— Красные дни календаря… — Мирон хмурится. — Гости из Краснодара… — Боже, что я несу? На лице моего мужа недоумение. — Критические дни, — уже почти шепотом выдаю я и начинаю заливаться краской.

— Что? — Мирон смотрит на меня, как на ненормальную. — Менструация? — наконец догадывается он. Лучше бы я сказала так, это не выглядело бы так глупо, как сейчас.

— Да, — киваю, чувствуя, как щеки уже горят от стыда. Мирон сжимает губы, качает головой, а потом не выдерживает и начинает смеяться, запрокидывая голову на спинку кресла, а мне хочется провалиться сквозь землю.

— Гости из Краснодара? Красные дни в календаре? — сквозь смех переспрашивает он. — Серьезно?

 Отворачиваюсь. Нелепей я себя еще не чувствовала. Злюсь, сама не знаю на кого.

 — Милана, — насмешливо зовет меня. Не оборачиваюсь. Тишина, берет меня за руку, целует пальцы. — Посмотри на меня. — Оборачиваюсь. — Не нужно ничего выдумывать, говори как есть. Это все естественно. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, немного тянет живот, слабость, но завтра все пройдет, у меня всегда так.

— Надо было раньше сказать, мы бы задержались в Берлине.

— Я была не в курсе твоих планов.

— Ну я же говорил, что романтик из меня так себе, — целует мою руку. — Может, обезболивающее? Воды? Откинь кресло, поспи, — уже заботливо произносит он.

— Все нормально, давай не будем заострять на этом внимание. Мне неловко.

— Нет, — качает головой Мирон. — На всем, что связано с тобой, мы будем заострять внимание. — Я должен знать о тебе все, даже твой цикл.

— Это женские дела.

— А ты моя женщина.

Италия прекрасна. Мы не остановились на одном городе. Милан, Верона, Венеция, Пиза, Флоренция, Рим, Неаполь. Каждый день новый город и новые впечатления. Я влюбилась в эту страну, просто без ума от нее. Да, где-то Мирон не романтик, но он умеет дарить впечатления и удивлять.

Мы остановились в Сорренто. Город, занимающий целый полуостров, омываемый теплым морем, с потрясающими видами на Неаполь и вулкан, с роскошными апельсиновыми и лимонными садами. Сорренто пахнет морем, апельсинами, пиццей, дорогим терпким вином и изысканным сыром. Пахнет солнцем и свободой, и все эти ароматы врываются на террасу нашего номера.

 В Сорренто мы просто отдыхаем. Тихо, неспешно, умиротворённо. Никогда не видела более потрясающего заката. Вид из отеля на скале над морем бесценен. Никогда вживую не видела ничего, более прекрасного.

Мы сидим на террасе на небольшом плетеном диване с множеством подушек и пьем вино. Я в легком сарафане из приятного тонкого материала, который мы купили в местном бутике, а Мирон в бежевых штанах и футболке. Непривычно видеть его таким расслабленным, мягким и домашним, словно кот. Облокачиваюсь на его грудь, наслаждаясь близостью, и отпиваю терпкого вина, чувствуя, как кружится голова, то ли от алкоголя, то ли от воздуха и впечатлений, то ли от его наглой ладони, поглаживающей мой живот.

— Спасибо, — произношу я. — Это самая прекрасная неделя в моей жизни. Незабываемо.

— У нас будет еще много таких недель, котенок. — Улыбаюсь, отставляя бокал, устраиваясь поудобнее. — Я рад, что тебе понравилось. Как ты себя чувствуешь?

— Очень хорошо.

— Хм, — усмехается, берет меня за подбородок, поворачивая к себе, заглядывает в глаза. Огонь бывает черным. — Очень сложно быть с тобой рядом, спать в одной постели, прикасаться, целовать и не обладать тобой, — понижает тон, прекращая улыбаться. Я понимала, что наш медовый месяц подразумевает секс. И была готова… Нет, лгу, не готова… но… Страшно. Я боюсь любой боли. Сердце ускоряет ритм, бабочки трепещут, кидает в жар. — Хочу тебя, котенок, — произносит Мирон. — Никого так не хотел.

— Я боюсь, — признаюсь я.

— Тебе станет легче, если я скажу, что тоже боюсь?

— Не верю, что ты чего-то боишься, — нервно усмехаюсь, начиная рвано дышать.

