И вот вечером четвертого сентября в шесть часов (в те времена ужинали рано) Фанфан, вымытый и сверкающий, как золотой экю (вспомним, как мило он назвал Аврору) предстал перед импозантным входом дворца мсье Баттендье в чистой форме, вычищенной шляпе, отполированных до блеска башмаках, в надушенной сорочке (достал пачули) и взялся за молоток.

Ему было немного не по себе. Мысль о том, что через минуту он окажется лицом к лицу с человеком, который столь любезно его пригласил и которому он без зазрения совести наставил рога, была неприемлема для его понимания чести. Но мог ли он отказаться от приглашения? Фанфан себе поклялся, что на Аврору впредь смотреть будет только почтительно и никогда больше не будет превращать её в мишень.

Открыл ему тот же лакей, что и в прошлый раз. То, как его приняли, Фанфана поразило: без поклона и приветствия! Только кивнул — мол, проходи, — без всяких церемоний, как разносчику!

— … ждут в салоне, — унылым тоном сообщил он. — Дорогу знаете.

Взглянул он на Фанфана насмешливо и вместе с тем ехидно и отвернулся.

— Подождите-ка! — окликнул его Фанфан. — Что с вами случилось?

— Со мной? Ничего! — ответил тот дерзко смерив его взглядом. — А что, разве по мне это заметно?

— Ну вы дерзки, мой милый не по чину. И я скажу вашему хозяину, как вы ведете себя с теми, кого он приглашает в гости!

— Ну, я бы тоже кое-что хотел ему сказать! — шепнул наглец, не закрывая дверь, и вместо этого недвусмысленно уставившись на "Фанфарона", тихо покачивающегося в бухте метрах в двадцати!

Ну вот! Теперь все стало ясно! Он все знал! Какая неосторожность, что они так долго оставались на судне!

— Сколько? — спросил Фанфан сквозь зубы, сжатые от огорчения и ярости!

— Пять су!

— Но это все мое жалованье!

— Это ваше дело! — лакей подставил руку. Фанфан хмуро порылся в кармане и швырнул пять су на пол. Лакей в мгновенье ока сграбастал их и сунул в свой карман.

— Следуйте за мной, мсье! — произнес он с прежней сдержанной вежливостью. По тому, сколь цинично он подмигнул, отворяя двери салона, Фанфан понял, что дело этим с мерзавцем на этом не кончится.

Но к нему навстречу уже спешил Оливье Баттендье, громко возглашая:

— А, вот наш юный друг! — двумя руками он потряс руку Фанфана. Счастлив приветствовать вас у нас! (Усадил Фанфана в кресло). — Моя жена сейчас придет! (Сунул Фанфану в руку бокал портвейна). — Как дела?

— Благодарю, мсье! — ответил Фанфан, понемногу начинавший приходить в себя. — Благодарю за честь, которую вы мне оказали. О, да, у меня все в порядке. А у вас, мсье?

— Превосходно, — заявил Оливье Баттендье. — Дела идут отлично! И у жены тоже! Правда, она красавица?

— Безусловно, мсье! — подтвердил Фанфан, подняв бокал портвейна и выпив его залпом. Это вернуло ему смелость взглянуть, наконец, на мсье Баттендье, которого он до сих пор видел лишь неясным контуром, словно в глазах ещё стояла физиономия лакея.

Мсье Баттендье был жизнерадостным и шумным толстяком, несомненно, уже в возрасте, раз был однокашником Турнере, но его пухлая розовая физиономия без единой морщины, вздернутый нос, растрепанные светлые волосы и маленькие уши напоминали скорее ребенка, так что вполне можно было вообразить его огромным младенцем, произведенным на свет гигантами-родителями. Мсье Баттендье был симпатичным человеком. Даже очень симпатичным! И это утвердило Фанфана в его решении придерживаться только что взятого на себя обета. Фанфану было стыдно. И потому он буквально ледяным взглядом смерил Аврору, вошедшую в салон. Они церемонно поздоровались и Фанфан был выведен из себя тем равнодушным взглядом, которым Аврора окинула его! Он ей уже не нравится? Фанфан хотел бы остаться с ней наедине, чтобы устроить сцену.

Оливье Баттендье уже четверть часа распространялся о своих судах, коммерческих проблемах и об английских пиратах, когда другой лакей доложил:

— Мадам, кушать подано!

