– Кулаками махать не придётся, – вдруг сказал Жариков. – Они спят.

Крис и Эд переглянулись. Способность доктора Ивана всё видеть с закрытыми глазами и понимать так, будто… будто сам был одним из них, уже не удивляла. Но всё-таки…

– Иван… Дор-ми-тон-то-вич, – почти не спотыкаясь, выговорил Крис, за что Эд поглядел на него с явным уважением, – вы им дали снотворного?

– Дал, – с удовольствием кивнул Жариков. – Молодец, Крис, хорошо получается, – продолжил он по-русски и тут же перешёл на английский. – Эд, ты всё понял?

– Я понимаю лучше, чем говорю, – медленно, но без ошибок, ответил по-русски Эд.

И дальше они говорили то по-английски, то по-русски. Ведь главное – это понимать друг друга.

– Они… не сопротивлялись?

– Нет. У Чака нет на это сил. А Гэб, – Жариков невесело улыбнулся, – не хочет сопротивляться.

Эд понимающе кивнул.

– Он боится гореть, так?

– Так, – ответил за доктора Крис. – У Чака уже «чёрный туман», – и тут же поправился: – депрессия?

– На грани, – ответил Жариков. – И боль, и паралич.

Эд с сомнением покачал головой.

– У нас ни у одного так не было.

– Это похоже, но не то же самое, – Жариков отложил журнал. – Парни, если я сейчас вас кое о чём спрошу…

– Я отвечу, – сразу сказал Крис.

– И я, – кивнул Эд. – Что вы хотите узнать, доктор?

– Про горячку, да? – догадался Крис.

– Верно. Боль локализована или разлита?

– Начинается с очага, – задумчиво ответил Крис. – А когда выгибать начнёт, то уже ничего не соображаешь.

– Да, – согласился Эд. – Засвербит, задёргает…

Поочерёдно, помогая найти нужные слова, поправляя друг друга, они восстановили почти полную картину болевого периода. И получалось, что и боль, и жжение сконцентрированы в гениталиях, в мошонке, член мало болит, нет, так же, но не сразу, после начинается, а в начале, когда только дёргает, работой всё можно снять, но если пропустил этот момент, то всё, терпи уж до конца.

– А у них, значит, руки, так, доктор?

– Да, – кивнул Жариков. – У Чака руки. Надо бы расспросить, как шёл процесс, но он не может, или не хочет отвечать.

– Странно, что руки, – задумчиво сказал Крис.

– А что странного? – возразил Эд. – Чем работаешь, то и горит.

– Оно так, – кивнул Крис. – Но нас-то кололи туда. Вспомни, так же болит.

– Похоже, – поправил его Эд.

– Я ничего не знаю об этом, – сказал Жариков. – Если можете, расскажите.

Они переглянулись. У Криса потемнело лицо.

– Это… это когда нам уже так по тринадцать там, или четырнадцать… Привязывали и кололи… – Эд говорил тяжело, с паузами, будто и английские слова забыл.

– Инъекции, – глухо сказал Крис. – Потом болит долго и…

– И мы уже такими остаёмся. Это очень больно, – у Эда сорвался голос, и он отвернулся.

– Если тяжело говорить, то не надо, – решительно сказал Жариков.

– Тяжело, – кивнул Крис. – Но я о другом. Их-то, ну, палачей, не кололи. Руки-то обычные.

– Д-да, – согласился Эд. – Правильно. Нечему там гореть.

– Интересно, – как бы про себя сказал Жариков. – Чистая психиатрия… Или всё-таки невралгия… – и уже в полный голос. – Ладно. Пойдём, посмотрим, как они.

Синие ночные лампы в коридоре. Особая больничная тишина. Тёмные двери палат. И только две светятся таким же синеватым светом.

Через дверные фрамуги Жариков заглянул в палаты. Гэб лежал неподвижно, закрыв глаза, но что-то подсказывало, что не спит. Чак спал, всхлипывая и постанывая во сне. Жариков повернулся к молча стоящим сзади Крису и Эду и услышал тихий, но очень чёткий шёпот:

– Один не спит.

– Дыхание не то.

Жариков кивнул и тихо спросил по-русски:

– Кто поговорит с ним?

– Я, – сказал Крис.

И решительно открыл дверь в палату.

