77

в том, что такую цельность ("всеединство") может придать человеку лишь особое состояние его души, ее особый вектор движения. Это состояние, этот вектор - Любовь.

Смерть и время царят на земле.

Ты владыками их не зови.

Все, кружась, исчезает во мгле.

Неподвижно лишь солнце Любви.

Солнце Любви - это свет, без которого невозможна жизнь. О "Сердце и его значении в духовной жизни человека" писал учитель Вл. Соловьева - П. Д. Юркевич (1827-1874), а в XVIII в. - прадед Вл. Соловьева - Г. С. Сковорода (1722-1794). И, конечно, не только они. Святая (по определению Томаса Манна) русская литература - и прежде всего классическая наша литература "золотого" XIX в. - тему человека, тему любви и страдания сделала главной, ведущей темой своего подвижнического творчества. В русской литературе, в сознании Любовь - это не эрос древних И даже не альтруистический символ Фейербаха. С последним ее рознит то, что она носит явно не чувственный, а преимущественно духовный характер. Смысл любви, по Вл. Соловьеву, - спасение в человеке человеческого "через жертву эгоизма".

И о пожертвовать эгоизмом и значило пожертвовать основным механизмом того "прогресса", который избрал себе Запад. Русская философия - в лице самых великих представителей своих - выдвинула и защитила иную систему ценностей, иные цели и идеалы, чем просвещенная, цивилизованная Европа. Рациональному знанию и иррациональной воле (высшим, самым зрелым проявлениям западного духа) русская философия предпочла "несвоевременные мысли" и "архаичные" понятия любви, стыда, совести. В этом была безусловная "слабость", но и величайшая сила мыслителей и художников, не устрашившихся, может быть, и разлада со своим временем. Разлада потому, что социально-экономическое развитие страны все больше и все определеннее вовлекало ее в мировую систему западного, т.е. капиталистического хозяйства. Но "утопизм" тех, кто искал альтернативу капитализму, был в то же время дальновидным провидением, так как выра

78

жал более глубокую историческую сущность: антигуманный, безнравственный, антиэстетический, а потому по необходимости и "неистинный", преходящий характер западноевропейского, т.е. буржуазного типа развития.

Буржуа, торговец, предприниматель - отрицательный тип в классической русской культуре XIX в. В 40-е гг. - это проходимец Чичиков, в 50-е купец-самодур из "темного царства", к концу века - циничный, малокультурный губитель "вишневого сада" и "дворянских гнезд". Даже Штольц из "Обломова" не внушает симпатий читателю, как не внушают нам симпатий ни Васса Железнова, ни Егор Булычев, ни Прохор Громов. Не случайно, что в русской лирической поэзии "деловым людям" и самому их "делу" просто не нашлось места настолько непривлекательным, невдохновляющим оно было в глазах образованной, высококультурной части общества. Попытки разночинца Писарева защитить, поднять в глазах общественного мнения "культурный капитализм" имели лишь тот рациональный смысл, что талантливое слово публициста пробудило у одаренной молодежи 60-х гг. любовь, интерес к науке (естествознанию). Но что такое культурный капитализм - не знал никто, да и слишком далеко эти два слова стояли друг от друга. (Даже в советское время, после введения НЭПа, неологизм "нэпман" наполнялся - и в художественной литературе, и в широком сознании - отнюдь не положительным смыслом).

Антибуржуазный - в целом - дух русской классической философии ("золотого" и "серебряного" веков) не означал и не означает ее безусловно социалистического характера. "Русский социализм" Герцена (50-60-е гг.) и анархизм Бакунина (60-70-е гг. XIX в.) не столько социалистичны, сколько антибуржуазны. Стократ это справедливо по отношению к автору "Бесов", которому одинаково претил как торгашеский мир буржуа, так и "муравейник" тоталитарной диктатуры, насаждаемый "лекарями-социалистами".

Но социалистическая идея, как идея социального равенства и справедливости, в народе не умирала. Она дополнялась и одухотворялась верой масс в исключительную миссию, роль России как спасительницы европейской, а

затем и мировой цивилизации от гнета и бесправия. Именно на этой духовной основе в российское сознание на рубеже XIX-XX вв. стал входить марксизм. Но в разных слоях передовой российской интеллигенции он воспринимался по-разному, разными его сторонами. "Легальных марксистов" (Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, С. Л. Франка, П. Б. Струве к др.) в учении Маркса привлекала идея о цивилизующей силе капитала, об истории общества как естественноисторическом процессе смены формаций, но отнюдь не идея кровавой диктатуры и тотального насилия. Русских революционных марксистов (большевиков), в созвучии с психологическим настроем масс, увлекало, напротив, освящение и оправдание классового насилия. Русская революция для них была лишь началом, сигналом революции мировой, вселенской. Народное, а с ним и леворадикальное, сознание России упивалось "музыкой революции".

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем,

Мировой пожар в крови

Господи, благослови!

А. Блок. Двенадцать

То, что русский революционный марксизм (большевизм) оказался совсем не похож на марксизм самого Маркса, нельзя назвать ни искажением, ни фальсификацией, это по-своему нормальный и даже неизбежный, не зависящий от чьей бы то ни было воли процесс самостоятельной жизни идеи - самостоятельной по отношению к ее автору. (Нечто подобное происходит и с судьбой научного открытия, технического изобретения - они вызывают последствия, которые сами исследователи и изобретатели могли и не предвидеть).

И на Западе и в России марксизм складывался как идеология демократического, освободительного движения. (В годы молодости Маркс и Энгельс были революционерами-демократами, Ленин - социал-демократом). Всем лучшим, что в нем было и есть, марксизм обязан своему теоретическому фундаменту - высшим достижениям социальной, экономической и философской мысли.

80

Но идея и практика диктатуры, удушающего единомыслия, взгляд на насилие как на единственное средство осчастливить человечество не только не приблизили коммунистический идеал - бесклассовое общество, но фактически отбросили "реальный социализм" за пределы цивилизованного общества. В 1922 г. лучшие умы России были насильственно выдворены за пределы родины, другие замучены и казнены в лагерях в последующие годы.