— Увы, сэр!

Свет, сияющий на лице Гасси, померк, он издал жалобный стон — было похоже на пластинку, когда у патефона кончается завод.

— Я думаю, что, проявив остроту ума, мы без труда уберем эту помеху. Помните случай в «Чафнел-Холл», сэр, когда сэр Родерик Глоссоп оказался запертым в теплице, а все ваши попытки его вызволить терпели неудачу, потому что возле двери стоял полицейский Добсон?

— Отлично помню, Дживс.

— Я осмелился высказать предположение, что можно побудить его покинуть пост, если он узнает, что в кустах малины с ним желает встретиться горничная Мери, с которой он обручен. Так мы и поступили, и все прошло как нельзя более успешно.

— Верно, Дживс. Однако я не представляю, как что-то подобное можно провернуть сейчас, — с сомнением проговорил я. — Вы, конечно, помните, что полицейский Добсон был молод, пылок, влюблен, такие не рассуждая бегут в малину, если им шепнуть, что там их ждет девушка. Юстас Оутс не романтический Добсон. Он в возрасте, наверняка давно женат, на свидание не побежит, ему бы за чашкой чаю посидеть.

— Да, сэр, вы совершенно правильно заметили, что полицейский Оутс — солидный семейный человек. Я лишь предлагаю применить в нынешних чрезвычайных обстоятельствах тот же принцип. Оутса следует сманить тем, что согласуется с психологией данного индивидуума. Я бы высказал мысль, что мистер Финк-Ноттл должен довести до сведения полицейского, будто он видел его каску у вас.

— Вот это мысль!

— Да, сэр.

— Я все понял. Потрясающе! Именно то, что нужно.

Судя по остекленевшим глазам Гасси, он ничего не понял, и я принялся объяснять.

— Не так давно, Гасси, невидимая рука похитила головной убор этого служителя закона, тем самым плюнув ему в душу. Дживс считает, что, если ты сообщишь ему, будто видел означенный убор в моей комнате, он примчится сюда, как разъяренная тигрица, у которой украли детеныша, предоставив тебе полную свободу действий. Такова ведь суть вашего замысла, верно, Дживс?

— Совершенно верно, сэр. Гасси на глазах оживал.

— Теперь дошло. Хитро придумано!

— Еще бы. Хитрейший ход, и с каким тонким знанием психологии. Великолепно, Дживс.

— Благодарю вас, сэр.

— Гасси, он сразу же клюнет. Скажешь ему, что каска у меня, выбьешь стекло и хвать корову. Проще простого. Маленький ребенок справится. Об одном я жалею, Дживс: мы лишаем тетю Далию всякой надежды заполучить сливочник. Ужасно досадно, что на него сейчас такой спрос.

— Согласен, сэр. Но, может быть, миссис Траверс поймет, что мистеру Финк-Ноттлу он нужнее, чем ей, и отнесется к потере философски.

— Может быть. А может быть, и нет. Но все равно ничего не поделаешь. В таких случаях, как нынешний, когда сталкиваются интересы индивидуумов, кто-то неизбежно терпит поражение.

— Совершенно справедливое наблюдение, сэр.

— Не бывает в жизни, чтобы всегда все хорошо кончалось, — я хочу сказать, у всех без исключения.

— Не бывает, сэр.

— Сейчас главное — устроить судьбу Гасси. Поэтому не теряй времени, Гасси, и да поможет тебе небо в твоих трудах.

Я закурил сигарету.

— На редкость здравая мысль, Дживс. Как вы до нее додумались?

— Меня натолкнул на нее сам полицейский, сэр, когда я с ним болтал. Из его слов я заключил, что он и в самом деле подозревает вас в похищении своей каски.

— Меня? Но почему, черт подери? Ведь я его почти не знаю. Я думал, он подозревает Стиффи.

— Сначала он действительно подозревал мисс Бинг, сэр, и до сих пор считает ее вдохновительницей преступления. Однако, по его мнению, у барышни был соучастник; который выполнил черную работу. Как я мог заключить, эту версию поддерживает и сэр Уоткин.

В памяти всплыло начало моего разговора с папашей Бассетом в библиотеке, и я наконец-то понял, чего он добивался. В словах, которые казались мне тогда пустым сотрясанием воздуха, я уловил зловещую подоплеку. Я-то думал, мы просто сплетничаем о волнующих событиях, которые только что произошли, а он на самом деле прощупывал меня и даже допрашивал.

