Вдруг в поле его зрения попала бегущая красная фигура, она неслась, петляя, как заяц, из одного убежища по узкой улице к другому. Это была девушка, смуглая девушка в разорванной одежде, ярко-красный цвет которой бросался в глаза. Она неслась, но в ее поспешном беге уже чувствовалась усталость, и он слышал с того места, где стоял, ее прерывистое дыхание. Когда она появилась, он увидел, как она остановилась, опершись рукой о стену, и дико озиралась, ища убежища. Она, по-видимому, не заметила его, так как когда рев толпы стал громче, а топот ног стал раздаваться так ясно, будто люди были уже на углу, она испустила отчаянный жалостный стон и прыгнула в нишу около него.

Когда она увидела его, высокого, с темной, продубленной кожей, с рукой на лучевом ружье, она тихо всхлипнула и упала к его ногам — перепуганный комок ярко-красной одежды и голого коричневого тела.

Смит не увидел ее лица, но перед ним была девушка, изящно сложенная, и ей угрожала опасность, и хотя он не пользовался славой рыцаря, что-то в этом безнадежном, отчаявшемся комке тронуло ту струну сочувствия к побежденному, которая есть в сердце каждого землянина, и он подтолкнул ее в угол позади себя и выхватил пистолет, когда передовая часть толпы вырвалась из-за угла.

Это была пестрая толпа, земляне и марсиане, несколько венерианцев, живущих в болотах, и неизвестные, безымянные жители неизвестных планет — типичный для Ландароля сброд.

Когда первые из толпы завернули за угол и увидели перед собой пустую улицу, то погоня приостановилась, и некоторые вышли из толпы и начали обыскивать дверные ниши по обеим сторонам улицы.

— Вы что-то ищете? — Циничный выкрик Смита перекрыл рев толпы.

Они оглянулись. Крик вдруг утих, пока они рассматривали то, что увидели перед собой — огромного землянина в кожаной одежде астронавта, полностью почерневшего под лучами диких солнц, так, что осталась только жуткая белизна бесцветных глаз на решительном, покрытом шрамами лице, твердой рукой сжимающего пистолет, а позади него — скрючившуюся, тяжело дышавшую девушку в ярко-красной одежде.

Самый решительный из толпы — коренастый землянин в разорванной в клочья кожаной одежде, с которой были сорваны нашивки дозорного — смотрел некоторое время на обоих со странным недоверчивым выражением лица, которое сменило выражение дикой радости и восторга охотника. Затем он испустил гортанный крик: — Шамбло! — и бросился вперед. Толпа, стоящая позади него, повторила этот клич — Шамбло! Шамбло! Шамбло! — и заревела опять.

Смит небрежно оперся о стенку, скрестив руки и положив пистолет на левое предплечье; казалось, что он не способен на быструю реакцию, но при первом же шаге, который сделал предводитель, его пистолет описал привычный полукруг, и ослепительный луч голубовато-белого огня выжег круг около его ног. Это был традиционный жест, и каждый из толпы понимал его значение. Предводитель попятился назад, и на мгновение воцарилось смятение, когда обе волны встретились и боролись друг с другом. Рот у Смита сжался зловещей линией, когда он следил за происходящим. Мужчина в изодранной униформе дозорного угрожающе поднял кулак и подошел вплотную к пограничной линии круга, в то время как толпа позади него колыхалась взад и вперед.

— Хочешь перейти эту линию? — спросил его Смит зловеще тихим голосом.

— Нам нужна эта девка!

— Тогда подойдите и возьмите ее! — Смит нагло усмехнулся ему в лицо. Он понимал, что это небезопасно, но его сопротивление не было таким уж безрассудным, как казалось. У него был богатый опыт, и он понимал поведение толпы, он видел, что они не жаждали его смерти. В толпе он не увидел оружия. Люди хотели схватить девушку из-за необъяснимой жажды крови, причину которой он не понимал, он чувствовал, что эта ярость не направлена на него. Возможно, начнется драка, но его жизнь была в безопасности. Если бы они хотели бороться с оружием, то давно бы вынули его. Поэтому Смит ухмыльнулся в лицо разъяренному мужчине и лениво облокотился о стену.

Толпа нетерпеливо колыхалась, позади своего самозванного предводителя, и снова стали раздаваться угрожающие голоса. Смит услышал стенания девушки у своих ног.

— Что вы намереваетесь с ней делать?

— Она Шамбло! Шамбло, дурак! Дай ей пинка, чтобы она вылетела сюда — а мы уж позаботимся о ней!

