В офисе Баль вел себя неизменно прилично, никогда меня не компрометировал, хотя, признаюсь, поначалу переживала, что с этим могут быть проблемы. Очень редко прикасался. Точнее, лишь в те минуты, когда я вызывала его помочь мне «привести в чувства» компьютер. Он становился позади моего стула, наклонялся, прижимаясь своей щекой к моей, покрывал своей ладонью мою, держащую мышку, и проверял, что именно моему компьютеру не нравится. Это было абсолютно не навязчиво и очень приятно.
Олег был уникален, ни один мужчина не удовлетворял меня так, как он, и я говорю сейчас не только о сексе, хотя и об этом тоже.
А еще, кажется, ему становилось лучше, не зря же он написал в своем дневнике: «с тех пор, как я стал заниматься любовью, я снова начал чувствовать мир».
Как бы я ни старалась свести к минимуму общение с подругами, совсем избежать этих встреч не получалось. Мои отношения с психически нездоровым человеком неизменно становились главной темой вечера, к которой девочки умудрялись свести любые наши сплетни. Наверное, если бы одна из моих подруг стала жить с убийцей-шизофреником, мне бы это тоже не понравилось, поэтому я на них не обижалась.
— Как же ты с ним встречаешься, если он импотент! — удивлялась Маша, та самая девушка, которая рассказывала мне про него небылицы на дне рождения у Кати. Кстати, Катя никогда не приходила на встречи, если там была я. — Я специально уточнила у знакомого врача, назвала ему таблетки, которые принимает Олег. Врач сказал, что мужское бессилие вероятно в восьмидесяти пяти случаях.
— Девочки, даже если бы он был бессилен, — решила я заступиться за своего шизофреника, — вы себе даже не представляете, что он творит с помощью языка, — широко улыбнулась и быстро облизала вдруг пересохшие губы.
Девочки охнули, рисуя в головах ясно какие сцены. Они сгорали от любопытства слышать детали. Недоступное, странное и необычное всегда притягивает. А Олег к тому же был очень симпатичным шизофреником, никто не мог не согласиться с этим. Его опасность, непредсказуемость притягивали, возможно, и меня тоже, но, разумеется, хотелось верить, что я испытываю к нему более глубокие чувства.
Несмотря на все мои старания, после каждой такой встречи я возвращалась домой в неизменно паршивом настроении. Мне говорили о неизбежности рецидива, о прошлом Олега, о его нестабильности. О том, что у него никогда не будет нормальной работы, карьеры, он всегда останется просто шизиком. На всю жизнь. Говорили, что мне нельзя рожать от него, потому что пораженный ген передается по наследству. Меня спрашивали, понимаю ли я, зачем пошла на такие отношения. Чего я от них жду? Как долго планирую их продолжать? А что потом? Выгнать его на улицу? Что будет, когда мне захочется нормальной семьи, детей?
Кстати о нормальной семье. Ну, почти о нормальной. Сергей продолжал приглашать меня на свидания. Я была благодарна судьбе, что в тот раз, по пути в гостиницу мы попали в аварию. Во время ужина он говорил о моей карьере, о его помощи мне… О возможностях, которые передо мной могут вдруг открыться… Боже, я повела себя как настоящая проститука. Непонятно, что тогда на меня нашло, почему показалось, что мне обязательно переспать со своим боссом. Сергей непременно хотел, чтобы это «что-то» на меня нашло снова.
Один раз он даже предложил мне родить от него ребенка. Не прямым текстом, конечно, этот опытный в общении с людьми… вернее, с клиентами мужчина завел разговор издалека. Начал убеждать меня, хоть я и не спорила, что счастье наше в детях, ведь ничто не сравнится ощущением себя матерью, в его случае — отцом. Жаловался, что мечтает о сыне, хотя его жена, родив десять лет назад ему чудесную дочурку, наотрез отказалась продолжать размножаться. А потом он вдруг сказал про биологические часы, которые тикают, как бы мы не пытались молодиться. К счастью, на этом наш разговор прервал телефонный звонок, и я поспешила скорее убраться из кабинета. Услышала вслед: «Аля, я не шучу. Подумай».
