Настроение у меня испортилось. Не люблю вспоминать этот эпизод. Изложу его буквально в двух словах. Не в силах оторваться от своего давнего увлечения — тритонов, Гасси стал ухаживать за Мадлен Бассет через пень-колоду и даже попросил меня временно оказывать ей знаки внимания вместо него. Не мог же я отказать другу, а эта полоумная решила, что я в нее влюбился. Кончилось тем, что после знаменитого выступления Гасси на церемонии вручения наград она отвергла его на какой-то срок и приблизила к своей особе меня, и мне осталось лишь смириться с приговором злой судьбы. Ну скажите, если девице вдруг втемяшилось, что вы сходите по ней с ума, и она является к вам с признанием, что дает своему жениху отставку и готова связать свою жизнь с вами, — так вот, спрашиваю я вас, разве есть у порядочного человека выбор?

К счастью, в последнюю минуту все уладилось, эти идиоты помирились, но меня до сих пор бросает в дрожь при мысли об опасности, которая нависла надо мной тогда. И если честно, я не буду чувствовать себя в безопасности, пока священник не спросит: «Согласен ли ты, Огастус?..» — и Гасси смущенно прошепчет: «Да».

— Если хочешь знать, я и сама не собираюсь быть на этой свадьбе. Терпеть не могу сэра Уоткина Бассета и не желаю оказывать ему ни малейшего внимания. Подлец, негодяй!

— Стало быть, вы знаете этого старого мошенника? — удивился я, получив в очередной раз подтверждение истины, которую люблю повторять: мир тесен.

— Конечно, знаю. Он приятель Тома. Они оба коллекционируют старинное серебро и по поводу каждого предмета сварятся друг с другом как собаки. Месяц назад он гостил у нас в Бринкли. И знаешь, как отплатил за все наше радушие и гостеприимство? Попытался тайком переманить Анатоля!

— Не может быть!

— Еще как может. К счастью, Анатоль остался нам верен — после того, как я удвоила его жалованье.

— Утройте его, тетенька, платите ему в пять, в десять раз больше! — с жаром воззвал к ней я. — Пусть этот король бифштексов и рагу купается в деньгах, лишь бы остался в вашем доме!

Я страшно разволновался. Наш несравненный кудесник Анатоль чуть было не покинул «Бринкли-Корт», где я могу наслаждаться его кулинарными шедеврами, стоит мне напроситься к тетке в гости, и не переметнулся к старому хрычу Бассету, уж он-то никогда не пригласит к себе за стол Бертрама Вустера. Да, это была бы катастрофа.

— Ты прав, — согласилась тетя Далия, и глаза ее запылали гневом при воспоминании о подколодном предательстве. — Сэр Уоткин Бассет просто разбойник с большой дороги. Ты предупреди своего приятеля, пусть Виски-Боттл в день свадьбы держит ухо востро, а то раскиснет от нежных чувств, тут старый жулик и украдет у него булавку из галстука прямо в церкви. Ну все, выкатывайся. — И она протянула руку к эссе, в котором содержались, как мне показалось, глубочайшие откровения касательно ухода за младенцами — как в болезни, так и в здравии. — Мне надо прочесть несколько тонн корректуры. Кстати, передай вот это при случае Дживсу. Очерк для «Уголка мужа», посвящен атласной ленте на брюках к вечернему костюму, мысли высказываются чрезвычайно смелые, я хочу знать мнение Дживса. Вполне возможно, что это красная пропаганда. Надеюсь, я могу на тебя положиться? Повтори, как будешь действовать.

— Пойду в антикварную лавку...

— ...что на Бромптон-роуд...

— ...да, как вы уточнили, что на Бромптон-роуд. Попрошу показать мне корову...

— ...и презрительно фыркнешь. Великолепно. Ну, шпарь. Дверь у тебя за спиной.

В безоблачном настроении выбежал я на улицу и махнул проезжающему мимо извозчику. Знаю, многие на моем месте принялись бы ворчать, что им испортили утро, но я лишь радовался, что в моей власти совершить небольшое доброе дело. Я часто говорю: вглядитесь повнимательнее в Бертрама Вустера, и вы увидите озорного бойскаута.