— Я сам позабочусь о ней! — сказал небрежно Смит.

— Говорю же тебе, она — Шамбло! Проклятье! Таких мы не оставляем в живых! Толкни ее к нам!

Но повторение этого имени не произвело на Смита никакого впечатления, а его природное упорство заметно усилилось, когда толпа придвинулась вплоть до пограничного круга и ее крики стали громче.

— Шамбло! Толкни ее сюда! Отдай нам Шамбло! Шамбло! Смит вдруг сменил свою небрежную позу, уперся ногами в землю и угрожающе поднял свой пистолет.

— Назад! — закричал он. — Она моя! Назад!

У него не было намерения выстрелить из лучевого ружья. Он теперь знал, что они не убьют его, если он первый не начнет стрелять, а он не собирался умирать ради какой-то девушки, жертвовать ради нее своей жизнью. Но он ожидал серьезной драки и инстинктивно готовился к ней, глядя на взволнованную толпу. К его удивлению, вдруг случилось такое, чего он ранее не видел. Услышав его упрямый ответ передние отшатнулись назад не в испуге, но с явным удивлением. Бывший дозорный сказал: — Тебе! Она принадлежит тебе? — таким голосом, в котором гнев сменился недоумением.

Смит встал, широко расставив ноги в сапогах перед съежившейся фигурой, и помахал пистолетом.

— Да! — сказал он. — И она будет моей! Отойдите назад!

Мужчина уставился на него, не сказав ни слова, и на его обветренном лице отразились ужас, отвращение и недоверие. Недоверие на миг победило, и он спросил:

— Тебе?

Смит упрямо кивнул.

Мужчина вдруг отступил, его поза выражала беспредельное презрение. Он махнул толпе рукой и громко сказал:

— Она принадлежит ему!

Напряжение в толпе упало, все замолчали, и презрительное выражение переходило с одного лица на другое.

Бывший дозорный плюнул на покрытую шлаком дорогу и равнодушно отвернулся.

— Ну и оставь ее себе! — крикнул он Смиту через плечо. Но пусть она не показывается в этом городе!

Смит смотрел, почти раскрыв рот и ничего не понимая, на презрительную реакцию толпы, которая уже начинала расходиться. В его голове все смешалось. Он не мог поверить, что такая кровожадная враждебность могла испариться в одно мгновение. И странное сочетание презрения и отвращения, которое он увидел на их лицах, смущало его еще больше. Ландароль нельзя было считать пуританским городом — ему и в голову не могло прийти, что его притязания на девушку могли вызвать всеобщее отвращение.

Нет, здесь было что-то, объяснявшееся более глубокими мотивами. Инстинктивное, внезапное отвращение возникло на лицах, которые он видел — это отвращение не было бы таким сильным, даже если бы он сознался в людоедстве или принадлежности к почитателям Фарола. И все покинули его так поспешно, как будто грех, который он совершил по незнанию, мог перейти и на них.

Улица опустела столь же быстро, как и наполнилась. Он увидел, как один стройный венерианец посмотрел на него через плечо и крикнул презрительно: «Шамбло!» — и это слово вызвало в его сознании новые соображения. — Шамбло! — Слово происходило, видимо, из французского языка. Достаточно странным было то, что оно звучало из уст венерианца или марсианина с сухих равнин, а тон, которым оно было произнесено, смущал его еще больше.

— Таких мы не оставляем в живых! — сказал бывший дозорный. Это напомнило ему что-то… одну строчку из одного древнего текста на его родном языке… «Вы не должны допустить, чтобы ведьма осталась в живых». Он усмехнулся про себя из-за сходства этих слов и в тот же миг вспомнил о девушке.

Она бесшумно встала. Он повернулся и взглянул на нее, снова положил на место свой пистолет, и лишь теперь взглянул на нее с любопытством, а затем стал рассматривать с той полной откровенностью, с которой иногда рассматривают что-то не принадлежащее к роду человеческому. Потому что она не была человеком. Это он понял с первого взгляда, хотя смуглое, красивое тело выглядело совершенно женским, а ярко-красную одежду, — он теперь видел, что она была из кожи, — она носила с той непринужденностью, которые были свойственны лишь немногим нечеловеческим существам. Он понял это, когда заглянул в ее глаза, и неприятный холод пробежал по его телу. Глаза были зелеными, как молодая трава, с вертикальными, как у кошки, зрачками, а в их глубине затаилось выражение темной, звериной мудрости — выражение животного, которое видит лучше, чем человек.