В великолепной столовой, такой огромной, что Фанфан в ней казался сам себе карликом, горело с полсотни свечей, хотя ещё было светло. Мадам Баттендье за ужином не снимала своей ножки с ноги Фанфана! Ужин был долгим. Состоял он из лангустов, тушеных в кагоре, голубей, фаршированных оливками, из грудок жаворонков в бланманже, к которым подавали вино из Бержерака, бургундское и шампанское.

Фанфан внимательно слушал мсье Баттендье (тот был весьма болтливым человеком), который объяснял, каким законам подчиняется его торговля, но Фанфан все больше волновала ножка Авроры, и он был очень рад, что Аврора не смотрит в его сторону, поскольку он бросал на неё все те же ледяные взгляды.

— Такие вот дела! — закончил свой рассказ судовладелец, которого Фанфан уже не слушал, не потому, что выпил лишнего, но потому, что голова была полна одной единственной мыслью: когда и как сойтись с Авророй наедине! Желание это, однако, сильно задевало его понятие о чести, и потому он злился на себя, — ведь мсье Баттендье ему был симпатичен.

— И если вы не отказались от своих намерений, — тем временем судовладелец уже сменил тему, — итак, если вы на них настаиваете ("Господи, о чем он говорит," — ужасался Фанфан, чувствовавший, что он разоблачен, и провинился перед симпатичным хозяином!) и собираетесь стать моряком, вам нужно уйти из армии!

— О, разумеется, — ответил Фанфан, краснея от стыда, поскольку, встав из-за стола, обнаружил, как выдают его армейские штаны в обтяжку. И ещё счастье, что он первым прошел в салон, где подавали кофе, и где тотчас же сел, сложив руки на коленях.

— Завтра я навещу вашего полковника, которого хорошо знаю. Ведь, как я полагаю, это граф де ля Бриньоль?

— Нет, мсье, — ответил Фанфан. — Уже две недели у нас другой командир, и вовсе не такой, какой был мсье Бриньоль, тот был суров, но добр. Новый полковник — хвастун, с несносным характером, и с той поры, как пришел он в полк нам приходится туго!

Фанфан сообщил, как зовут нового полковника.

— Нет, этого я вовсе не знаю, — заметил Оливье Баттендье, — но все равно зайду поговорить!

Потом, допив свой кофе, встал, заявив:

— Милая мне нужно идти. В девять у меня встреча с братьями Дюруа. Они хотят зафрахтовать "Фанфарона", и разговор будет нелегким.

Потом он вновь двумя руками тряхнул руку Фанфана.

— До скорого свидания, приятель! Мой дом — ваш дом! Я часто в отъезде, но моя жена с удовольствием о вас позаботится!

И торопливо уходя, сказал еще:

— Аврора, ты не хочешь показать нашему другу "Фанфарона"? Пусть он составит представление о жизни моряков!

— Почему ты так мрачен, милый? — спросила Аврора Фанфана, когда он щедро отблагодарил её в капитанской каюте "Фанфарона", освещенной захваченным с собою фонарем.

— Потому, что был сегодня гостем твоего супруга, теперь знаком с ним и считаю весьма почтенным человеком!

Фанфан умолк, чтобы продолжать начатое дело, и только после того, как Аврора в восторге оценила результат, дождался от неё такого ответа: — Этот весьма почтенный человек в делах ведет себя как настоящий разбойник, среди своих друзей его зовут акулой! Речи у него медовые, но вот дела — совсем наоборот!

— Но мне он ничего плохого не сделал!

— Зато уже шесть месяцев меня и не коснулся! Так что за дело, мой стрелок!

Фанфан все так и сделал, и тогда она добавила:

— Ты не понимаешь, не то, чтобы меня это волновало, но такое уклонение от супружеских обязанностей я считаю оскорблением.

— Странное дело, — удивился Фанфан. — Ведь твои прелести соблазнили бы и каменную статую. Может, у него слишком много работы?

— Нет! — ответила Аврора. — Но часто ходит в бордель! Так как сегодня вечером! Это его страсть!

— А ты — моя! — заявил Фанфан, и снова доказал свое восхищение её прелестями, поскольку в конце концов наставлял рога всего лишь негодяю, неверному супругу и развратнику.