач подразделениям на отражение возможного нападения противника поставлено не было. Ни войсковой старшина Химуля, сотенный командир училища, которого назначили командиром сводного отряда, ни кто-либо из других офицеров-командиров не обозначил боевые позиции подразделений, полосы огня и дополнительные секторы обстрела.

У меня повторно сложилось мнение, что каторжан считают задохликами, которых чихом убить можно. А среди бессрочников почти все осуждены за убийство, разбой и другие тяжкие преступления. Терять им практически нечего, а наказание за бунт вряд ли будет для них суровым.

Данное мнение сложилось у меня после рассказа юнкера Васильева, единственного во взводе иркутянина, о бунте ссыльных поляков, который произошёл в этих местах двадцать пять лет назад. Тогда, по его словам, на строительстве Кругобайкальского тракта работало большое количество ссыльных из Польши. Как потом выяснилось на следствии, часть поляков-каторжан решила обезоружить конвой и пойти дальше в Забайкалье, где они хотели освободить других ссыльных, работающих на строительстве тракта, и бежать через Монголию в Китай в надежде найти английские корабли, чтобы через Америку вернуться в Европу.

Двадцать четвертого июня тысяча восемьсот шестьдесят шестого года одна из култукских партий польских каторжан численностью около пятидесяти человек напала на своих конвойных. Нападение было успешным. Завладев оружием и захватив лошадей, бунтовщики отправилась дальше по тракту на почтовую станцию Амурскую, где также разоружила солдат, испортили телеграфное сообщение с Иркутском, и с примкнувшими к ней людьми двинулась далее. По пути профессионально разрушали телеграфную связь и мосты. Все свои силы во время движения бросили на захват вооружения, повсеместно запасаясь огнестрельным оружием и боеприпасами.

Боевые действия, в которых были задействованы такие силы Восточно-Сибирского генерал-губернаторства, как Иркутский казачий полк, Иркутский Губернский батальон, первая и третья конные бригады Забайкальского казачьего войска, конная артиллерия и большие отряды ополчения крестьян велись долго. Только двадцать пятого июля в долине реки Темник в последней стычке остатки бунтовавших поляков, расстреляв все боеприпасы, сдались. Ещё дольше разыскивали разбежавшихся восставших по тайге.

Перед военно-полевым судом предстало почти семьсот человек, и только семеро были приговорены к смертной казне, из которых только к четверым приговор был приведён к исполнению. Да и то, по словам Алексея, помилование и к этим четверым опоздало на месяц.

"И чего терять при таком законодательстве и судопроизводстве взбунтовавшимся каторжанам? — думал я про себя, мерно покачиваясь в седле. — А вот погулять и оторваться на неожиданной воле они могут славно и сопротивление оказать сильное. Понятно, что среди ссыльных поляков было много офицеров и дворян, но и многие урки знают за какой конец надо брать оружие".

Ещё засветло вошли в село Александровское, которое встретило нас улицей с большим количеством изуродованных, раздетых и закоченевших трупов. Основную массу составляли мужчины, но встречались и женские, и детские тела. Несколько домов было сожжено. Далее виднелось пожарище, которое осталось от пересыльной тюрьмы. Большие двухэтажные деревянные бараки, которые были окружены частоколом со сторожевыми вышками, превратились в головёшки.

Иркутская сотня ушла на рысях к тюремному посёлку Александровского централа, который был огорожен кирпичной стеной. Ополченцы, наш взвод и обоз остались в селе. Казаки быстро разбились на пары, тройки и разъехались по селу проверять дома. Мы же по команде сотника Головачева выехали на центральную площадь села, где спешились и занялись осмотром копыт лошадей, состоянием сбруи. Вид у юнкеров был мрачный, лица некоторых, включая юнкера Васильева, выделялись синюшной бледностью. Кое-кто давил в себе рвотные позывы. Мне и самому, честно говоря, было неуютно. Такого количества трупов в одном месте я давно не видел.

Очищая копыто своего коня от ледышек, набившихся под подкову, я продолжал осматриваться по сторонам. И в какой-то момент увидел между двумя избами, как из-за ближайших к селу деревьев, которые росли метрах в трехстах от плетней, разделяющих земельные участки, показалась большая группа людей, одетая в каторжанскую одежду. Хотел предупредить взводного, но в этот момент услышал громкий свист нескольких человек и обнаружил, как в сторону каторжан, растягиваясь в лаву, из-за изб выметнулось казачье ополчение. Несмотря на глубокий снег, продвигались, охватывая каторжан полукругом, казаки достаточно быстро.

Головачев, увидев это, вскочил в седло, поднялся на стременах и приложил к глазам бинокль. Через несколько секунд, сотник облегчённо выдохнул и произнёс:

— Слава богу, сдаются!

Вскоре на площади стало тесно от скопившегося народа. Ополченцы привели около двухсот человек каторжан, большинство из которых были с обритыми на половину головами. Как пояснил кто-то из казаков, такую стрижку носили каторжане, осуждённые без срока, при этом казак был удивлен отсутствием на бритых кандалов.

Прискакавший Химуля дал команду Головачеву сводить взвод юнкеров в централ. При этом сотенный командир выглядел бледноватым. Буквально через десять минут мы поняли, по какой причине войсковой старшина имел такой вид.

Въехав двумя колонами на тюремный двор, мы увидели на двух створках входной двери в главный тюремный корпус тела двух распятых человек. Руки у них были подняты вверх и чуть разведены чуть в стороны. Ладони были прибиты к дубовым створкам большими, коваными гвоздями. Такими же гвоздями были прибиты ноги в районе щиколотки. Судя по форменным штанам, это были сотрудники тюремного ведомства. Мундиры отсутствовали, а нательные рубашки убитых были в крови на местах разрезов и ожогов. Головы были опущены на грудь, У одного покойного волосы на голове были длинные, с красивою проседью, второй был лыс.