— Я аккуратно, малышка. Невыносимо больше терпеть, — его голос тоже срывается. Он утыкается носом мне в волосы и глубоко вдыхает.

— Не терпи, — сглатываю, не в силах больше говорить, сковывает.

— Расслабься, — голос у него глубокий, хриплый, вызывает мурашки по коже. Он притягивает меня к своим губам, не целует. — Но сначала хочу твое удовольствие, ты ведь мне его подаришь? — Выдыхаю ему в губы, словно попадая под гипноз. От Мирона пахнет по-особенному. Такой аромат с легкой кофейной горчинкой. Изыскано, но далеко не сладко. Терпко. По-мужски. — Идем, — поднимает меня и тянет за собой в комнату, к большой двуспальной кровати.

Останавливаемся. Мирон подхватывает подол моего сарафана и снимает платье через голову, отшвыривая в кресло. Остаюсь только в трусиках. Руки дергаются к груди в желании ее прикрыть. Я не специально, на рефлексах.

— Не смей! — в приказном тоне говорит Мирон, и мои руки безвольно повисают вдоль тела. Рассматривает, словно трогает глазами, вынуждая тело гореть. — Красивая, — тянет он, втягивая воздух. Снимает с себя футболку, кидая ее к моему платью, и толкает, вынуждая упасть на кровать. Дух перехватывает от падения на мягкие подушки. Стискиваю простыни в ладонях и закрываю глаза, когда Мирон забирается на кровать и нависает надо мной.

Все, что я знала о близости и интиме до этого, оказалось лишь холодной теорией, а на практике… Это сладко, это невыносимо хорошо, до дрожи, до замирания сердца, до потери сознания. Это больно и мучительно, я буду рваться и плакать, но никогда не пожалею, что в моей жизни случилась эта ночь. Поскольку этой ночью я узнала, насколько сильно принадлежу Мирону, и отдала ему все до последней капли.

Мирон

На моем счету сотни женщин, но ни одна не сравнится с этой чистой девочкой, настолько чистой, что не хочется пачкать. Но сдерживаться больше невыносимо. Пока приходил в себя после операции, она была рядом. Я думал, меня разорвет от желания. Одному богу известно, чего мне стоило сдержаться. Я засыпал и просыпался с самыми грязными мыслями о ней. Злился. Но состояние здоровья не позволяло сделать это полноценно…

Нависаю над ней, пытаясь держать себя в руках и, как обещал, сделать все аккуратно. Оказывается, это чертовски сложно, словно у меня тоже все впервые, хотя, наверное, так и есть. У меня впервые такая нежная и красивая девочка. Девочка, которая запала куда-то очень глубоко, не хочется отпускать.

Прикасаюсь к сладким дрожащим губам, но не целую, дышу с ней одним воздухом. Милана хоть и дрожит, но все равно выгибается в моих руках, предлагая себя.

Моя отзывчивая малышка.

Сдерживает стон, а так хочется ее послушать. Тело не слушается, рвется сделать это грубее, резче, как привык. Кожу покалывает от желания, дыхание вибрирует. Не разорвать бы ее, такую нежную.

Время и места, теряют значения. Есть только Милана, ее податливое тело, руки, губы, рваное дыхание и наше общее безумия.

Милана вскрикивает, широко распахивая глаза, начиная дрожать сильнее, и кусает меня за плечо. Мало соображаю, но каким-то чудом торможу себя, замирая. В глазах темно, сердце отбивает грудную клетку. Из глаз девочки скатываются слезы. Мила начинает рваться, упирается руками в мою грудь, пытаясь оттолкнуть. Хнычет, мечется.

Черт! Это было слишком резко и слишком грубо! Я животное, мне просто крышу сорвало. Замираю. Прижимаю, опускаюсь, утыкаюсь носом в ее шею, целую.

— Тихо, тихо. Прости, котенок.

Девочка затихает, всхлипывая.

Поднимаю голову, сглатываю, когда вижу слезы, текущие из-под закрытых век. Зацеловываю их, собирая губами. Целую соленые губы, всасывая, лаская.

— Я тебя так люблю, — вдруг признается она. Мне еще никогда не говорили о любви со слезами на глазах. Что творит со мной эта девочка? Я и так не молод. До инфаркта недалеко. Такой спектр эмоций мы сейчас выдали. — Я хочу быть твоей по-настоящему, — хнычет, царапая мою шею.

— Моя любимая девочка. — Теперь моя.