Для древнего родового сознания на Востоке характерно духовно-телесное тождество человека с первопредком и природой. Первопредки были образами, связующими человека с высшим миром. Природа для древнего человека представляла символическую вселенную, имеющую органическую упорядоченность. Вот как, например, описывает мир «Брихадараньяка Упанишада» через образ жертвенного коня: «Поистине, утренняя заря – это голова жертвенного коня, солнце – его глаз, ветер – его дыхание» [1, 67]. Для индийцев представления о мире изначально имели ритуальную основу. В «Чхандогья Упанишада» мироздание и его устройство сравнивается с пчелиным ульем: «Поистине, то солнце – мед богов, небо – его улей, воздушное пространство – соты, частицы света – [пчелиное] потомство» [2, 72]. Мифологическое сознание связано с образами чувственного порядка, мифологический образ есть единство чувственно воспринимаемых вещей. Для индийцев, как и для китайцев, «мифических животных» реально не было, но они использовали особый «язык родового человека» для передачи своих представлений. Например, для китайцев образами мироздания были Желтый Дракон или птица Феникс, на которых была построена их система мира.

Для древних индийцев и китайцев первоначальное представление о природно-родовой жизни, которое циклически развивается из мирового первоначала, постепенно трансформировалось в диалектику единого и многого. Следует отметить, что в индийском и китайском космосах нет идеи креационизма: мир извечно существует, а не творится. Люди, включенные в природу, не думают о начале и конце мира, но, начиная философски осмысливать мир, размышляя об его начале и генезисе, они создают диалектические построения.

В начале древних космогонии на Востоке лежит идея хтонического чревоподобного начала, неоформленной живой массы. Об этом повествует один из гимнов Ригведы:

Далее из гимна явствует, что после рождения Единого происходит биополярная трансформация Единого на верх и низ, несущее и сущее, мужское и женское. Затем философская мысль начинает искать связь сущего и не-сущего, человеческого и божественного.

В сознании древнего человека накапливаются религиозные смыслы, религия выделяется в отдельную сферу жизни. Человек различает два пути: путь веры (религия) и путь знания (философия). Там, где эти два пути пересекаются, и появляется то, что можно назвать «философией религии». Человек не только поклоняется богам и священнодействует, но и размышляет о божественном. Наряду с мистической и аскетической практикой появляются книги философских медитаций, в том числе знаменитые индийские «Упанишады» (VIII–VI вв. до н. э.).

«Упанишады» – это философские толкования «Вед», направленные на выявление сокровенного смысла священных текстов. «Упанишады» включают своеобразную концепцию философского монизма – они учат о тождестве Брахмана (Абсолюта, «первородного существа») и Атмана (Высшего Эго). Брахман не имеет качеств и непостижим в рамках условных (рациональных) понятий.

Однако следует помнить, что в брахманизме (и впоследствии в индуизме) вместо идеи единобожия существовали представления о многочисленных богах и богинях, которые персонифицировали различные аспекты реальности (классический индуистский пантеон – 333 миллиона богов и богинь). Однако, источник всего божественного – Брахман, который стоит над реальностью и непознаваем. Религиозно-философские тексты индуизма, так или иначе, связаны с размышлениями о природе Брахмана.

Мироздание брахманизма постепенно превратилось во вселенную, состоящую из многочисленных миров, наполненных множеством богов и богинь. Вполне понятно, что одной из главных в индуизме стала идея мокши – духовного освобождения от незнания, заблуждений и иллюзий, и тем самым приближения к Брахману. Человек стремился духовно освободиться от круговорота перерождений в разных мирах. Впоследствии в индийской философии появилось учение, согласно которому весь мир стал считаться майей (иллюзией), а действительно существующим – только Брахман.

Идея Атмана занимает очень важное место в «Чхандогья Упанишаде». Как повествует «Чхандогья Упанишада», Атман является основой всего существующего и одновременно индивидуальным началом человеческой души. Он мыслится как главная связь человека с Брахманом, символ границы между двумя мирами: «И этот Атман – насыпь, граница для разъединения этих миров. Ни день, ни ночь не переходят через эту насыпь, ни старость, ни смерть, ни печаль, ни доброе дело, ни злое дело. Все грехи отступают оттуда, ибо этот мир Брахмана свободен от грехов» [2, 135]. С точки зрения философии, Брахман– это не Бог, а религиозная структура бытия (онтологическая модель).

В китайской же философии акцент с иной, мистической реальности переносился на социальную действительность, устройство общества и земной жизни. В стремлении религиозно устроить жизнь или соблюсти мировую гармонию божественного и человеческого в Китае выделялись два направления или две школы – даосизм и конфуцианство. Для автора «Дао дэ цзин» идеал – «естественность», недеяние, спонтанность жизни, а мудрец – тот, кто не порывает связи с природой. Для Конфуция предмет размышлений – социальная вселенная, государство, а главная задача – гармонизация социального устройства, общественной системы.

Даосизм и конфуцианство возникли на основе древней родовой религии с культом первопредков. В более ранний период вместо религиозно-философских систем существовали ритуалы – например, гадания по знаменитой «Книге перемен». Так специально обученные гадатели, около 1000 человек, выстраивались на склонах высокой горы и начинали совершать движение, имитируя гармонию между двумя мирами (небесным, земным) и олицетворяя разные части птицы Феникс. Затем жрецы, изучив движения, гадали по панцирю черепахи и оглашали те или иные советы и решения. Вслед за мифом и ритуалом последовало их философское осмысление.

Даосизм есть наиболее яркий пример синтеза философии и религии, или можно сказать, «философская религия». Философско-религиозную двойственность имеет и традиционный образ основателя даосизма. С одной стороны, Лао-цзы, согласно «Историческим запискам» Сыма Цяня, был архивистом и родился в 604 г. до н. э. С другой – Лао-цзы (под именем Лао-цзюнь) есть воплощение дао и одно из высших божеств даосского пантеона.

Лао-цзы оставил трактат из 5 тысяч слов, содержащий учение о дао (пути). Как говорится о дао в чжане 25 «Дао дэ цзин»:

«Существует вещь туманная, но в себе завершенная, рожденная прежде неба и земли. Безмолвная и безвидная, она стоит особняком и не изменяется. Совершает обращение и не прекращается. Ее можно считать прародительницей Поднебесной. Я не знаю ее имени. Если назвать ее словом, придется сказать: «путь»» [4, 465].

Для учения Лао-цзы о дао характерно:

1) стремление к сверхсознательному слиянию с дао, которое самодостаточно и зависит «само от себя»;

2) стремление к постижению реальности внерациональными средствами, предпочтение откровенного знания перед рациональным;

3) предпочтение природного (естественного) перед искусственным (антропогенным);

4) освобождение от внешних условностей ради естественной простоты, утверждение принципа «недеяния».

Согласно Лао-цзы, философ – это младенец, символизирующий исходную чистоту философии. В даосской традиции мудрец должен стремиться к состоянию «нерожденности», выйти за границы пространства и времени, что возможно через «возвращение к изначальному», к первоначальному «хаосу».