— Нет, я и без нее смогу с ним общаться. Мне нравится черкать записки по старинке.

— Хорошо, — ответил я. — К нам сегодня обещалась прийти Арина Родионовна.

— Неужели вы ей позвонили? — усмехнулась женщина. — Все не послушали меня и решил поговорить по телефону?

— Она сама позвонила. И думаю, что не стоило сбрасывать вызов и катить к ней на ночь глядя через весь Петроград...

— Да, это было бы слишком. Она могла решить, что вы торопите события. Но все же, стоит признать, что сейчас романтизму нет. Нет прежней красоты, никто уже не совершает безумных поступков!

— Да, поить лошадей шампанским и стреляться на дуэлях сейчас не в чести, — подхватил я шутку.

— Ей понравились цветы?

— Да. Какие вы выбрали?

— Пионы бледного розового оттенка. Хрупкие и нежные. Я помню, что ужасно любила их запах и подумала, что Арине эти цветы тоже придутся по душе.

— Вы угадали. И спасибо вам за вашу заботу. Я должен чаще говорить вам о том, что вы много для меня делаете.

— Звучит как намек на то, чтобы я выписала себе премию, — довольно улыбнулась женщина.

— Пожалуй, — ответил я и вышел из гостиной.

Фома уже ждал меня во дворе. Он стоял у авто и о чем-то переговаривался с Ярославом. Заметив меня, парень улыбнулся, открыл заднюю дверь машины, и важно произнес:

— Прошу, вашество.

— Спасибо.

Я сел на задний диванчик. Фома же устроился на водительском сиденье, обернулся ко мне и уточнил:

— Куда едем, вашество?

Я вынул из кармана телефон, открыл сообщение от Морозова, и продиктовал адрес. Фома кивнул, завел двигатель, и машина выехала со двора.

— Тебе не кажется, что Любовь Федоровна немного не в себе? — поинтересовался я у Питерского.

— Она призрак, ей положено быть не в себе, — резонно заметил он.

Я уже понял, что мой помощник владеет особым чувством юмора и потому усмехнулся.

— Да я не о том... Ты ведь теперь видишь призраков без моего вмешательства, и часто бываешь в кладовой или подвале. Ничего странного там не замечал?

— Вы про других призраков?

— О них.

— Нет, вашество, там все чисто. Но мы договорились с нашей женщиной, что отметим места хранения тел, чтобы определить масштаб работ.

— Ты так спокойно об этом говоришь! — подивился я.

— Я в своей жизни многих лихих людей повидал, вашество. И большую часть из них стоило бы упокоить. Так вот, наша Любовь Федоровна не из таких. Она добрая, хоть и хочет казаться суровой. А ежели кому и помогла помереть, так не от злобы, в этом я уверен.

Я кивнул, решив, что такое пояснение меня тоже устраивает.

Место, куда просил меня приехать Морозов, находилось неподалеку от мастерской реставратора. И когда Фома остановился у отделения жандармерии, я удивленно поднял бровь:

— Здесь?

— Ну да, вашество... — ответил Фома.

Впрочем, я быстро понял, что мы прибыли в нужное место. Потому что, присмотревшись, заметил черную «Волгу» кустодиев.

— Значит, тут... — пробормотал я. И попросил слугу: — Припаркуй машину неподалеку, я вернусь быстро.

— Хорошо, вашество, — согласился Питерский.

Я вышел из салона и направился к зданию, на крыльце которого на удивление не было ни души. Это было странно. Я бывал во многих отделах, и у каждого из них имелась одна общая черта: на крыльце, или во дворе рядом с отделением всегда топтались несколько жандармов, которые курили, обсуждали сплетни и новости, или рассказывали байки.

Здесь же было пусто. Я поднялся по ступеням крыльца, и потянул на себя тяжелую металлическую дверь. Та со скрипом открылась, пропуская меня в здание. Я вошел в тамбур, остановился у металлической решетки, и произнёс, обращаясь к дежурному:

— Мне позвонил Александр Васильевич Морозов...

Продолжать мне не пришлось. Потому что, едва заслышав названное мною имя, сидевший в дежурке жандарм поспешно нажал на кнопку, раздался гудок, и дверь открылась.

— Подходите, Павел Филиппович, — поспешно произнес дежурный. — Правое крыло, кабинет начальника отделения. Последний по коридору.