— Но почему он решил, что соучастник — я?

— Когда полицейский встретил вас сегодня под вечер на дороге, он обратил внимание, что между вами и мисс Бинг существуют теплые, сердечные отношения. А когда он нашел на месте преступления перчатку, его подозрения усилились.

— Дживс, я вас не понимаю.

— Он считает, сэр, что вы влюблены в мисс Бинг и носили ее перчатку у сердца.

— Если бы я носил ее у сердца, как бы я умудрился ее уронить?

— По его представлению, сэр, вы достали ее, чтобы прижать к губам.

— Ну, это уж слишком, Дживс. Чтобы я стал прижимать к губам перчатки в тот самый миг, когда готовлюсь умыкнуть у полицейского каску?

— Вероятно, так поступил мистер Пинкер, сэр.

Я хотел было объяснить Дживсу, что в любой ситуации Пинкер поступит совсем не так, как обыкновенный, нормальный человек, у которого в голове чуть больше мозгов, чем у выскакивающей из часов деревянной кукушки, но мне помешал вновь появившийся Гасси. Он был окрылен, я понял, что дела идут неплохо.

— Берти, Дживс оказался прав, он будто прочел мысли Юстаса Оутса.

— Его заинтересовало твое сообщение?

— В жизни не видел, чтобы полицейский пришел в такое волнение. Он чуть не бросил свой пост и не помчался сломя голову сюда

— Почему же не помчался?

— Не осмелился, ведь сэр Уоткин велел ему стоять на посту у двери.

Я понимал психологию этого человека. Он был в точности как тот парень, который стоял и стоял на горящей палубе, когда все остальные с нее попрыгали.

— В таком случае он, надо полагать, сначала известит папашу Бассета о ставших ему известными фактах и после этого попросит позволения действовать?

— Да. Думаю, он явится с минуты на минуту.

— Гасси, тогда тебе не надо быть здесь. Иди-ка лучше в холл.

— Бегу. Я только пришел сказать.

— Как только он отойдет от двери, ты сразу в гостиную.

— Конечно. Положись на меня. Дело не сорвется. Дживс, это была гениальная мысль.

— Благодарю вас, сэр.

— Представляете, какой камень у меня с души свалился, ведь через пять минут все будет улажено. Об одном я только жалею, — задумчиво произнес Гасси, — зря я отдал старику блокнот.

Он сообщил об этом чудовищном поступке словно бы мимоходом, и я не сразу понял, какими последствиями он чреват. Когда же осознал, ужас проник в каждую клеточку моего тела. Казалось, я сижу на электрическом стуле и палачи уже включили ток.

— Ты отдал старику блокнот?!

— Да. Когда он уже уходил. Я подумал, там есть ругательства, которые я забыл.

Я схватился дрожащей рукой за каминную полку, иначе бы упал.

— Дживс!

— Слушаю, сэр?

— Еще бренди!

— Сейчас, сэр.

— И что вы носите его в маленьких рюмках, как будто это радий? Принесите бутылку.

Гасси вроде бы удивился.

— Берти, что-нибудь случилось?

— И ты еще спрашиваешь! — Я горько засмеялся. — Ха! Ну, ты меня доконал.

— Да о чем ты? Почему доконал?

— Неужели ты не понимаешь, идиот несчастный, что ты натворил? Теперь уже ни к чему красть корову. Если старик Бассет прочел то, что написано в блокноте, он никогда тебя не простит.

— Почему?

— Ты видел, какое впечатление это произвело на Спода. Уж если Спод осатанел, читая о себе горькую правду, неужели ты думаешь, она понравится папаше Бассету?

— Но он уже слышал о себе горькую правду. Я рассказывал тебе, как отделал его.

— Это еще могло сойти тебе с рук. «Пожалуйста, постарайтесь понять меня... я погорячился... вышел из себя», ну, и так далее. А вот хладнокровно записывать изо дня в день наблюдения в мельчайших подробностях — о, это совсем другое дело.

Наконец-то он понял. Лицо снова позеленело. Рот открылся, потом закрылся, как у золотой рыбки, которая нацелилась склевать муравьиное яйцо, а другая золотая рыбка ее опередила и перед самым носом слопала.

— Какой же я болван!

— Первостатейный.