Гэб слышал шум и разговор в коридоре, хотя последние фразы разобрать не удалось, на другом языке, похоже. Русские? Сейчас зайдут, найдут таблетку, которую он, схитрив, не проглотил, а зажал в кулаке и потом запрятал под матрас, и начнётся… Ну и хорошо: кончится это нелепое противное враньё про свободу, что нет рабов и всё остальное. Вон здесь какая орава черномазых. И все спальники. Зачем русским столько? Палас, что ли, здесь? Или больных ублажают? Спальника в усладу ему не давали. Ни разу. Спальницы… да, было как-то. А вот обычных рабынь хватало. На случку для приплода. Всё прибыль хозяину. Будь они все прокляты. Все. Все до единого. И прав был Чак, когда кричал, что беляк хорош только мёртвым.

– Ты чего не спишь?

Гэб открыл глаза. Белый глухой халат, белая круглая шапочка. А лицо тёмное, и волосы из-под шапочки чёрные, волной. Метис? Метис. И… спальник, точно.

– Болит что?

Гэб медленно разжал губы.

– Проваливай, погань рабская.

Крис улыбнулся, одним мягким и быстрым движением вынул таблетку из-под матраца и показал ему.

– Ну и дурак.

Гэб приподнялся на локте, одеяло свалилось, открывая мускулистую грудь и плоский живот.

– Беги, доноси, ты… – он длинно замысловато выругался. – Я ж тебя… спальника поганого…

– Не пугай, – Крис опять улыбнулся. – Ты же палач, без приказа ни хрена не можешь. Хочешь боль терпеть – твоё дело. Во сне боли не чувствуешь.

Гэб откинулся на подушку, поправил одеяло.

– Ты… ты откуда взял, что я… палач?

– Узнали тебя, – просто ответил Крис. – И тебя, и второго.

– Врёшь, я никогда… – и осёкся.

– Вспомнил, значит, – кивнул Крис и повернулся к двери. – Пить захочешь, вода в стакане на тумбочке. А вставать тебе нельзя. Лежи и спи, – теперь он говорил через плечо.

– Ещё я тебя, поганца, буду слушаться!

– Будешь, – Крис на мгновение обернулся. – Тебе же всё равно, кто приказывает.

– Ах, ты…!!! – Гэб захлебнулся руганью.

– Ну? – Крис спокойно подождал, пока он закончит. – И это всё, что ты умеешь? Небогато. Послушай тогда.

Крис говорил спокойно, даже участливо. И, закончив длинную, лихо закрученную фразу, сказал уже серьёзно:

– Там, рядом со стаканом, кнопка. Если понадобится что или заболит, нажми. Это вызов. Приду я или доктор. А теперь спи, – и вышел из палаты.

Эд и доктор ждали его. Молча вернулись в дежурку, и уже там Жариков спросил:

– Разве телохранитель и палач – одно и то же?

– У этих – да, – твёрдо ответил Крис. – Я сам, правда, их в работе не видел, повезло, но рассказывали, как в распределитель привозили таких, и они слишком буйных, ну и… на кого укажут, вырубали. И вообще…

– Я тоже слышал, – кивнул Эд. – Говорят, им всё равно кого и как… На кого им хозяин укажет, и всё. И ещё говорили, им нас, ну, спальников, иногда давали.

– В утеху, – подхватил Крис, – вместо женщин. И не джи, а нас, элов. Джи-то умеют, а мы… Ну, и насмерть.

– Говорили, – Эд вздохнул. – Да, много чего говорили. Может, и врали…

– Может, – пожал плечами Крис. – Про нас тоже много врали. Только… правду врали.

– Ты это уже того… заговариваешься, – хмыкнул Эд. – Врали правду? Разве так бывает, доктор Иван?

– Интересно, – неопределённо сказал Жариков.

– Я докажу, – стал горячиться Крис. – Ну вот… Что мы без траханья жить не можем. Это как? Правда или брехня? Ну? Не сейчас, а тогда. Молчишь?

– Ты чего?! Нам это и тогда было по фигу!

– И загореться не боялся? – ехидно спросил Крис. – Чуть задёргает, не кидался к надзирателям, чтоб работу дали, а?

– Ну, было, – неохотно согласился Эд. – Так…

– Значит, правда. Что не можем – это правда, а что нам в охотку – это враньё. Так? – и сам ответил: – Так. И остальное так же. Что нам всё равно с кем. Хоть с уродкой, хоть со старухой, хоть с малолеткой, хоть… ладно. Правда или враньё, ну?

– Твоя взяла, – уныло кивнул Эд.

– И ещё… А, ладно, – не стал добивать его Крис. – Чаю, что ли, поставить?

– Чаю бы неплохо, – одобрил Жариков.

Крис встал и занялся чайником. Налил воды, включил в сеть. Достал заварной чайничек, пачку с чаем, коробку сахара, пакетик с печеньем. Эд, сидя неподвижно, глядел перед собой остановившимся глазами. Жариков рассеянно перелистывал журнал, обдумывая услышанное.