Усложнение половых запретов - необходимая предпосылка индивидуализации и персонал изаци и сексуальных отношений и их участников. В известном смысле его можно считать продолжением биологической эволюции. Как писал Ю. М. Лотман, "простейшая форма биологического размножения - деление одноклеточных организмов. В этом случае каждая отдельная клетка полностью независима и не нуждается в другой. Следующий этап - разделение биологического вида на два половых класса, причем для продолжения рода необходимо и достаточно любого одного элемента из первого и любого одного элемента из второго класса. Появление зоосемиотических систем заставляет рассматривать индивидуальные различия между особями как значимые и вносит элемент избирательности в брачные отношения высших животных. Культура возникает как система дополнительных запретов, накладываемых на физически возможные действия. Сочетание сложных систем брачных запретов и структурно значимых их нарушений превращает адресата и адресанта брачной коммуникации в личности. Данное Природой: "мужчина и женщина" - сменяется данным Культурой: "только этот и только эта". При этом именно вхождение отдельных человеческих единиц в сложные образования Культуры делает их одновременно и частями целого, и неповторимыми индивидуальностями, различие между которыми является носителем определенных социальных значений" [1].
1 Лотман Ю. М. Место киноискусства в механизме культуры//Труды по знаковым системам. Вып. VIII. Тарту, 1977. С. 139 - 140.
Но, как и в других сферах человеческого бытия, историческое развитие в сексуальной сфере противоречиво и нелинейно. Нормативные запреты дифференцируют права и обязанности разных категорий людей, не придавая значения конкретной индивидуальности, которая первоначально осознается и проявляется как нарушение этих правил и даже самой этой категоризации. Нормативную культуру любого общества нужно изучать конкретно, учитывать, кем, кому, что, с кем, насколько и почему запрещено.
Прежде всего здесь дают о себе знать половые различия. Запреты, касающиеся мужчин, могут не распространяться на женщин, и наоборот. Почти во всех обществах существует так называемый двойной стандарт - разные нормы сексуального поведения для мужчин и для женщин, предусматривающие гораздо более строгие ограничения женской сексуальности (добрачные связи, супружеская верность и т. п.), нежели мужской. Очень велики и социально-возрастные градации, многие поступки, позволительные взрослым, запрещены подросткам или детям. Бывает и обратное. Во многих обществах осуждается или высмеивается мастурбация взрослых, но считается вполне нормальной, допустимой для детей и подростков. Сплошь и рядом различны нормативные предписания для разных классов или сословий одного и того же общества (например, для мирян и духовенства).
Запрещение тех или иных поступков далеко не всегда совпадает с запрещением говорить о них (табу слов). Бывают принципиально неназываемые, невербализуемые отношения, хотя их существование общеизвестно, о них не принято говорить или можно говорить только намеками, посредством эвфемизмов. Например, гомосексуализм в XIX веке именовали "неназываемым пороком". В то же время есть вещи, о которых можно говорить, но которые нельзя делать.
Как поведенческие, так и вербальные запреты всегда соотносятся с определенным контекстом. Например, в нашем обществе не принято, чтобы дети и родители и вообще подростки и взрослые открыто обсуждали друг с другом свои сексуальные проблемы; со сверстниками, равными, это вполне допустимо. В феодальном обществе даже нормы стыдливости имели сословный характер. Приятельница Вольтера маркиза дю Шатле не стеснялась принимать ванну в присутствии и с помощью молодого лакея, поскольку лакей как мужчина для нее просто не существовал, а его собственные чувства и подавно.
Варьируется степень строгости запретов; если инцест запрещен категорически, то отношение к внебрачным связям всегда было двойственным, амбивалентным. Соответствующие нормы были не только различны для мужчин и женщин, но и противоречивы: хотя официально иметь любовниц было запрещено, неофициально это считалось подтверждением маскулинности, вирильности. Иначе говоря, данный запрет распространялся только на официальную сторону жизни.
В древних обществах таких нормативных градаций (не только в сексуальной сфере) было еще больше. Этнографическая литература, посвященная табу слов и обычаям избегания, рисует чрезвычайно сложную картину. Одни вещи и отношения запрещено называть; другие полностью изгоняются из сознания, объявляются несуществующими; третьи вытесняются в подчиненные, "низшие" слои культуры, проецируются на низшие слои общества или обсуждаются в "сниженной", фривольной форме; четвертые просто предписывается хранить в тайне и т.д. Санкции за нарушение табу также вариативны - от смертной казни до легкого осуждения или осмеяния.
Структурируя наиболее важные аспекты сексуального поведения, культура всегда оставляет место для каких-то индивидуальных или ситуативных вариаций. Если одни поступки тщательно регламентируются и оцениваются, то другие целиком предоставляются индивидуальному усмотрению, причем размер и содержание таких "допусков" неодинаковы в разных обществах и сферах бытия.
Более того, формулируя то или иное предписание, культура почти всегда предусматривает "легальные" возможности его нарушения. Чаще всего исключения смягчаются тем, что относятся либо к другому времени (например, к "мифологическому времени", в отличие от реального), либо к особым персонажам - богам или героям, подражать которым рядовой человек не может, так что общая норма не теряет своей силы и обязательности. Но существуют и такие ситуации (они обычно символизируются как игровые), в которых нарушение и "перевертывание" установленных норм и правил является обязательным правилом, законом.
Узаконенное нарушение правил благопристойности, включая демаркацию половых и сексуальных ролей, ярче всего проявляется в первобытном празднике и карнавальной, смеховой культуре [1]. В том, что в таких праздниках отчетливо выражены и сексуальные элементы (переодевание в одежду противоположного пола, оголение, свобода полового общения [2]), часто видят пережиточную форму промискуитета или средство эмоциональной разрядки после периода вынужденного воздержания. Действительно, оргиастические празднества часто следовали непосредственно за периодами интенсивной хозяйственной деятельности, когда половая жизнь была строго запрещена. Однако такие праздники и их позднейшие пережитки не только "раскрепощают" сексуальность. Праздник, как и "смеховой мир" в целом, выворачивает наизнанку весь существующий, прежде всего нормативный, мир культуры, выявляя тем самым его условность и противоречивость. Нарушение обязательных во всякое другое время правил - не просто всплеск подавленных эмоций, а скорее акт экспрессивного поведения, представляющий некую альтернативу общепринятым культурным кодам, ценностям и нормам (языковым, литературно-художественным, религиозным или социально-политическим).
