1. Центральным пунктом догматики (теории) буддизма являются четыре истины. Суть первой состоит в том, что жизнь человека неразрывно связана со страданием. Рождение и смерть, болезнь и старость, встреча с неприятным и расставание с приятным, невозможность осуществить желаемое — все это ведет к страданию.

34

Причиной страдания является жажда бытия, желание индивидуального счастья. Способ преодоления страдания состоит в абсолютном отрешении от всего, от всех и от самого себя. Человек должен освободиться от 10 «цепей»: от уверенности, что его индивидуальность и душа неизменны; от сомнения, что существует легкий путь освобождения от сансары; что разные религиозные обряды ведут к спасению; от страсти и желаний; от ненависти; от любви к земной жизни; от желания будущей жизни на небе; от гордыни; от высокомерия; и от неведения.

Освобождение от «цепей» и обретение своей кармы (жребия) обеспечивается истинной верой и решимостью, словом и делом, истинной жизнью и стремлением, истинными помыслами и самопознанием. Путь к устранению «жажды» достаточно сложный. Он предполагает правильное суждение и правильное решение, правильную речь, правильное стремление и правильное усилие, правильное внимание и правильное сосредоточение. При этом отвергается как жизнь чувственного удовольствия, так и жизнь самоистязания, крайней аскезы.

Познавший 4 истины и освободившийся от 10 «цепей» может достигнуть нравственного совершенства, состояния нирваны. (Нирвана это покой, прекращение существования; средство спасения души).

2. Что касается аскетики (нравственности), то вместо жестоких самоистязаний Шакья-Муни вводит неотъемлемое соблюдение нравственной чистоты: охранять все живое; не причинять зла; уважать чужую собственность; быть целомудренным, правдивым, воздержанным в еде и питье; игнорировать светские удовольствия и развлечения; воздерживаться от украшений, жить в добровольной бедности; освободиться от всего, что приносит боль. Только так можно обрести состояние нирваны как полной невозмутимости и бесстрашия, свободы от внешнего мира и даже от мыслей об этом мире.

Аскетика была нормой и регламентом жизни Гаутамы и его учеников. Пробуждались они с первым проблеском утренней зари. Утро проводили в духовных занятиях, беседах. Затем направлялись в ближайший населенный пункт за подаянием с чашей в руках и с опущенным взором, храня молчание. Без просьб протягивали чаши в ожидании подаяния, без слов принимали как отказ, так и богатую милостыню.

35

К полудню возвращались домой. Одна часть подаяний предназначалась бедным людям, другая часть выделялась для зверей и диких птиц, и только третья часть разделялась на число участников трапезы, подтверждая правило жить в добровольной нищете.

3. Практику Шакья-Муни понимает не как деятельность активного освоения мира, а исключительно как созерцание. Практика (созерцание) предлагает:

— освобождение от земных желаний и сосредоточенности на мысли о слиянии атмана с Брахманом;

— достижение абсолютного покоя и блаженства;

— обретение состояния бесстрастия и безразличия;

— обретение свободы от страдания. Эффективность практики (созерцания) усиливается теорией (догматикой) и обеспечивается нравственностью (аскетикой). В результате душа наполняется светом, обретает ясновидение и способность к единению с Брахманом.

Человек в мире повязан эгоистическими помыслами и делами, а посему он подвержен закону Кармы (воздаяния). Освободиться от действия этого закона, от страданий может только тот, кто в состоянии преодолеть свой эгоизм, кто в своих поступках ориентирован на Брахмана как высшую объективную реальность, задающую канон покоя, воздержания, терпимости, терпения и собранности.

Авторитет буддизма, его широкое распространение обусловлено тем, что он был «религией спасения», вселял в души поверивших надежду на то, что страдание можно победить и устранить не в загробном мире, а в этой жизни, если организовать свою жизнь в соответствии с канонами буддизма.

36

Если буддизм и джайнизм не без оснований претендуют на нравственную пропедевтику, то даршаны (видение) представляют целый спектр философского освоения мира от веданты (крайнего идеализма) до чарвака (крайнего материализма). Одни ориентированы на безоговорочное признание авторитета Вед, другие — на его критику и неприятие. Но, независимо от мировоззренческой направленности, внимание всех школ обращено на онтологические и гносеологические проблемы, что дает основание рассматривать эти школы как философские, в отличие от джайнизма и буддизма религиозно-мифологических учений, обеспечивающих нравственную направленность и задававших человеку высшие ценностные ориентиры.

2. СПЕЦИФИКА ФОРМИРОВАНИЯ ФИЛОСОФИИ В ДРЕВНЕМ КИТАЕ

Становление философии в Древнем Китае имело свои социальные корни. Все общественные отношения были подчинены ритуалу, имевшему мировоззренческое значение. Ритуал обеспечивал постоянство неба, порядок земли и поведение народа, ибо ритуал — это «устои-неба и земли, верхов и низов». В рамках этого мировоззрения формировалась социальная реальность монархии. Монарх (ван), как сын неба, отвечал за народ перед Богом, а народ неукоснительно выполнял его волю.

Анализ этого мировоззрения свидетельствует, что оно похоже на мифологическое мировоззрение, но уже отличается системным характером, наличием рационального аспекта в его осмыслении и принятии. Согласно концепции даосизма, «дао» — это первоначало, основание и завершение всего существующего и происходящего в мире. Это всеобъемлющий закон мироздания. Человек не должен стремиться управлять течением жизни, а обязан естественно войти в этот поток, помня о том, что земля осуществляет законы неба, а небо подчиняется дао, как подлинному бытию, из которого все начинается и в которое все возвращается. «Дао» вечно, несотворенно и вездесущно. С точки зрения автора трактата «Даодэцзина» (см.: Древнекитайская философия. Т. 1.), дао не имеет ни протяженности, ни длительности: «Встречаясь с ним, я не вижу лица его, следую за ним и не вижу спины его». Дао не имеет имени, но имеет значение. Дао значит Великое, находящееся в бесконечном движении, несказанное и неизреченное.