Факраш слегка нахмурил брови.

- Как же ты говоришь, что не можешь, когда эти вещи уже в твоем владении?

- Я знаю, - сказал Гораций. - Но… вы не обидитесь, если я буду говорить совершенно откровенно?

- Разве ты для меня не то же, что сын, и могу ли я гневаться на слова твои?

- Хорошо, - сказал Гораций, загораясь надеждой. - Итак, по чести, я очень бы хотел… если только вы ничего не имеете против… чтобы все вы это взяли назад.

- Что? Не просишь ли ты, чтобы я, Факраш-эль-Аамаш, согласился взять обратно дары мои? Не значит ли это, что они имеют столь малую цену в твоих глазах?

- Они слишком драгоценны. Если бы я взял подобное вознаграждение за… за совсем простую услугу, я бы перестал себя уважать.

- Так умный человек не рассуждает, - холодно сказал джинн.

- Если вы считаете меня дураком, я тут ничего не могу сделать. Во всяком случае, я - не неблагодарный дурак. Но я чувствую совершенно ясно, что не могу оставлять у себя ваших подарков.

- Значит, ты хочешь, чтобы я нарушил мою клятву вознаградить тебя по заслугам за твое доброе дело?

- Но вы ведь уже наградили меня, - сказал Гораций, - тем, что заставили богатого купца пригласить меня строить ему жилище. И… простите мою откровенность, если вы действительно хотите мне счастья (в чем я уверен), вы избавите меня от этих драгоценностей и товаров, потому что, говоря искренне, они не сделают меня счастливым. Наоборот, они причиняют мне крайние неудобства.

- В старину, - сказал Факраш, - все люди стремились к богатству; никакое количество сокровищ не могло удовлетворить их желаний. Значит, иметь богатство считается недостойным в глазах смертных, и ты находишь его тяжелым бременем! Объясни, в чем дело?

Горацию показалось неделикатным высказать истинные причины.

- Я не могу отвечать за других людей, - сказал он. - Знаю только то, что я не привык быть богатым, мне бы лучше разбогатеть постепенно, так, чтобы сознавать, что я всем обязан - насколько возможно - моим собственным трудам. Потому что - нечего мне и говорить вам, г. Факраш, - само по себе богатство не приносит людям счастья. Вы должны были заметить, что оно может… ну, даже навлекать на них затруднения и неприятности…

«Я говорю избитые, прописные истины, - думал он, - по пусть это будет и нахальство, - лишь бы достичь цели!»

Факраш был глубоко взволнован.

- О, юноша дивной умеренности! - воскликнул он. - Твои чувства не менее возвышенны, чем чувства самого Великого Сулеймана (мир ему!). Хотя даже и он не вполне презирает сокровища, ибо имеет золото, и слоновую кость, и драгоценные камни в изобилии. Да и я до сих пор еще не встречал человеческого существа, способного отвергнуть их, когда их предлагают. Но раз ты утверждаешь - и, как видно, искренне, - что мои ничтожные и негодные дары не улучшат твоего благосостояния, и раз я хочу тебе добра, а не зла, то будет так, как ты хочешь. Потому что превосходно сказано: «Ценность дара зависит не от него самого и не от дающего, а единственно от принимающего».

Гораций едва мог поверить, что он действительно победил.

- Чрезвычайно мило с вашей стороны, - сказал он, - вы отнеслись к этому так хорошо. И если бы вы смогли заставить тот караван зайти за ними как можно скорее, это было бы для меня большим облегчением. Я хочу сказать… а… а дело в том, что я жду нескольких друзей обедать ко мне завтра, и так как у меня и вообще тесновато, то мне трудно будет принять их, ничего не убравши.

- Это всего легче, - ответил Факраш, - и потому не бойся, что когда наступит время, ты не будешь в состоянии принять своих друзей надлежащим образом. А что касается каравана, он двинется немедленно.

- Ах, Господи, ведь я забыл вот что, - сказал Гораций, - я запер на замок дверь той комнаты, где находятся ваши подарки, они не будут в состоянии войти без ключа.

- Для слуг джиннов не существует ни затворов, ни заграждений. Они войдут туда и возьмут все, что принесли тебе, раз таково твое желание.

- Вот уж спасибо, - сказал Горации. - Но вы, конечно, понимаете, что я вам нисколько не меньше благодарен, чем если бы я оставил вещи у себя? Видите ли, я хочу посвятить все свое время и энергию окончанию чертежей для этого здания, которым, - прибавил он ласково, - я никогда не мог бы заняться, если бы не ваша помощь.