При виде меня сотрудники отходили к стенам коридора.

Когда я наконец остановился у двери с табличкой «Начальник отдела участка жандармерии», из-за которой слышались приглушенные голоса. Я трижды постучал и, различив «войдите», открыл дверь.

Здесь меня ждал второй за утро сюрприз. Потому что, кроме уже знакомых мне Морозова и Зимина, в кабинете сидели мои вчерашние армейские знакомцы. Вид у них был очень уж жалкий. Бесноватая смелость их покинула, бедняги были изрядно помяты, и со страхом смотрели на ухмыляющегося Зимина. Только один из задержанных — тот самый, что спрашивал меня, некромант ли я — пытался сохранить лицо.

— Я из старой дворянской семьи, — произнес он как раз в тот момент, когда я вошел. — И права знаю. Отпустите меня.

Сидевший за столом начальника участка Морозов тяжело вздохнул. Видимо, эту фразу он слышал уже далеко не первый раз. Выглядел кустодий на редкость свежо. Он был облачен в светлую рубашку с шелковым шейным платком, завязанным мудреным узлом, и я без труда узнал в нем руку бабушки. От моего второго новоявленного родственника пахло лосьоном после бритья, а на манжете его пиджака я заметил пыльцу от цветов. С чего я сделал вывод, что Морозовы активно устраивают свою личную жизнь. Было в этом что-то странное, учитывая, что утро они предпочли провести в не самом приятном месте.

— Мальчик, мы знаем, кто ты, — обратился к задержанному Стас. — Мы знаем все о твоей семье. И лучше бы тебе замолчать, потому что, если мы начнем мериться высотой родового деревца, то твое окажется подрезанным в самой макушке...

Он клацнул зубами, и вышло это и впрямь жутковато.

Морозов отвлекся от наблюдения за беседой, сделав вид, что только заметил меня. Он поднял руку в приветствии.

— Добрый день, Павел Филиппович. Прошу, проходите.

Он сделал приглашающий жест, и я вошел в кабинет.

— Простите, что вам пришлось ехать сюда, — с сожалением произнес глава кустодиев. — Просто сегодня утром мне стало известно о том, что ночью была задержаны дебоширы, которые группой лиц хотели напасть на аристократа. А когда аристократ призвал призраков, они мигом протрезвели и позорно сбежали.

— Да, такое вчера случилось, — подтвердил я.

Морозов вздохнул:

— Что ж, очень скверно...

— Но я не имею претензий к этим господам, — ответил я. — Виной тому были призраки и алкоголь.

Александр покачал головой:

— Это не оправдывает подобного поведение, — ответил он, и как мне показалось, голос главы кустодиев прозвучал грустно. — Эти, как вы выразились «господа» оскорбили герб семьи. Как вы там сказали, мастер?

Он обернулся к одному из задержанных. Тот промолчал. Морозов снова вздохнул и взял лежавший на столе лист и принялся читать:

— А, вот! «Плевать я хотел на герб. Я таких, как ты»...

Глава кустодиев отложил лист и продолжил:

— Это оскорбление герба семьи. И я, как представитель этой самой семьи, имею право заявить претензию. Вы нанесли нам оскорбление.

Кажется, только теперь до парня начало доходить, что дело может принять скверный оборот. Задержанный нахмурился, бросил на меня короткий взгляд исподлобья.

— Я... Я... — испуганно забормотал он, но Морозов недовольно поморщился и сделал задержанному знак замолчать.

— Судя по вашему виду и возрасту, который указан в протоколе, вы давно стали совершеннолетним, — продолжил он. — И если у вас не позднее открытие силы, на которое можно было бы списать этот поступок, вы должны с честью понести ответ за свои дерзкие слова. Но думаю, если бы сила в вас только открывалась, то в армии вы бы не задержались.

Парень кивнул, подтверждая слова Александра.

— Вы оскорбили герб нового командира гвардии. И если об этом узнает он — ваша жизнь приобретет темные краски. Но вам повезло. И, как член семьи Чеховых, я могу предложить вам компромисс: при свидетелях из аристократии, вы признаете свою вину, и свой долг перед семьей Чеховых, — заключил Александр. — И когда этот долг будет оплачен — вы будете свободны.