Антикварная лавка на Бромптон-роуд оказалась именно такой, какой и положено быть антикварной лавке на Бромптон-роуд, да, кстати, и на любой другой улице, исключая роскошные магазины на Бонд-стрит и по соседству с ней, — то есть само здание донельзя обшарпанное, а внутри темно и затхло. Почему-то владельцы подобных заведений вечно тушат мясо в задней комнате.

— Могу я посмотреть... — произнес я, переступив порог, но сразу же умолк, увидев, что приказчик занят с двумя другими посетителями. Хотел было сказать: «Ничего, пустяки», — пусть думают, что я забрел сюда случайно, мимоходом, — да так и замер с открытым ртом.

Казалось, в лавку сползся весь туман упомянутой Дживсом поры плодоношенья и забил ее плотной массой, однако я умудрился разглядеть в этом киселе, что один из посетителей, тот, что пониже ростом и постарше, мне знаком, и даже очень. Старикашка Бассет собственной персоной. Он, и никто другой.

Характеру Вустеров свойственна несгибаемая твердость духа, об этом часто говорят в обществе. Именно это качество я и ощутил в себе сейчас. Человек со слабой волей, без сомнения, незаметно ускользнул бы с поля боя и задал стрекача, но я решил принять сражение. В конце концов, тот инцидент с полицейским не более чем прошлогодний снег. Выложив пять фунтов, я заплатил свой долг обществу, что мне теперь бояться этого старого сукина сына? Он же просто карлик, сморчок. И я принялся расхаживать по лавке, исподтишка на него посматривая.

При моем появлении папаша Бассет обернулся и бросил на меня беглый взгляд, а потом стал то и дело коситься в мою сторону. Я понимал: минута, другая — и из глубин памяти всплывет сцена в суде, он узнает стройного аристократа, который стоит неподалеку, опираясь на ручку зонта. Ага, узнал-таки. Приказчик скрылся в задней комнате, и старикашка Бассет двинулся в мою сторону, сверля меня взглядом сквозь очки.

— Здрасте, здрасте, молодой человек, — сказал он. — Я вас знаю. У меня отличная память на лица. Я судил вас за нарушение.

Я слегка поклонился.

— Судил, но всего один раз. Очень рад. Надеюсь, урок пошел вам на пользу и вы исправились. Превосходно! Кстати, что за проступок вы совершили? Не надо, не подсказывайте, я сам вспомню. Ну конечно! Вы украли сумочку!

— Нет, нет, я...

— Вот именно, украли дамскую сумочку, — непререкаемым тоном повторил он. — Я прекрасно помню. Но теперь с преступным прошлым покончено, верно? Мы начали новую жизнь, да? Великолепно! Родерик, подите сюда. Чрезвычайно интересный случай.

Спутник папаши Бассета поставил на стол поднос для визитных карточек, который рассматривал, и подгреб к нам.

Я уже обратил внимание, какой это диковиннейший экземпляр человеческой породы. Двухметрового роста, в широченном клетчатом пальто из шотландского пледа чуть не до пят, он казался поперек себя шире и невольно притягивал все взгляды. Природа словно бы решила сотворить гориллу, но в последнюю минуту передумала.

Впрочем, поражал этот субъект не только гигантскими размерами. Вблизи вы уже видели лишь его физиономию — квадратную, мясистую, с крошечными усиками где-то посередине. Глазки острые, так вас и буравят. Не знаю, доводилось ли вам видеть в газетах карикатуры диктаторов? Подбородок задран к небу, глаза сверкают, они произносят перед восторженной толпой пламенную речь по поводу открытия нового кегельбана. Так вот, этот субъект был вылитый диктатор с карикатуры.

— Родерик, я хочу познакомить вас с этим молодым человеком, — сказал папаша Бассет. — Его случай блестяще подтверждает мысль, которую я не устаю повторять: в тюрьме человек не деградирует, тюрьма не калечит его душу, не мешает, ступив на прежнего себя, подняться в высшие пределы.

Этот номер про высшие пределы мне знаком, он из репертуара Дживса, но где старикан-то его подцепил? Интересно.

— Взгляните на этого молодого человека. Совсем недавно я приговорил его к трем месяцам лишения свободы за воровство сумочек на вокзалах, и вот вам пожалуйста: пребывание в тюрьме оказало на него самое благотворное воздействие. Он духовно возродился.

— Вы так думаете? — отозвался Диктатор.