Олег
Как-то раз я спросил у Али, хотела бы она, чтобы я перестал быть шизофреником. Она ответила, что вполне достаточно того, что я буду оставаться самим собой.
Потратив несколько дней на обдумывание ее ответа, я пришел к выводу, что она меня оставит, если мне станет хуже. А как иначе можно истолковать ее слова?
Жить намного легче, когда тебе нечего терять.
Терять вообще очень больно, поэтому, когда в моей жизни не осталось ничего, чем я дорожил, я принял решение самостоятельно взяться за свое лечение. Несмотря на то, что мой диплом давно сожжен, некоторые знания в моей голове до сих пор были живы. Когда, после перевода в новую клинику мне значительно снизили дозу лекарств, и я начал потихоньку соображать, очень медленно и мучительно я пришел к мысли, что собирался когда-то лечить людей, страдающих недугом, от которого сейчас мучаюсь сам. Моя непоколебимая уверенность, что я смогу помочь пациентам с психическими расстройствами оказалась столь сильной, что умудрилась выжить, несмотря на всю дрянь, которой меня пичкали.
Еще участь в университете, читая различную литературу, общаясь с моим ментром, пусть земля будет ему пухом, профессором Кирилловым, я пришел к четкому пониманию: шизофрения — это не заболевание, или, точнее, шизофрении не существует. Большинство лжеврачей, едва взглянув на пациента, ставят крест на его жизни, накачивая его психотропами, постепенно разрушающими его центральную нервную систему, превращая в безвольное растение, лишая возможности жить нормальной жизнью. Хотя, кто из людей мечтает жить «нормально»? За годы своей жизни я понял следующее: абсолютно все, и больные, и здоровые мечтают стать счастливыми. Не нормальными, а счастливыми!
Когда я вышел из больницы, единственной моей целью было снова научиться искренне улыбаться.
Когда мы впервые пришли в гости к ее друзьям вместе, признаюсь, мне стало очень не по себе. У меня не получилось с первого раза запомнить имена этих людей, поэтому я ни к кому никак не обращался. Я ходил за Алей по пятам, изредка выходя покурить, слушал ее разговоры с друзьями, совершенно не понимая, над чем они смеются.
В психбольнице я стал крайне мнительным, если кто-то где-то шутил, мне казалось, что надо мной. Не так. Я был на сто процентов уверен, что надо мной. Единственное, чего удалось достичь в борьбе с этим недугом, — я перестал обижаться, принимая насмешки как неизбежное.
Сегодня, каждый раз, когда все смеялись, я внимательно смотрел на лицо Али, пытаясь понять, о чем она думает. Аля бы не стала смеяться надо мной. А раз ей весело, значит, все в порядке. Как и везде, куда мы приходили с Алей и где знали про мою проблему, мужчины с недоверием поглядывали на то, как я обнимаю эту девушку, как она прижимается ко мне. Они не понимали, почему такая красотка, как Алечка, тратит на меня время.
До меня у нее были только успешные, состоятельные мужчины. Избранные.
— Олег, а ты не мог бы подробнее рассказать о своей болезни? — обращается ко мне одна из девушек. Невысокого роста, что компенсируется огромными каблуками, на которых ее ноги кажутся еще более кривыми, чем есть на самом деле. Блондинка с голубыми глазами и неправильным прикусом, портящим все впечатление о девушке, как только она открывает рот. Я хотел посоветовать ей обратиться к ортодонту, но не стал. Судя по тону, кажется, она со мной кокетничает.
— Шизофрения — это не болезнь, — отвечаю, — в большинстве случаев, это другой взгляд на мир, который чужд сначала родителям, потом психиатру, после чего последний начинает превращать пациента в больного человека.
— То есть ты считаешь, что психиатрия — это зло?
— К сожалению, во многих случаях. Психиатрия — это искусство, эта абсолютно не логическая профессия. Чтобы помочь пациенту, врачу в первую очередь необходимо его понять, а для этого нужно прочувствовать проблему, поставить себя на место этого человека, пустить внутрь переживания пациента, и лишь потом оценить насколько неадекватным является его поведение. Такое вполне возможно, но это, разумеется, большой духовный труд. Намного проще выписать психотропные средства, чтобы тот не выкаблучивался и не отвлекал на себя внимание, да и дело закрыто.