- Когда я пришел, - сказал Факраш, - я слышал твои жалобы на трудности работы. В чем же они состоят?

- О, - сказал Горации - немножко мудрено угодить всем, кто здесь заинтересован, и в том числе самому себе. Я хочу создать нечто такое, чем бы я мог гордиться и что мне дало бы известность. Это большой дом, и дела с ним будет много, но я с ним отлично управлюсь.

- Да, это большое предприятие, - заметил джинн после нескольких вопросов, которые никак нельзя было назвать глупыми, и ответов на них. - Но будь уверен, что все это кончится для тебя самым благоприятным образом, и ты заслужишь большую славу. А теперь, - сказал он в заключение, - я должен тебя покинуть, потому что еще не имею никаких верных вестей о Сулеймане.

- О, я не буду задерживать вас, - сказал Гораций, который уже несколько минут был как на иголках, боясь, как бы Бивор не вернулся и не застал бы у него таинственного гостя.

- Видите, - прибавил он наставительно, - пока вы будете пренебрегать своими, гораздо более важными делами из-за моих, едва ли ваши поиски подвинутся вперед, не так ли?

- Как превосходно сказано! - ответил джинн. - Время, потраченное на добрые дела, нельзя назвать потерянным!

- Да, это, конечно, очень хорошо, - сказал Гораций, чувствуя, что надо противопоставить этому изречению что-нибудь, хотя бы изобретения. - Но у нас также есть поговорка… как это? Ах, припоминаю: «Бывает, что ласка оказывается более неприятной, чем обида».

- Чудесно был одарен тот, кто придумал это изречение! - воскликнул Факраш.

- Я думаю, - сказал Гораций, - он понял это из собственного опыта! Кстати, куда же вы думаете направиться… я хотел сказать, где искать Сулеймана?

- Я намерен отправиться в Ниневию и там разузнать.

- Отлично, - сказал Гораций с искренним одобрением, так как надеялся, что это путешествие займет время. - Чудесный город - Ниневия, судя по всему, что я о нем слышал, хотя, пожалуй, не вполне то, что было раньше. Потом есть еще Вавилон… вы бы могли побывать и там. А если и там ничего не слышно, почему не слетать в Центральную Африку и не обыскать ее хорошенько? Или в Южную Америку: жалко ведь упускать шансы. Вы еще не бывали в Южной Америке?

- Я даже и не слыхивал о таком крае; и как бы попал туда Сулейман?

- Извините, я не сказал, что он там. Я хотел только выразить что он может быть там, как и во всяком другом месте. Но если вы собираетесь отправиться сначала в Ниневию, то лучше не теряйте времени, потому что добраться туда, кажется, не очень легко… хотя, впрочем, для вас и не особенно трудно.

- Я не посетую, - сказал Факраш, - хотя искать пришлось бы долго, потому что в странствии есть пять преимуществ…

- Знаю, - прервал Гораций. - Поэтому не задерживайтесь теперь, чтобы описывать их. Мне уже хотелось бы, чтобы вы двинулись в путь, и, пожалуйста, не прерывайте ваших поисков из-за меня, потому что, благодаря вам, я отныне великолепно устроюсь сам… если вы будете так добры и велите убрать вещи.

- Твое жилище не будет ими завалено ни на час дольше, - сказал джинн. - О рассудительный человек, для которого богатство не имеет значения! Узнай, что я никогда не встречал смертного, который бы мне так нравился, как ты. Больше того: будь уверен, что такое величие души, как твое, не останется без воздаяния.

- Сколько раз должен я вам говорить, - сказал Гораций, вспыхивая от нетерпения, - что я уже более чем вознагражден? Ну, мой добрый, благородный, старый друг, - прибавил он с чувством, которое было не вполне притворным, - пришло время нам расстаться… навсегда. Позвольте мне думать, что вы вновь посещаете милые вам места, проникаете в уголки земного шара (ибо знаете вы это или нет, но земля наша есть шар), до сих пор еще вам неизвестные, отдыхаете умом в странствиях и в изучении рода человеческого и никогда, никогда, ни на минуту не теряете из вида свою главную цель: свидание и примирение с Сулейманом (мир ему!). Вот величайшее, единственное благо, которое вы можете мне дать. Прощайте же и счастливого пути!